– Весело у вас там, – сказал Радослав грустно.

– Да. А у вас плохо! – завершила девочка, засыпая у него на руках.

– Какая она противная, – сказала Ландыш, обидевшись на маленькую дочь. – Иногда мне кажется, что она действительно дочь Вики и Кука. Я настолько временами её не люблю…

– А я тебя не люблю, – отозвалась девочка, не открывая глаз. – Папа, а ты хороший, – обратилась она к Радославу. Желая с комфортом устроиться на его руках, елозя и брыкаясь так, что едва не выскочила, она потребовала, – Доскажи мне сказку, что было дальше? Когда мальчик Алёша пробрался в город колокольчиков?

– Ну ладно, – согласился он.

– Всех-то ты любишь, кроме меня, – возмутилась родная мамочка поведением дочери.

– Да, – согласилась та, окончательно открыв глаза и глядя на мать недружелюбно, – потому что ты кукушка!

– Сама ты – кукушонок горластый! – ответила мать, обижаясь ещё сильнее. – Кто научил такому? Вика?

– Мамочка Викуся меня любит, а ты нет. Я хочу к мамочке! – она опять задрыгала ногами.

– Я твоя мамочка! – злилась Ландыш, имея сильное желание отшлёпать капризулю.

– Ты мамка, – пренебрежительно заявила девчушка, скосив на неё глазки и надув губки-вишенки. Радослав положил девочку рядом с Ландыш.

– Как вовремя мы с тобою управились, – сказала мужу Ландыш, вдруг представив, что было бы, застань их ребёнок при том, при самом.

– Не хочу я с нею! – опять закричала Виталина, – я к Вике в постельку хочу!

– Обойдёшься! – грубо одёрнула её мать, – спи, где положили, а то на грядку отнесу к гусеницам.

– Они кусачие? – с опаской и доверием к её словам девочка натянула на себя плед. Сама Ландыш уже успела обрядиться в ночную сорочку.

– Не пугай ребёнка, – вставил своё слово отец. – Угрозами любви не добудешь.

– А чем? Если Вика её прикарманила, что я могу?

– Ты похожа на дядьку молоточка, который бил мальчиков в их золотом городке, – сказала Виталина матери.

– Да разве я тебя бью? – возмутилась Ландыш, – вот врушка! А ещё говорят, что дети никогда не врут.

– А я на кого похож? – спросил отец и лёг рядом с Ландыш, протягивая руку к дочери, чтобы её приласкать. Девочка ухватила его руку свой ручонкой и уткнулась в стену. Она лежала у стены, бурча уже неразборчиво и преодолевая сон.

– «Хорошо наше черепаховое небо. Хороши наши золотые солнышко и месяц с серебряными звёздами, да есть у нас, Алёша, беда. Есть у нас дядьки молоточки», – начал своё повествование Радослав. – Они нас догоняют и бьют по головам, чтобы мы звучали. Есть у нас и дядька Валик. Но он добрый и всё время спит. Только и делает, что с боку на бок переворачивается. А ещё есть у нас царевна Пружинка. Она живёт в тайном шатре, и к ней ходу никому нет. Спаси нас из нашего плена. Избавь от злых молоточков. Алёша посмотрел по сторонам. Из крошечных хрустальных окошечек глядели наружу мальчики – колокольчики, сидящие в своих домиках. Они были грустные, от того и музыка была печальная. Да ведь ты же, Виталина, помнишь, как всё вышло. Царевна Пружинка была сломана добрым Алёшей, и городок погиб. Солнышко и месяц закатились, домики попадали, колокольчики заиграли дребедень. Сказка окончилась. – Он тихо бормотал по инерции, уже зная, что девочка уснула, и засыпал сам под свою же сказку, бесконечно им повторяемую. Или он не знал других сказок, или именно эта сказка нравилась Виталине больше других. – Все мои дети любили отчего-то эту древнюю сказку, – сказал он Ландыш. – Хотел бы я знать, где скрывается царевна Пружинка этого сладостного мирка, в котором мы и живём с тобой, мой милый Ландыш с привкусом солёной воды.

– Почему я с привкусом солёной воды? – удивилась Ландыш.

– Наверное, от того, что ты выросла на берегу океана. А я всегда любил реки и озера. Прохладные и пресные, текучие и прозрачные, где жили призрачно-прекрасные русалки.

– А я не прекрасная? Я солёная страшилка… – Ландыш готова была расплакаться.

– Ты прекрасная. Но как всегда ты плохо понимаешь образную речь, – сказал он, обнимая её и целуя так, как и целуют капризных детей.

