– Нет. Не придумала.

– Тогда вот что. Твой муж не нуждается в тебе. Не знаю, в силу каких обстоятельств он с тобой, но я чувствую, по-настоящему твоя душа ещё и не просыпалась.

– Твои речи мне непонятны, – сказала ему Ландыш. Он сел на прибрежную траву. Она была усыпана россыпью белых и синих мелких цветочков. Иные цветы возвышались над травой на высоких стеблях. Их не до конца раскрывшиеся алые бутоны казались полураскрытыми губами, тянущимися к воде. Жужжали насекомые. Ландыш, боясь их, не стала садиться рядом. Вдруг заползут под платье и укусят? – Почему ты так сказал?

Кипарис сорвал травинку и стал её жевать, – Видишь ли, моя небесная красавица, когда девушку никто не любит, никто ещё не вошёл в её сердце, то даже самая красивая и весёлая по виду девушка в глубине своей души грустная. Ты выглядишь одинокой. От того ты и бродишь по городу, что твоя душа занята поисками того, кого ей и не достаёт. Но ты даже не осознаёшь того, поскольку у тебя, вроде бы, есть семья, какие-то заботы, ведь по видимости место рядом с тобою занято. А муж или кто там у тебя, он от тебя далёк своими мыслями, не принадлежит тебе своей душой. Хотя я и предполагаю, что он может сильно тебя желать из-за твоего телесного очарования.

Ландыш нагнулась над алым бутоном и дотронулась до него. Он неожиданно с лёгким щелчком открылся, так что она отшатнулась.

– Видишь, с какой готовностью он откликнулся на ласковое прикосновение к себе, уловив твоё любование. И это растение. А уж женская душа в юности готова распахнуться навстречу любому, кто к ней прикоснётся. Но ведь часто так бывает всего лишь под воздействием солнечного мгновения, краткого и случайного восхищения, не влекущего за собою никакого серьёзного чувства.

– А мужская душа?

– Тут всё несколько сложнее. Хотя и проще, примитивнее даже. У мужчин же тело с его инстинктами и душа с её чувствами могут функционировать раздельно, а у женщин нет.

– У тебя так было? Когда ты обладал женщиной, не любя её? Просто потому, что возникло сексуальное влечение?

– Конечно. Но иногда бывает и так, что случайное влечение перерастает в серьёзное чувство. И вовсе не потому, что женщина того стоит, а потому, что душа того жаждет. Духовных радостей. Они многомерны в отличие от похоти, одинаковой для всех тварей, даже для насекомых. Да ведь и в мир насекомых мы не вхожи. Кто знает, какие ощущения их сотрясают, когда они летят к прекрасным цветам, находя их повсюду.

Переборов свой страх перед насекомыми, Ландыш присела рядом с ним. Она опять не могла отвести взгляда от профиля мага. Кипарис был задумчив и печален. Он смотрел на достаточно далёкий другой берег. Именно в профиль он особенно был похож на Кука. – Хочешь, я покатаю тебя на лодке? – спросил он. – Поплывём на другой берег, и я покажу тебе издали «Город Создателя». Издали он напоминает волшебную мечту, войти в которую – предел желаемого счастья для человека. Но в действительности там очень скучно. Там всё упорядоченно как в бездушном механизме, и люди там обесцвечиваются за короткое время, утрачивают свою неповторимую индивидуальность. При условии, конечно, что она у них была изначально. Ведь многие люди, как я стал недавно думать, с самого своего появления не являются настоящими. Они вроде подделок.

– Кто же их изготовил? – засмеялась Ландыш, – и для чего?

– Создатель и изготовил. Для того, чтобы у настоящих людей не было ощущения того, что их очень мало на самом деле. Чтобы дать всем иллюзию, что жизнь вокруг возникла давным-давно, а не вчера, скажем. Чтобы у людей не возникало сомнения в правильности заведённых порядков и устроения всего. Если так было задолго до нас, значит, так и должно быть вечно. Поэтому большинству и не надо никаких глубинных смыслов, никакой высшей справедливости, гармонии, никакой любви. Они живут как пчелиный рой – живой и гудящий, но механизм. Вот представь, ты возникла, а вокруг огромный и незаселённый континент, мало людей, никаких тебе «Городов Создателя». Что бы ты стала делать?

– Не знаю. Жить, конечно.

– Вот именно. Но жить по-настоящему, ценить всякую ближнюю душу как неповторимую и редчайшую. Не толкаться, не злиться, не драться и не стремиться к паразитированию. Поскольку своя разумная голова на что-то же и дана. Самим изобретать себе дома, устраивать быт, любить ту, к кому влечёт, лелеять детей как своё любовное творение, как устремление в будущее, как величайшее счастье быть сопричастным вечности.

– Красиво говоришь. Ты нашёл свою подлинную, а не поддельную половину? Хочешь, отгадаю? Нашёл, но почему-то утратил. Или пренебрёг, а теперь тоскуешь.

