– Продолжай, – поторопила его Ландыш. – Какая она, Ива? А я потом скажу тебе своё мнение о ней.
– Вот ты небесная странница, как и Фиолет. Но ты очевидно живая. Натуральная вся. А он живым мне не кажется. Он вроде сна. Как увидел его, вроде как заснул на ходу. Или как видение, которое приходит после «напитка Ночной Звезды». Это то, что мы с помощниками в Храме готовим для ритуала встречи с предками. Вот и Ива такая же. Она как прекрасный сон, как чудесное видение, которое никогда не бывает совместимо с жизнью. Вот такое у меня странное убеждение. Но чем больше я думаю про них, про Иву и Фиолета, тем больше в том убеждаюсь. Кто они? Ива тут родилась, а кажется, что она вместе с этим небесным бродягой из одного материала скроена. Не уловимого какого-то. Вот как небо над нами. Оно же есть. А потрогать его невозможно ни рукой, ни языком. – Шустрый маг опять отложил одно весло и протянул руку к Ландыш. Она натянула платье ниже коленок. Он потрогал её через ткань. – Ты тёплая, нежная как шёлк, и платье твоё тёплое, – сказал он.
– Ты ещё языком меня попробуй, – засмеялась она.
– Если позволишь, то и попробую, – ответил он, – только на берегу.
– Правильно. Попробовал бы тут, я бы тебя в воду спихнула.
– И как бы одна добиралась до берега? Унесло бы тебя течением, – засмеялся он. Игра, несколько непристойная на словах, была на самом деле совсем безобидной. Ландыш стало настолько весело, как не было с того самого дня, как они впервые сошлись с Радославом. Когда пело всё её существо, а не только голосовые связки вибрировали от радости.
– Мы на лодочке катались/Золотой, золотой/Не гребли, а целовались/ И качали головой/ – заголосила она звонким голосом, ловко переведя песню на местный язык. Вышло не складно, а забавно.
– Да ты небесная птица! – Кипарис смотрел в её рот так, как будто увидел там настоящую птицу. – И лицо, и голос, и вся ты соткана из небесного шёлка!
Восхищение, как ни смешно оно бывает выражено, всегда приятно женщине. А молодой маг ничуть не казался ей смешным, – И глаза у тебя такие, как будто сама река тебя родила. Синие и бездонные, прозрачные… А платьице сшила тебе из лепестков лотоса.
– Это платье мне сшила одна златолицая девушка в столице, – пояснила Ландыш. Маг отвернул лицо в сторону приближающегося берега.
– Они умелые, это правда. Они умеют дарить счастье всякому. И сами приезжают сюда за счастьем, но никогда его тут не находят. – Он нахмурился, и как-то так совпало, что и солнышко зашло за облака. Стало несколько пасмурно.
– Ты был хотя бы однажды знаком с такой златолицей девушкой? – полюбопытствовала она.
– Был, – признался он.
– Они какие?
– В каком смысле? Они, я думаю, разные бывают, как и положено женщинам быть разными и по характеру, и по внешности.
– В том смысле, как они любят? Мой муж, ты понимаешь, как-то было такое, изменил мне с такой чародейкой. Я ни разу не дала ему понять, что всё поняла. Я его простила. Я же знала, что любит-то он меня. А с той был из любопытства, наверное. Или из-за чего вас, мужчин, тянет на такие вот дела?
– Не знаю, кого и куда тянет. Будь у меня такая жена, как ты, я бы не стал и сравнивать её ни с кем. Ножки бы такой жене мыл, пяточки целовал.
– Пошлость какая! – поморщилась Ландыш, – но беру в качестве смягчающего обстоятельства то, что ты лишён женской любви в силу своей должности. Прощаю твою вольность.
– Почему же пошлость? И почему ты думаешь, что я лишён женской любви? По поводу же златолицых девушек скажу тебе откровенно. Они такие что, если полюбишь её, другой и белокожей уже не надо.
– Так что же ты пялишься на белокожую женщину, если любишь златолицую?
– Глазам не запретишь смотреть на то, что для них есть наслаждение. А женщину ту я утратил. Она сбежала куда-то. Впрочем, сам я её и бросил.
– Как же так?
– Матушка потребовала. То есть, обстоятельства так сложились…
– Как же мать, которая тебя не воспитывала даже, могла приказывать, кого тебе любить? Моя мама и то никогда бы так не поступила. А моя мама настолько меня любила… – У Ландыш затряслись губы. Её охватила острая тоска по матери.
– Умерла твоя матушка? – посочувствовал маг.
– Почему умерла? Она жива. Но она далеко от меня.
– Эх ты! Маленькая ты совсем. По матери плачешь, а говоришь, что сама уже мать.
