– Кажется, это сердолик, – пояснила Ландыш.

Иве совсем не важно было знать название камушка, но она хотела один подарить Фиолету, а другой оставить себе на память о сегодняшней прогулке.

Вскоре он появился и шёл по мелководью, тяжело дыша, покрытый блеском морских капель, не особенно высокий, но стройный, необыкновенный. Он повалился на песок рядом с Ландыш. За всё время он так и не произнёс ни слова.

– Не устал? – спросила Ландыш, – ты же мог выбиться из сил. Не стоит тебе так далеко заплывать.

– Тот, кого приговорили небеса, и кто уже навсегда принадлежит земле, не может погибнуть в воде, – ответил он.

– Ты фаталист? – спросила Ландыш.

– Нет.

– Весьма странно ты выражаешься, – Ландыш засыпала его песком. Ива протянула ему оранжевый камушек. Он взял и постучал им о точно такой же камушек в ладошке Ивы.

– Сделай себе оберег из него, – посоветовала Ива. – И у меня такой же будет.

– Меня уже не спасут никакие обереги, – сказал Фиолет.

– От чего не спасут? – спросила Ландыш, – чего ты боишься?

– Я ничего не боюсь. Я своё отбоялся.

– Все люди чего-то боятся, пока они живые, – не согласилась Ландыш. Он промолчал. Стал одеваться. Положил камушек в кармашек на майке, где хранил свою связь с остальными.

– Скучно тут, – сказала Ива. – Синяя пустота, бесконечность, подавляющая зрение, и однообразный шелест совершенно одинаковых волн. – Я люблю плавать в реке.

– А я вижу какие-то белые сверкающие здания в синеве! – вскричала Ландыш, – вон там, где берег делает изгиб!

– Это миражи, – спокойно ответил Фиолет, – там ничего нет. И никогда не было.

– Надо же! А как похоже на город, стоящий на побережье. – Ландыш разочарованно нахмурилась. – Я думала, что миражи бывают только в пустынях. Я не видела сама, но читала об этом.

– Миражи могут быть где угодно, – вяло отозвался Фиолет. – Миражи несуществующих городов, давно исчезнувших миров и даже умерших людей.

– Любопытно было бы увидеть призрак того, кого давно нет, – сказала Ландыш. – Я бы расспросила о том, что такое смерть.

– Смерть нельзя объяснить словами трёхмерных людей, поскольку она не является тем пространством, которое они населяют и которое в силах постичь.

– Ты давно стал философом-пессимистом, Фиолет? Я тебя не узнаю. Что с тобою? Ты даже не улыбаешься. Я заскучала с тобою. Я хочу к своему Радославу. Он обещал мне кое-что поинтереснее, чем твоя хандра. Если тебе грустно, не надо было сюда лететь. Так бы и сказал. Мы бы с Ивой отправились на прогулку по нашим окрестностям. Это было бы намного интереснее. Поскольку ты не мешал бы нам вести наши женские разговоры.

– А я вам и не мешаю, – сказал Фиолет.

Неужели, думала Ива, на него так подействовало появление Капы, помешавшего им в ту последнюю встречу? Фиолет не смог сказать ей того, что хотел, не посмел пригласить её в их прежний дом, где они и жили вдвоём не так уж и давно. Почему она знала о том, что некогда они жили вместе? Об этом ни он, ни она не сказали ни одного слова.

Если бы Кук узнал о неудаче своего воздействия на Иву, он был бы поражён. Он не поверил бы, что такое возможно. Но Кук об этом узнать не мог. И как ни странно, никакого потрясения сама Ива от пробуждения своей памяти не испытала. Она словно бы спала, а потом проснулась. И покорно приняла их разлуку. Раз она случилась, то была неизбежной. Но очнувшаяся память касалась только её жизни и любви с Фиолетом. О базе землян и о своём времени, проведённом там, пока шло её исцеление, Ива так и не вспомнила.

Она считывала даже его не озвученные мысли. Он хотел в ту ночь объяснить ей нечто очень важное, но Капа помешал. Она не должна была слушаться Капу. Кто он ей? Она должна была идти туда, куда и хотел увести её Фиолет. И вот он обиделся, не хочет с нею разговаривать. Так она думала.

Ива протянула руку к руке Фиолета. Его рука была прохладная. Она сжала его ладонь, а он так и остался безучастным.

