– Какой же мерзостью была вся прошлая жизнь, – перебила её Ола.

– Чья именно?

– Вся целиком. И твоя, и моего отца и моей матери Айры, и моя в чём-то.

Ифисе не понравилось, что Ола упомянула об Айре как о своей матери. – Она не была твоей матерью. Той, кто тебя родила и выкормила своим молоком. В основе всего твоего существа лежит моя телесность. Твоя кровь была создана из моей крови, а твой ум перешёл тебе от отца, как и тонкая душа от меня.

– Не ревнуй. Ведь Айры давно уже нет. Ты моя мать. Теперь уж тебе нет в этом соперниц, – спокойно и снисходительно отозвалась дочь, не меняя выражения благожелательного лица. Она откинула золотые волосы на спину высокой и хрупкой фигуры, затянутой бледно-лиловым тончайшим атласом. – Я люблю тебя мама Ифиса. Я никогда не оставлю тебя одну. Ты очень хороший человек, хотя ты и большая путаница. В тебе нет чётко выстроенной системы мышления, все твои понятия плавающие. Сегодня ты думаешь так, завтра иначе. Поэтому ты вносишь столько путаницы в головы своих учениц. За что на тебя и нападают твои же коллеги.

– Они косные догматики, недалёкие, безвкусные. Большинство из них равнодушные люди и не любят детей, которых учат. А я детей люблю. И дети мне платят взаимностью. Детям нужна только любовь и развитие внимания и вкуса к окружающему миру. Все прочие познания они найдут сами, если удастся пробудить в них интерес к тайнам Мироздания. Так я считаю.

– И я тебя в том поддерживаю. Так что тебя никто и пальцем не тронет. Приходи жаловаться ко мне и не трогай по пустякам Сэта. Обещаешь?

– Да нужен он мне, чтобы трогать его и по важным вещам! Через такое усилие к нему пошла. А всё потому, что мерзавка Рамина сломала мою скульптуру в саду у того самого павильона, где я жила, и где живёт теперь сама Рамина…

– Что? – изумилась Ола. – Ты направилась к Сэту по поводу какой-то сломанной скульптуры? – дочь ширила свои тёмно- фиолетовые глаза на глупую старую женщину, кого жизнь-фокусница навязала ей в матери. – Да ты в своём уме?

– Да при чём тут скульптура! Я обнаружила на одной странной девушке кольцо Нэи! – выпалила Ифиса. Ола развернулась к Ифисе всем корпусом, платье сползло с её плеча, явив глазам матери несколько костлявую их фактуру. Ола изводила себя всевозможными диетами. Лицо она сохраняла поразительно молодым, а вот тело… Было оно на взгляд матери очень жалким по виду. Неудивительно, что муж редко посещает жену в её спальне. Хотя Сэт и сам старик. Но стареющие-то, да ещё властные особы, как раз самые разборчивые в объектах для утоления своей похоти. Ифиса знала о нём много. В прежние времена Сэт был неугомонный и даже чрезмерный бабник. И вряд ли он так сильно устарел, чтобы забыть о женщинах как о важной составляющей в жизни всякого функционирующего и деятельного мужчины. А он был пока ещё деятелен во всех сферах жизни, уж тем более в тех, что приносят человеку самые сильные удовольствия. Что наводило Ифису на мысль о том, что Сэт имеет любовниц за пределами видимости Олы. Такие как он иссякают только на смертном ложе. Но жалости к дочери в этом смысле у Ифисы не было. Чем меньше старое и вонючее животное мусолит её дочь, тем та чище. Она жалела её только за то, что Ола не знает любви мужчин красивых и молодых. Ведь дочь была совсем не старой. Всеохватная жалость и была её материнской любовью к дочери. А дочь жалела Ифису совсем иначе. Точно также, как жалела она и всякого, если он давал к тому повод. Ола была добра, честна, хотя и глубинно прохладна ко всем.

– С чего ты решила, что кольцо было Нэи? Мало ли у кого были такие кольца, – овладев явным волнением, спросила Ола.

– Ни у кого не было и не могло быть такого кристалла. Кольцо было уникальное. Я помню его настолько, как может только тот, кто разбирается в камнях как я. Коллекционер и тонкий знаток всяких диковин.

– И что из того следует? Может, Нэя подарила его кому-то, вот оно и всплыло так неожиданно.

