– Кажется, я всё понял. Ты всего лишь трансляция! Ты где-то есть в действительности, а я вижу нечто вроде визуальной связи с тобою, пребывающей на другой планете. Ведь так?

– Думай, как тебе проще и понятнее, заскорузлый догматик. Если не способен сам по себе думать. А мыслишь в координатах привитых и чужих представлений.

– Я даже знаю источник этой связи. Это – перстень Ландыш. Кристалл, как ты его называешь. – Владимир лихорадочно зашебуршал в своём рюкзаке, а повернувшись, никого не увидел. Он растерянно держал в пятерне перстень Ландыш, не помня почти ничего из того бреда, чем загрузила его женщина в бирюзовом платье. Он знал только одно, ему никто не нужен, тем паче здесь. Точно. Какая ещё Инара? Чья сестра и чьего брата? – Сон! – сказал он и с усилием тряхнул головой, разметав чрезмерно отросшие каштановые волосы. Надо было обратиться к Вике, она исполняла роль мастера по причёскам, с приобретённым где-то и когда-то умением облагораживая их мужские головы. Она и Ландыш стригла, и малышку Виталину. Последняя хныкала, мечтая о длинных волосах, подобающих принцессе. Но едва Вика прикасалась к её волосам, желая их причесать, как Виталина истошно орала, что ей больно. Поэтому мама Викуся тут же её стригла накоротко. Виталина во время игры привешивала к своей голове какую-то накидку, воображая, что это её королевские волосы, а сверху водружала обруч, сделанный для неё кем-то из ребят, чем и довольствовалась. После игры длина волос её уже не интересовала. Владимир был ленив до собственного украшательства, поэтому дольше всех тянул с походом за новой причёской. Пока Вика сама не усаживала его на свой табурет в импровизированном салоне красоты и требовала подчинения, обзывая «дикарской образиной», «опустившимся нищебродом», и прочими неласковыми обозначениями.

«Кто тебя полюбит, такого»? – спрашивала она.

«К чему меня кому-то любить? Меня и так любит та, кто у меня и есть. Марина».

«Ты уверен, что за столько лет она не забыла о тебе»? – беспощадно допрашивала Вика, очень ласково и умело обрабатывая его лохмы.

«Уверен», – отвечал Владимир, не будучи ни в чём уверенным. Даже его чувство к Марине было таким полузабытым и стёршимся, если на душевную ощупь, что её изображения в личном архиве казались ему засунутыми туда по ошибке. Он помнил её какой-то иной, но какой? Описать бы он не смог. Живой человек и его изображение, даже говорящее и подвижное, – это разное. Марина могла давно измениться неузнаваемо. Не внешне, так в своём личном развитии, в своём отношении к исчезнувшему давно мужу, если она вообще желала о нём помнить. Он же её оставил сам, какие бы благоглупости не обещал при расставании. Тут Ландыш была права. С маленького экрана высвечивалось отнюдь не то лицо, о каком принято неустанно тосковать и помнить даже в снах. Он и во время бодрствования редко о ней думал. Да никогда практически. Когда ему было? Марина была частью навсегда утраченной и прожитой жизни, к чему не бывает возврата. Сын рос, не видя и не зная его как отца. И вполне возможно, имел рядом другого отца. Если, конечно, сама Марина осталась на Земле, а не отбыла куда-то, стремясь к своей цели, в которую бывший муж точно не был вписан. На Земле семьи в их старом традиционном понимании были редкостью. Было ли это плохо? Наверное. Споры и дискуссии на данную тему никогда не утихали.

Вышла Ландыш. Она проснулась и выглядела вполне себе бодро. – Ты с кем тут бормотал ночью? Я слышала.

– Да снилось что-то несусветное, – признался он. И вдруг спросил, – Тот тип, о котором ты вчера упомянула, имел сестру?

– Я же тебе сказала, что были Рамина, его друг и его сестра, но двоюродная в нашем понимании. Потом пришёл дед. Обалдеть какой внешности дед! То есть, он был и не дед, а вроде его отца, хотя не родного, как я почувствовала… – Ландыш опять не назвала по имени того, у кого и были столь многочисленные родичи. Отчего-то не хотела.

– И звали сестру Инара?

– Ты запомнил?

– Не помню, чтобы ты называла хоть кого по именам, кроме Рамины и Ситро – её племянника.