– Одно другое не отменяет. Моя мама сама и выбрала мне моего мужа. Но если бы и не она, я всё равно полюбила бы его. Я полюбила его с первого взгляда ещё тогда, когда у него была другая жена. Он такой красивый, такой мужественный. По его облику ты никогда не определишь его возраст.
– Он старше тебя?
– Намного. Но не скажешь, если по виду.
– И где же его первая жена? Или умерла?
– Опять «умерла»! Никто и не думал умирать. Она сама его покинула. Умчалась с другим и более молодым мужем, и её уже не догонишь. Да и не догонял её никто.
– Конечно. Увидел тебя, так и разума лишился…
– Нет. Не лишился он разума. Ни сразу, ни потом. Он слишком у меня разумный. И может быть такое, что он не любит меня. А только поддался мне, не желая меня обидеть. Он очень великодушный. К тому же он был один. Совсем. Тосковал по детям. Много по чему он тосковал. И жён у него до меня было столько, что он их в своей памяти и по лицам уже не различает, одну от другой. Так я думаю.
– Бабник, что ли?
– Да, именно так. Но я заметила, что женщины всегда любят тех мужчин, которые бабники. Почему, как думаешь?
– А я, по-твоему, бабник? – спросил он с шальным любопытством. Карие глаза загорелись ярким огнём, и высокие скулы покрыл смугловатый румянец.
– Конечно, – ответила она. – Это же не скроешь. Как ни воображаешь ты себя великим магом, ты порочный женолюб!
– Почему же порочный? Разве любить – это порочно?
– Любить – нет. Но таскаться по разным женщинам – да.
– Я по разным никогда не таскался. У меня если была одна, так я её и любил одну. Если же случилась разлука, так тут уж… Чем сильнее темперамент, тем сильнее и тяга к женщинам. Тем и дети краше рождаются. Природа о том и подсказывает женщине на ушко.
– Не всегда так. Возможно, и обратное. Чем слабее влечение, тем сильнее потребность в разнообразных женщинах.
– По-всякому, наверное, бывает. Тема очень уж деликатная. Выдумок больше об этом, чем правды. Люди всегда склонны к сочинительству на вольную тему. Женщины же особенно любят выдумки, они по природе своей обманщицы.
– А мужчины всегда лживы по отношению к женщинам!
– Так уж и всегда?
– Потому что за полноценных людей их не считают. В глубине души. Как детей. Вроде и человек, а вроде и не совсем разумный. Я же это знаю! А уж как старых женщин презирают! Как функцию свою женщина выполнять перестаёт, так сразу становится для мужчины человекообразным кошмаром.
– А ты-то считаешь разве старика за мужчину?
– За отца – да. За деда – да. Я люблю пожилых людей. Жалею их за тот груз лет, который они несут в себе. Это всегда тяжело, и помочь тут никто не может. Только доброе отношение и облегчает им такой груз.
– Хорошая ты моя, – сказал маг.
– Уже и твоя?
– Это я случайно произнёс. Вроде признания тебе за доброту. Ты говоришь, что я великий маг. Маг – да, но великий – смешная приставка, не подходящая человеку, если он обладает здравым умом. Маг может быть хорошим, может быть не очень хорошим. Все мы по большому счёту подобны простому числу. Кто поумнее, кто поглупее, но величина человека мало зависит от величины самого числа, а только от того ряда, в который число это включено. Нижний ряд, ты мал и прост, более высокий ряд – ты уже значимее, весомее. А числа-то в бесконечных рядах-уровнях одни и те же! Выходит, что чем выше уровень, куда тебя вставила жизнь, или сам ты исхитрился туда влезть, тем ты и важнее. Как бы умнее и талантливее, хотя можешь и не обладать при этом ни особым умом, ни самым малым талантом. Многие же просто отождествляют себя со своей социальной нишей. Раздуются от непомерной гордости, каждое слово выдувают так, словно дарят тебе при этом золотой слиток. А как скинут их в нижний ряд, и сразу видно, что отличия от всех прочих и нет. Не глупее их вокруг народ живёт. Я среди простого народа вырос, да и Вяз учил не важности, не оболочку свою полировать да раскрашивать, как лаковую коробочку, в которой пусто, а уму и трудолюбию. Вот истинные драгоценности, а их заработать только самому можно. Развитый ум и глубокие познания жизни нигде, чтобы разом как корзину со съестным на рынке, не купишь. Конечно, по молодости я увлекался всякой ничтожной чепухой. Роскоши хотел, попасть в КСОР жаждал, женщин красивых. Правда, красивых женщин я и теперь в разряд чепухи не отношу. Думаю, что и старики к красоте неравнодушны. Притворяются только отжившими, чтобы их на смех не подняли. Пока человек живёт и вибрирует, всегда ему любовь нужна.