– Нет. Она не дарила. Она улетела в другой мир, взяв кольцо с собою. Я точно знаю. Я последняя, кто провожала её за пределы купола нашего мира.

– И?

– Та девушка, а также тот парень, что с нею был, прибыли оттуда же, куда и отбыла в своё время Нэя. У них были небесные глаза. Их сияние не замаскируешь местной одеждой.

– Какое сияние? – Ола нервно закрыла своё голое плечо.

– Как у твоего Сирта.

– И что?

– А то. Не надо считать свою мать дурой. Она кое-что повидала за свою жизнь. Твой Сирт – не сын грубой скотины Сэта. Твой сын – потомок пришельца со звёзд.

– Молчи! – Ола закрыла лицо ладонями. Крашеные волосы упали на её бледные нежные щёки. – Если бы ты всё знала! Но я скажу тебе, мама, потому что устала носить в себе эту тяжесть. Инэлия дала мне семечко одного растения. Я, когда у меня был свой цветочный павильон для торговли, продала однажды семена цветов одному странному человеку. Цветы были смертельны для того, кому и были предназначены. Я распознала того мужчину как пришельца. Инэлия сказала мне, что пришелец, не зная того, передаст мою месть по назначению. Поэтому я думаю, что отца Сирта давно нет в живых. Инэлия так мне и сказала…

– Разве Инэлия такая злая? – у Ифисы перехватило дыхание. – Зачем тебе нужна была гибель отца твоего сына?

– Инэлия не злая. Но она также хотела мести хоть кому из рода пришельцев, лишивших её всего. Её дочери и внучки. Она сказала, они никому не принесли счастья. Ар- Сен – отец Сирта лишил меня того, чем одарена всякая женщина на свете. Он лишил меня вкуса к любви. С тех пор я стерильная, мама, и не могу испытывать уже ничего. Так что мне всё равно, кто спит рядом со мною. А Сэтом я дорожу, как самым близким мне и родным человеком.

– Как же это страшно и горько мне узнать! – Ифиса, имея желание обнять дочь, не сделала так, зная, что Ола не любит проявлений нежности.

– Он и сам приходил ко мне и говорил о том, что умер, – заявила Ола. – Отец Сирта. Арсений.

– Во сне? – уточнила напуганная Ифиса.

– В реальности, – уточнила Ола. – Но в несколько сдвинутой реальности. Не в той, где мы обитаем. Я иногда там с ним встречалась и при его жизни. Я так и не сумела его забыть. И я долго обольщалась, что у нас с ним это было взаимно. – Она встала из-за стола и легла на кушетку, стоящую в столовой зале. Закрыла глаза. – Я чувствую себя настолько слабой иногда, что не хочу вставать и выходить из дома, – сказала она.

– Ты принимаешь дурманящие травы? – ещё больше пугаясь, спросила мать. – Неужели, Инэлия – старая наркоманка сделала и тебя наркоманкой? И зачем только я тебя с нею познакомила! Лучше бы ты была пьяницей!

– Ты глупа и полна предрассудков, – ответила дочь. – Инэлия никогда не была наркоманкой. И никаких трав я не употребляю. Я не жрец и не больная на всю голову простолюдинка, чтобы разрушать разум, данный Надмирным Отцом. Инэлия вовсе не старая наркоманка. Инэлия – человек из другого мира. Её травы всего лишь вскрывают код в другие информационные пространства. Я была воспитана мамой Айрой в правдивости, хотя в последние годы жизни отца мама его обманывала. Но он и сам того стоил. Мне трудно обманывать тебя. Инэлия никогда не была злой или мстительной. Я не буду клеветать на неё. А было вот что. Однажды я случайно стала свидетелем ссоры Инэлии и её старичка Хор-Арха. А ведь они никогда не ссорились. Он забрал у неё некие семена и стал обвинять её в стремлении причинить зло.

«Пусть он наш враг, пусть погубил твою дочь, но ведь внучку отдал Хагор. Ты о том забыла? Почему же ты хочешь сделать так, что яд цветка погубит сына Нэи? Руднэя»?

Инэлия ответила вот что: «Он не сын Нэи. Она дала ему только саму жизнь, но оформил и развил все его структуры Тон-Ат. Руднэй стал духовным сыном нашего врага, а тот вырастил из него продолжателя своего дела. Они вдвоём будут господствовать над планетой, где мы с тобою, как были, так и остались посланцами нашего мира, которому Тон-Ат был всегда враждебен».