– Не Ситро, а Сирт! – засмеялась Ландыш. – Как же ты тогда знаешь, что сестру зовут Инара?

– А чью сестру-то?

– Того, чьё имя Руднэй.

Владимир стоял столбом. Наконец к нему вернулось ощущение себя, и они тронулись наружу. Надо было успеть до завтрака.

Конечно, Куку ни о чём не рассказали. Но Кук как-то подозрительно вглядывался в Ландыш, ища в её лице нечто утаиваемое и преступное, о чём и свидетельствовал его жёсткий взгляд, похожий на металлический щуп.

– Чего ты совсем стала похожа на какую-то инопланетную бледную сыроежку? – спросил он. – Шапочка яркая у тебя, а сама ты такая хрупкая, того и гляди рассыплешься, как тебя тронешь чуть покрепче.

Ландыш так и не сняла шапочку, подаренную Раминой. Уж очень она себе в ней нравилась. Хотела все ребятам себя продемонстрировать такой вот элегантной тролихой. Правда, с комбинезоном вместе шапочка не сочеталась. Выглядела вполне себе по-дурацки, но бедненькая Ландыш того не чуяла. Она всегда имела в себе то заметное, но не похвальное качество, что Вика обзывала вопиющей безвкусицей. Это ещё и на Ирис было, когда Ландыш увлекалась местной модой на расшитые шелка. Но ведь там оценщиком Ландыш был муж, а мужу, выходило, нравилось. Венд всегда любил сомнительных женщин, так пояснила однажды почти на ушко Владимиру Вика. Но всякая женщина лучше мужчины знает, что ей идёт, а что нет, если мужчина не модельер, что огромная редкость во все эпохи. В чём женщина чувствует себя уверенно, то и есть её стиль. И печальной памяти Фиолет терял речь от вида нарядной Ландыш, что было очевидно даже со стороны. Костя, Валерка, Саня растекались своими грубыми фасадами на умилительные улыбки от вида Ландыш, даже лишённой её феерических пёрышек. Даже теперь, когда видели её всякий день в рабочей униформе. Несколько отстранённо от Ландыш держался самый темноволосый из братьев, самый на них не похожий, Артём младший, больше всех сосредоточенный на собственном образовании и бесконечном развитии. А как было на Ирис, Владимир уже и не помнил. Не фиксировал как-то в то время отношение братьев к чужой жене. Вероятно, и не было никакого отношения, так что и фиксировать было нечего.

– И не трогай меня! – отозвалась Ландыш на неласковое обращение к ней Кука. – Чего лезешь всякий раз; отчего бледная, отчего румяная? Своей женой интересуйся, если делать не фига.

– Старика-то не видела в горах? – спросил Кук. Ландыш вздрогнула. Кук отлично уловил её реакцию, – Рассказывай всё!

– Никакого старика в горах я не видела, – отчеканила она, выделив слово «в горах».

– А где же видела? – Взгляд Кука опять стал беспощадным щупом, вытягивающим нужное из всякого, кто хотел утаить стратегическую информацию от того, кто и мнил себя великим стратегом и разведчиком будущего.

– Где бы это? – беспомощно поникла Ландыш, захваченная его щупом.

– Тебе лучше знать. Или у Владимира спросить? Он лгать не умеет. Не смеет даже. А ты, как я вижу, смеешь лгать отцу в глаза.

– Артём, – сказала она, называя Кука прежним именем, каким его никто не звал, чтобы не путать с Артёмом младшим. – Я действительно была вчера в столице Паралеи. Мы с подружкой Валерия обедали в одном местечке под названием «Ночная Лиана». Валерий её покинул. Она о том не знает. Я только хотела её утешить. Вот и всё.

– Чего же и утешать, если она о том не знает, – Кук сразу подобрел. – Я ведь чую, ты притащила какие-то важные сведения. Но отчего-то боишься к ним приступать сразу. Давай после завтрака всё мне и расскажешь наедине. Как обычно. Ты, я знаю, не приучена к открытости в коллективе. Такое уж детство тебе досталось одинокое.

– Кук, я всегда тебе открыта. Ты знаешь. Спасибо за понимание. Я сама приду после завтрака. А позавтракаю у себя в башне. Можно? Мне надо собраться с мыслями.

– И я! И я с тобою в башне поем, мама, – стала навязываться Виталина.