– К чему создавать такие прекрасные Храмы, если вокруг такое неустройство? По сути-то, любая религия – это введение в иллюзию, увод от устроения счастливой жизни тут, здесь и сейчас. Утончённое ремесло обмана человеческой души, – рассуждал маг, подвергающий сомнению необходимость своего ремесла. – Я плутаю в таких потёмках, а поговорить мне не с кем. Ни одна из женщин, кто меня любила, не была способна к такому вот общению. А ведь только перед женщиной мужчина раскрывается донага. Если бы я завёл такие речи в кругу магов, меня сочли бы за помешанного и, пожалуй, отстранили от служения. А вот тебе я могу говорить всё, о чём думаю. Почему так? Сам не пойму. Ведь я и узнал-то тебя только утром сего дня.

– Потому, что возникла такая вот внезапная жажда откровенности. Хоть кому излить свою душу. Ты же закрытый человек? Это тяжело, всегда быть запертым на все засовы. Душно. Хочется свежего веяния, приходящего с другого берега. – Ландыш подставила лицо ветру, примчавшемуся с того берега реки. На той стороне белела песчаная отмель, по ней хотелось побродить босиком. Может быть, искупаться. И Ландыш решила согласиться отправиться в путешествие на ту сторону. Но в другой раз. Если её долго не будет дома, Радослав встревожится. Хорошо, что теперь у неё будет куда стремиться, с кем общаться. Ведь Ива куда-то так и пропала с того самого дня их совместного купания с Фиолетом.

– Покажи мне сад Вяза. Ты обещал.

Кипарис привёл её в огромный сад. Он рос чуть поодаль от берега и чуть в стороне от самого Храма Ночной Звезды. Кипарис объяснил ей, что так было задумано Вязом для того, что территория вокруг Храма иногда заливается во время разливов реки. И тогда кажется, что Храм стоит на острове, окружённым водой. Если бы редкие сорта фруктовых деревьев периодически подвергались такому затоплению, они могли бы погибнуть. Поэтому Вяз вокруг Храма разбил лишь небольшой сад с ягодными кустарниками и декоративными сортами деревьев, а главный сад – основное жизненное творчество Вяза, занимающее после службы всё его время, поодаль.

Ландыш вошла в сад Вяза как в чудесный сон. Так он был необычен, затейлив, что казался невероятной выдумкой. Огромные бело-розовые ранние яблоки лежали в изумрудной подстриженной траве под раскидистыми яблонями, светло-зелёные и неспелые пока сливы выглядывали из густой тёмной листвы, алые вишни казались прозрачными от своего сияния как драгоценные турмалины. Щебетали птицы, незримые в ухоженных зарослях и в высоких кронах полувековых деревьев. Их было много, хотя и юных саженцев немало.

– Кто ухаживает за садом? – спросила она.

– Мои помощники, я сам, а также люди из ближайших селений. Урожай делится на всех.

– У меня только цветники, – сказала Ландыш, – а дальше растёт лес. Фрукты мы с мужем покупаем на небольшом местном рынке. Но я никогда не видела таких крупных яблок, – она надкусила один плод. Сладко-кислый сок брызнул из белой нежной мякоти.

– Ранние сорта не годятся в долгую лёжку, – пояснил маг, – но вкус их не сравним ни с чем. Конечно, местные ребятишки иногда ломают ветки, рвут ягоды, не дав им созреть, как следует. Но они знают, что сад принадлежит всем желающим его плодов. Я не запрещаю им лакомиться яблоками, грушами и ягодами, когда они того хотят. Так уж было заведено у Вяза. Только в отличие от Вяза я не умею заставить их работать ради будущего урожая. Да и все остальные разленились. Поэтому сад несколько запущен. Что касается огородов, я их вообще забросил. Там всякий хозяйничает, как ему вздумается. Люди не соблюдают ни режим полива, ни своевременную прополку, ни своевременную защиту от насекомых-вредителей. Это нехорошо, да вот я никак не могу себя заставить включиться в заботу о насущном хозяйстве. Без строгого организующего воздействия никто не хочет на добровольной основе работать там, откуда они, тем ни менее, охотно тащат всё, что тут и созревает. Полное расхищение и никакой ответственности. Два-три года такой свободы, и от сада останутся дикие и сорные джунгли. Примеров чему тьма. Только оставшись один, я понял, насколько трудолюбивым и умелым хозяином был Вяз. А ведь я при его жизни думал, что он ничем особо-то и не занят. Сад растёт сам по себе, а старик только и делает, что созерцает свой рукотворный ландшафт, да медитирует, сидя на большом розоватом валуне, прогретом солнышком. Как я ошибался. Но в те дни я был слишком занят собой, своей порочной суетой и прочими пустяками, считая их за нечто ценное.