– Не плачь, Ландыш, – сочувственно сказал мальчик Алёша, отлично поняв, кто причина её слёз, – Радослав не смог тебя предупредить. Возникла экстренная ситуация. Вопрос жизни и смерти. Поэтому мы улетели.

– Как же они, Андрей и Радослав?

– Они же взрослые, очень взрослые мужчины, Ландыш, – встрял Кук, – у них были на то важные причины. Когда-нибудь я тебе постараюсь всё объяснить.

– Да не верю я тебе! – закричала Ландыш, – ты уже обещал когда-нибудь, где-нибудь на волшебной планете сделать меня женой чародея и мага. Где твои тайны, твоё могущество? Я полюбила тебя, ты обманул! Я полюбила Радослава – он обманул! Меня все обманывают!

– У тебя непременно будет муж – самый необыкновенный и красивейший из всех возможных мужей, – сказала ей Вика, – уж поверь мне. Ландыш. Ты совсем юная, ты красавица без всякой лести, и у тебя всё впереди, не то, что у меня. Оставь старого Кука мне. Ведь я никогда тебя не обманывала. Прежде… – Вика тоже заплакала. Тараща на них большие сине –зелёные глаза, заорала и маленькая Виталина.

– Ну вот! Развели тут лягушатник всем хором, – сказал смущённый Алёша. Все прочие потупили глаза, делая вид, что очень голодные.

– Эй-эй! – позвало её эхо с того берега реки. Ландыш ответила эху, – Эй-эй! – и засмеялась тому, что сначала она услышала эхо, а потом сама крикнула.

– Плыви ко мне! – опять крикнуло эхо. Она нырнула в реку, радуясь тому, как неширока река для неё, а для того неизвестного, кто играл в эхо, она таковой не казалась. На берегу, высоком, так что выбираться было бы сложно, если ей не поможет тот, кто и ждал её там, она увидела белую, устремлённую ввысь, конструкцию здания с острой кровлей, похожего на древнюю ракету. Оно несколько отстояло от берега, но отражалось в тёмно-синей реке. У самого берега покачивались белые и перламутрово-розоватые как фарфоровые декоративные лотки цветы лотоса, потревоженные волной, возникшей от движений плывущей Ландыш. Она выросла возле океана, так что переплыть такую речку было делом пустяковым для неё. На одном из лотосов маленькая сине-зелёная птичка прыгала внутри полностью раскрытой чаши и что-то сосредоточенно искала там тоненьким клювиком. Ландыш даже показалось, что птичка недовольно глянула на неё агатовой бусинкой глаза, как бы упрекая её за брызги и шум, что она тут устроила в тишайшей заводи.

Кипарис ждал её, протягивая руку, чтобы помочь вылезти на крутой берег. Ландыш вдруг увидела, что она плыла в платье, расшитом золотыми одуванчиками. От воды одуванчики намокли и потемнели, а само платье стало совсем прозрачным. Она спохватилась, вспомнив, как недоволен был Радослав, что она демонстрирует другим мужчинам свою наготу. Но ведь она была в платье.

– Как тебе удаётся столько времени плыть под водой и не захлёбываться? – спросил Кипарис, вытащив её наверх за руку.

– Я жила всю жизнь у океана. Моя кожа научилась дышать, как делают это речные жабы. Меня с детства обучали подводному плаванию. И ещё учти, что океан солёный.

– Невозможно дышать кожей, – ответил Кипарис. – Земноводные дышать жабрами, а не кожей. Где же твои жабры? – Он обхватил её и впился в припухшие от недавних поцелуев губы.

– Земноводные да, а жабы дышат кожей, – Ландыш охватило безумное раскаяние за то, что нельзя было уже отменить. Как он посмел, а ещё маг… – Капа, повторного раза уже не будет. Забудь всё, что случилось. Забудь как сон, как случайное соскальзывание не туда. Почему ты меня не отпихнул?

Маг сказал ей, сочувственно глядя, как она дрожит, – А должен был? Сними платье. В тот раз же не стеснялась меня. Чего же теперь? – Он протягивал свою рубашку, оставшись голым до пояса. Пиджак всё того же василькового цвета валялся на траве. – А платье надо высушить.