– Интересно, а кто живёт или жил в том миражном городе? – спросила Ива. – Я таких странных городов никогда и нигде не видела. Города Создателя совсем другие. Они какие-то серые, однообразные. Слишком правильные, слишком продуманные. А этот сияет как радужный кристалл. Давайте, сядем в вашу небесную машину и подлетим к нему! Посмотрим вблизи, как он устроен.

– Это невозможно. Он просто исчезнет, – сказал Фиолет, щурясь на солнце. Он всматривался в даль океана, хотя там ничего и не было. На город-мираж он даже не взглянул.

– Любопытно было бы взглянуть, как он исчезнет, если мы подлетим совсем близко, – согласилась Ландыш с Ивой. – Ещё любопытнее то, что город – мираж очень похож на земные прибрежные города. Как такое тут возможно?

– Если тебе любопытно, так включи себе голографический монитор в звездолёте Кука с изображением любого земного города, а потом выключи его. Получишь все желаемые удовольствия.

– Тут же нет поблизости нашего голографического монитора, – не согласилась Ландыш. – Тогда чья это проекция?

– Дух планеты развлекается, – ответил Фиолет. – Она – шутница.

– Дух – он. А ты говоришь – она.

– Местный дух женского рода, – ответил Фиолет.

– Ты-то откуда знаешь? – Ландыш похлопала его по той части, до которой смогла дотянуться. А поскольку Фиолет сидел на песке, похлопывание пришлось чуть пониже его поясницы. – Шалун! Всё тебе женщины мерещатся. Даже там, к чему понятие женщины не применимо. Если над тобою одержал победу дух похоти, как случилось тут с Куком или с Радославом, женись на местной девушке. Неизвестно, сколько ещё будем тут загорать.

– Хочешь сказать, что твой муж не любит тебя? А Кук не любит Вику?

– Разве поймёшь, где вы, мужики, проводите разграничительную линию между своей похотью к женщине и любовью к ней.

– Тонкая и развитая женщина такую линию всегда может провести сама.

– Ты сегодня зануда! – сказала Ландыш. – Ты с Куком случайно не повздорил? Он мастер портить настроение.

– Кажется, это твой муж мастер по этой части, – сказал Фиолет. – Он меня на дух не выносит.

– И что? Тебе это важно? Его любовь? Ты разве женщина, чтобы жаждать восхищения всех без разбору? Бывает, что люди не сочетаются по тем или иным параметрам и характеристикам. Они вызывают друг у друга нечто вроде аллергии. Он же дома остался. А рядом мы, я и Ива, на редкость красивые и сияющие всевозможными талантами особы. Так что радуйся и сияй нам в ответ.

– Я и сияю, – наконец засмеялся Фиолет. Он изобразил зверскую гримасу, похожую на оскал хищника.

– Кто тут третий лишний? – спросила Ландыш, – скажи откровенно. Я?

– Нет, – ответил он. – Лишних нет. Но так бывает, – пустые дни. Голова без мыслей, сердце без радости. Душа без любви.

– Нет, у меня так никогда не бывает.

– Тогда ты счастливая по-настоящему. – Фиолет продолжал вести себя так, будто Ивы рядом не было. И что самое ужасное, он не притворялся, он не играл в некую обиду. У него и обиды, похоже, никакой не было. Он вёл себя так, как будто её не знает и не знал никогда. А то, что Ландыш взяла с собою некую подругу, ему безразлично.

– Так значит, в ту ночь тебя не было в лесу? Это было одно из моих видений? – тихо спросила она у Фиолета.

– Какие видения? – встрепенулась Ландыш, – ты о чём, Ива? Я помню, ты обещала рассказать мне о своих загадочных видениях.

– Ты меня забыл по-настоящему? – опять спросила Ива у Фиолета, не обращая внимания на Ландыш.

– Я ничего не забыл, – ответил он.

– Тогда разлюбил? – спросила она.

– Нет. Не разлюбил, – ответил он.

Ландыш таращила на них свои абсолютно детские и бесхитростные глазищи. – Это уже интересно. Да вы, оказывается, великие притворщики!

– Нет, – серьёзно ответил ей Фиолет, – мы страдальцы. И ты, маленькая девочка, хотя ты замужняя и стала матерью, никогда не сможешь понять того, что пережила Ива, и пережил я. Для тебя наши чувства как для внешнего случайного зрителя – театр забав и развлечений, а для нас с Ивой – трагедия, исправить которую мы уже не в силах. Никто не в силах.