– У тебя глаза как у кошки, которая сожрала хозяйский кусок со стола, – сказал он. – Как ты могла тащиться ночью по посёлку, когда любой бродяга мог схватить тебя и уволочь в кусты!

– Разве в нашем посёлке есть бродяги?

– Бродяги на то и бродяги, что бродят повсюду. И с чего вдруг чужой маг непонятно какого Храма, куда ты запёрлась с непонятной целью, решил тебя облагодетельствовать тем, что допустил тебя до своей кастовой дороги?

– Он добрый человек. А маги, чтобы ты знал, Радослав, дают обет безбрачия.

– Они дают обет безбрачия, но вовсе не обет полового воздержания. Я отлично осведомлён по поводу здешних обычаев и жизненных правил. Маги тут мужчины, а не бесполые ангелы. Не сумасшедшие аскеты, как в прошлом были на Земле, которые зарывались в земляные норы и ели какие-то акриды. Если, конечно, верить историческим источникам, насквозь лживым и придуманным писаками с ущербными мозгами.

Ландыш подошла к нему и попробовала повторно обвить его шею руками, – Мне так не хватало тебя во время моей прогулки, – сказала она, – но тебя же невозможно вытащить из дома…

– Отстань! И хватит врать! Ты и с Фиолетом дружила, виляя перед ним голой, мизерной своей задницей! Даже он не соблазнился на тебя!

Ландыш опешила от его грубой злости. – Ты ревнивец, Радослав?

– Я? Да кого и к кому ревновать? Ты мне кто? Ты узница – утеха для такого же узника. Да попадись ты мне на Земле, я на такую как ты и взгляда бы не пожертвовал, лягушка -попрыгушка, – повторил он вдруг слова Кости. – Не заметил бы тебя, не отличил бы от общего фона в силу твоей размытой бледности!

Ландыш задохнулась от обиды, – Да как ты смеешь…

Он рванул её к себе за руку, – Бродяжка! Для кого шелками своими дикарскими захламила весь дом? Маг, говоришь, добрый? А муж злой? Мало тебя трахает? Или мне возместить пробел твоей матери и отшлёпать тебя как следует за гуляние по дикой планете в компании какого-то шамана? А если бы он тебя убил? Зарыл? Сожрал твоё сердце? Или утопил бы в реке, принеся в жертву своему водяному богу?

Тут Ландыш вздрогнула, и он сразу уловил, что последние слова что-то зацепили в ней. – Купалась с ним нагишом, как с Фиолетом?

– Нет! Нет! – закричала она, и слёзы брызнули из её глаз. – Откуда ты знаешь про Фиолета? Ты всё придумал! Ты сам трахался со златолицей женщиной, когда прилетал к Андрею! Я всегда это чуяла. А я даже мыслей таких не держу в голове…

– Эти похотливые мысли сидят не в голове, а вот тут! – и он схватил её за то место, которое обычно только ласкал и никогда не позволял себе прежде такого разнузданного безобразия.

Ландыш стала бить его по рукам, – Псих! Сумасшедший затворник! Я не виновата, что мы тут застряли! Стыдно тебе в твои зрелые годы так распускаться!

– Мне? А тебе можно таскаться по просёлочным дорогам в обнимку с бородатым местным страшилищем в одеянии какого-то мага-обманщика бедных дикарей?

Ландыш засмеялась сквозь слёзы, – Радослав! Он не обманщик и не страшилище. Он сын нашего Кука.

– Сын? А ну да. У него всюду рассеяны семена. На пыльных дорогах далёких планете останутся наши следы!

– Мне рассказывали, что ты и сам наплодил кучу детей с инопланетянками. Я же не ревную.

– Кто рассказал? Вика? Ещё одна бродяжка по чужим опочивальням. Да и как ты могла бы ревновать к тому, что было до твоего рождения! Ты и сама чучелко инопланетное! А я, кстати, знал твоего отца, – он устал ругаться. Он выдохся. Вся ревность, весь былой накал страстей остались в далёком прошлом. Спектакль был сыгран на остаточной и весьма слабой уже инерции. Инверсионный след былого таял в воздухе. Он вдруг ощутил, что никакой любви к этой девчонке у него нет. Потому и ревности нет. А что было? Всплеск возмущения от вида того, как Фиолет созерцал его голую «утеху узника», навязанную то ли Куком, то ли Пелагеей, неважно уже, породил какую-то вспышку в высоких атмосферных слоях его души. Она засияла каким-то северным ледяным, но ослепительным сиянием, озарившим чёрные и слежавшиеся снега там, где уже не предвиделось никакого вешнего цветения. Бедная Ландыш! Маленькая одинокая девочка, брошенная матерью на руки старым космическим бродягам, ему и Куку. Выбирайте, кто хотите! Делите, как хотите! Почему так? Чем она была не мила своей матери? Он обнял её, хрупкую чудесную, недоразвитую девочку, жену-дочь, а по годам-то и во внучки сгодилась бы.