– Конечно. Я же недоразвитая.

– У меня такое чувство, Ландыш, что кроме нас в целой округе никого нет. Ты прислушайся, как тут тихо. Нечеловечески тихо и беззвучно. Собак нет, мяуканья кошачьего нет. Даже листья по ночам не шелестят, поскольку и ветра нет. Если царевна Пружинка спит в своём шатре, то некому завести музыкальную шкатулку. Что ты думаешь о той особе, которую Кук называет магиней Сиренью?

– Что я могу думать об особе, которую никогда не видела. Кипарис мне рассказывал о ней только в общих чертах. Она хотя и мать ему, любви к нему не питает. Она чёрствая, как я поняла. Он платит ей взаимностью. Не то чтобы не любит, тут сложнее, он обижен на неё. Но поскольку такая обида ему ни к чему, он её и загнал куда поглубже. А вообще, как я думаю, она будит его любопытство, она ему нравится, и он хотел бы её полюбить как единственно-родного человека. Отца же он вообще игнорирует как того, кто достоин хоть какого к себе отношения. Ни хорошего, ни плохого чувства он к отцу не испытывает. Вот как я. Я не могу сказать о своём отце ничего. Я же его и не видела ни разу. Какой он был? Или есть. Может, он был и хороший, но его пригожесть для меня вещь несуществующая. А ты любил своего отца?

– Любил. Его нельзя было ни любить. Хотя и уважать было не за что.

– А свою мать?

– Прежде думал, что не люблю. А теперь так уже не считаю. Поскольку жалею её и даже скучаю. Для меня в моей настоящей жизни их всё равно, что нет. А о мёртвых или хорошо, или правду.

– Радослав, – Ландыш развернулась к нему и обвила его руками, – ты не сердись на то, что я скажу. Но я скажу. У меня такое безотрадное чувство, что это не мой ребёнок. Я не питаю к ней любви, а должна была, раз родила её от того, кого люблю. Но тебя я люблю больше, чем твоего ребёнка. Вот видишь, я сказала, твоего ребёнка, а не нашего. Вот была когда-то на Земле такая дремучая практика, называемая «суррогатная мать». Женщине как племенной корове вводили зародышевый материал, и она вынашивала в себе того, кого при рождении забирал себе заказчик. Вика и забрала себе мою Виталину, как будто я родила её по чьему-то заказу. И ведь что ужасно, я действительно кукушка. Мне безразличен этот ребёнок! Или почти безразличен.

– Я же всегда тебе говорю, ты недоразвитое существо, Ландыш. Хотя существо и обворожительное.

– И я тебя не люблю, – сказала вдруг Виталина, чем повергла в оцепенение свою мать, поскольку фраза прозвучала из уст малолетнего ребёнка со взрослой осмысленной интонацией обиды и осуждения недоразвитому существу, по воле случая ставшему её матерью.

– А ну, спи! Ворочается тут как старая карга! – вскричала мать -недоразвитое существо. – Бессонницей, что ли, страдаешь?

– Я к мамочке Викусе хочу! – захныкала Виталина. И только когда Ландыш уступила своё место Радославу, когда он стал гладить девочке волосёнки, она уснула. После этого он отнёс дочь в другую комнату, где и была так и не востребованная детская комната. Ландыш чувствовала себя как человек, которому навязали последить за чужим ребёнком на время, а ребёнок досаждает, а время тянется томительно долго. Скорее бы уже утро, когда Радослав отвезёт Виталину в усадьбу Кука. Вместо того, чтобы утром понежиться в постели вместе с мужем, а это не было таким уж привычно-бытовым событием, придётся вставать, чтобы кормить и развлекать дитя, ставшее собственным дитём Кука и Вероники. Такая вот мысль была способна зачеркнуть всё то недавнее блаженство, в котором были растворены тело и душа Ландыш совсем недавно. Нет, решила она, больше у неё не будет никаких детей. А поскольку она была существом недоразвитым в определении собственного же мужа, то такая мысль её и не покоробила, не вызвала всплеска глубинной совести.

Когда под утро Виталина захныкала в одиночестве в доме, воспринимаемым ею чужим, Ландыш и не подумала просыпаться. Встал Радослав. Он утешил ребёнка, после чего уже не лёг. Он увёз ребёнка на континент к Куку, а к вечеру, вернувшись домой на пару часов, исчез и ночевать уже не пришёл. Ландыш спала в доме одна. Она ещё не знала, что их любовная близость уже никогда больше не повторится. Что она была в своём роде прощальной. Поскучав какое-то время, она опять отправилась к магу Кипарису кататься на лодке.