– Меня муж зверски ругал за то, что я посмела купаться голышом на глазах чужого мужчины, – ответила она, снимая платье у него на глазах. После она натянула его рубашку. Она была длинная, ей до колен, так что вышло похожим на бесформенное платьице. Ландыш закрутила длинные рукава, – Как здорово! – она была благодарна ему за заботу, за дистанцию, поскольку он уловил её настрой и был уже безупречно стерилен в своём поведении.

– Как он узнал, что ты купалась нагишом, если его рядом не было? – ничуть не удивился маг, отчего-то зная, что любящий мужчина, если он не бревно, почует измену той, кто обитает не просто рядом, а и в доме его души.

– Я же ему всё рассказала.

– Зачем? – удивился он.

– Мы не имеем друг от друга тайн, – уверенно сказала Ландыш.

– Я в этом не уверен, – также уверенно сказал он, – ты не могла рассказать ему всего. Полуправда то же самое, что и ложь.

– Что ты хочешь этим сказать? Что мужчины всегда лгут женщинам?

– Не знаю, кто там лжёт, а кто честен, но… – Он замолчал.

– Продолжай, если начал, – потребовала она, садясь на густую и мягкую прибрежную траву. Он предусмотрительно расстелил ей свой пиджак, – Садись сюда. А то насекомые искусают как в тот раз.

Ландыш пересела на его пиджак. Он сел рядом. Они долго молчали и вместе смотрели на синюю рябь течения, убегающего в бесконечность. К горизонту.

– Продолжай, если начал, – опять потребовала Ландыш. – Что тебе известно про моего мужа?

– Ничего, кроме того, что он арендовал у меня тот самый этаж в столице, за который и платит мне деньги. Зачем? Ты же там с ним не живёшь?

– Почему ты решил, что тот, кто у тебя что-то там арендовал, мой муж?

– Я не решил. Я знаю. Она сказала, что её любит небесный странник. Она называет его волшебником. Говорит, что это он привёз её с родного континента сюда. Чтобы она заработала себе «много ню» для покупки домика. Так златолицые называют серебро. Я видел того, кто приходил к ней в моё столичное жильё. Я как-то сразу понял, что он и есть твой муж. И не потому, что он назвал тот самый пригород, где живёт сам, и где живёшь с ним ты. Я почуял по другой причине. Я уловил в нём твой отпечаток, твою информационную тень. Он смотрел так, будто знает меня. А видел впервые. «Как там ваша служба в Храме Ночной Звезды»? – спрашивает. – «Ночные звезды все в целости и сохранности от ваших неустанных молитв»? А сам смеётся, зубы скалит. Я ему отвечаю, «Мы звездам не молимся. Мы чтим своих предков и своего Создателя». А с неё, что и взять, с дуры златолицей. Ребёнка моего продала, как продаёт свои шёлковые тряпки. Ты думаешь, меня утешает мысль, что покупатель моя мать? Ничуть. А эта золотая и говорящая безделушка и не печалится, что ребёнка своего уже не увидит никогда.

– Какого ребёнка? – удивилась Ландыш.

– Моего и её ребёнка. Конечно, моя мать воспитает её лучше, чем эта бестолковая женщина, которую я любил. Может, и до сих пор люблю. И так во второй уже раз моя мать отбирает у моих женщин моих же детей, а после этого с моими возлюбленными всегда происходит что-то, после чего они перестают мне быть нужны. Одну замуж выдала, а она оказалась несчастной после этого, поскольку без любви жить невозможно. Другая опять стала шлюхой. А уж казалось, сколько сил я приложил, чтобы переделать её. Нет, старые привычки оказались слишком укоренёнными в ней. Она опять нашла себе очередного мужчину «для телесной радости», так она говорит, и самое странное, что оказалась на том самом этаже, где и жила со мною. Насмешка судьбы, как думаешь?

– Разве маги верят в судьбу? – спросила Ландыш, обдумывая рассказ Кипариса. Она знала, что на планете, кроме них нет больше никаких небесных пришельцев.

– Может, он был лысым? – зачем-то спросила она, теша себя слабой надеждой, что это Кук пристроил Лоту в столице после того, как Радослав упросил его отпустить женщину из своего имения. Радослав переживал за участь сестры той женщины, которая была женой Андрея на континенте златолицых. Ведь Радослав и не скрывал, что сам привёз Лоту в столицу белого континента. А Кипарис, мысля по накатанным шаблонам своего мира, не может и мысли допустить, что мужчина может помочь женщине бескорыстно. Конечно, он ревнует свою бывшую женщину к любому, кто оказался рядом.