– Прости меня! Я всегда был чудовище, замаскированное блеском космических сплавов. Я не хотел тебя обижать. То есть я хотел именно что обидеть, но я сказал неправду. Ты единственная моя ценность. Я страшно перенервничал, когда искал тебя. Что было думать, когда вокруг ночь, а тебя нет? – Он сел и посадил её к себе на колени. Она по-детски фыркала носом, тёрла покрасневшие глаза, и действительно казалась внучкой, обиженной злым дедом. – Твоя мать истинная ведьма. Зачем она тебя бросила одну? Зачем от тебя избавилась таким вот способом?

– Не говори так, Радослав. Моя мама лучшая из всех, кто существует во Вселенной. Она знала, что я не смогу никого полюбить на нашей планете. Чтобы подлинно и страстно. Она хотела, чтобы был ребёнок любви. Она хотела красивую внучку. И я выполнила её задание.

– Задание? Всего лишь задание? – изумился он.

– Но это же всего лишь слова и, наверное, не очень удачные. Я не умею складно излагать свои мысли. Сам же ругаешь меня за недоразвитую голову. Я полюбила тебя по-настоящему, Радослав. Да и можно ли было тебя не полюбить с первого взгляда. Я запомнила тебя ещё там, в вашей ГРОЗ, когда ты пришёл туда со своей нарядной и очень красивой, ослепительной женой. Ты и сам сиял, и я не могла понять, она ли одарила тебя своим сиянием, или это ты изливаешь на неё своё сияние. Вы оба были необычны, Радослав. Я только и подумала, что вот, меня такой мужчина никогда не полюбит. А потом я увидела тебя в звездолёте матери. Мне показалось, что я вошла не в управляющий центр звездолёта, а в какой-то прекрасный сон, ставший явью. Я сразу же разлюбила Белояра. То есть, его я и не любила никогда, только развлекалась от скуки с ним. От одиночества. Ведь на Земле я была никому не интересна. Никто не обращал на меня внимания. Только Кук и хвалил меня, называл ласковыми словами… Но я всегда знала, что ничего с ним у меня не будет. А тебя увидела и поняла, будет! Всё будет! С тем, кто на Земле был для меня недостижим. Ты пойми, Радослав, я совсем молодая, и когда я нравлюсь другим, я от того только ещё больше горжусь, что у тебя такая вот жена. Никому не доступная, только тебе. Я ещё сильнее люблю тебя, поскольку перестаю считать себя ущербной, как было там, где почти не было мужчин. Разве ты знаешь, как ужасно жить юной девушке там, где живут одни женщины, а мужчины все залётные и быстро исчезающие в бездне над твоей головой. Остаются только крикливые дети, сварливые женщины, надоевшие сверстницы и бестолковые сверстники, считающие себя существами высшего порядка, тошнотворные цветники на одинаковых островах, да монотонный шум противно-прогретого мелкого океана. Вот такой была моя жизнь до встречи с тобою. – Ландыш, добрая и по-детски отходчивая, уже начисто забывшая все его жалящие слова, прижалась к нему. Он и сам не понимал, как мог так обидеть её и заподозрить в низкой интрижке с местным шаманом, неважно, сын он Кука или нет.

– Каким был мой отец? Мама никогда не рассказывала мне о нём. Ты его знал?

– Знал. Но лучше бы было и для него, и для меня никогда нам друг друга не знать. Он был отличный парень, но сами обстоятельства были не теми, что остаются в памяти как лучшие дни жизни.

– Хорошо. Я поняла, что тебе не хочется таких воспоминаний. Тот маг, а его зовут Кипарис, катал меня на лодке…

Тут Радослав рассмеялся, вспомнив своё, придуманное себе имя; Можжевельник. – Имена тут забавные, – только и сказал он.

– Он показал мне один из «Городов Создателя» почти вблизи, – Ландыш потрогала свои губы и замолчала.

– Ты с ним целовалась? – спросил он.

– Нет! Нет! Как ты можешь так думать. Он тоже не такой, чтобы лезть к женщине, да ещё замужней. Я сразу ему сказала, что я жена и уже мать. Маг Кипарис умный и очень сдержанный человек. Но мне он рассказал, что прежде был совсем другим. Конечно, я ему понравилась. Ты же понимаешь, что ни один мужчина не будет тратить время на женщину, ему не симпатичную. А самое странное в том, что Кипарис очень хорошо знает Иву и знал Фиолета во времена, когда Фиолета считали обычным, хотя и чудным бродягой.