Арома долго бродила вдоль высокой ограды, за которой рос лес. Дом терялся где-то в тени большого сада. Сквозь деревья, там, где ограда была сквозной, просматривались радужные цветники, звенел садовый фонтан. Арома замерла от восторга. Ей бы жить тут вместе с Капой. Улица терялась где-то в густых дебрях, и непонятно, длинная она или короткая. Вокруг не просматривалось ни души. Она остановилась возле плотно-закрытых створок в сплошной стене, окружающей дом, растерявшись и не сразу поняв, как дать о себе знать хозяевам дома. Чуть выше её роста, в светлой каменной стене, вмонтированная в неё, блестела какая-то кнопочка. Наверно, её и надо нажать? Ведь каким-то образом курьеры одежды сюда проникали.

Внезапно невнятный шорох заставил её обернуться. Она увидела за собой телохранителя Сирени. Уловила чутким носиком резкий запах чужого мужского пота. Почему он так вспотел? Бежал за нею? Он криво ухмылялся, пытаясь изобразить улыбку на сильно вспотевшем лице. Прежде заспанные глаза странно и пугающе блестели, застыв без всякой подвижности. Молниеносно, так и не произнеся ни слова, он сделал непонятный жест рукой, в которой что-то было зажато. Острое лезвие вошло в область её легкого. Он явно целил в сердце, но промахнулся из-за спешки, боясь появления свидетелей. Резким движением он сорвал с неё через голову тонкий витой шнурок из прочного шёлка. На нём висел цветок лотоса из ажурного дорогого металла, имеющего розоватый оттенок, а в чашечке цветка блестел, также розоватый, алмаз. Это был подарок Капы ей, изготовленный на заказ. На лотосе имелась филигранная подпись с обратной стороны: «Аромату моей души дарю навечно». Сама Арома прочитать такую сложную надпись тогда не умела, а потом, привыкнув к драгоценности, так и не прочла…

Зато эту надпись прочла Сирень, когда рассматривала дорогую безделушку, не одобряя мотовство сына. Нашёл перед кем разбрасываться алмазами. Она долго вертела металлический лотос в руках, не желая возвращать его, безмозглой в её мнении, ничего не соображающей наложнице. Арома протянула свою ладошку, ожидая возврата подарка от любимого, не веря в явленную хищную наглость такой богатой и изукрашенной женщины. «Обойдёшься! И без алмазов блестишь от частой полировки. Как он ещё и не истёр тебя всю. Тебе самой-то он не надоел? Вроде, ты давно уже не девочка. Хотя и не разберёшь, вы все на одно лицо. Ей сколько лет»? – обратилась она к сыну.

«Двадцать пять календарных лет», – ответил он. – «Они у себя с четырнадцати лет уже женщины».

«Оно и видно сразу. Затёртая вся до блеска», – издевалась Сирень над выбором сына.

«Матушка, верните Ароме мой подарок. Вам он ни к чему. Я от сердца оторвал», – видя, что мать не отдаст добровольно, он вырвал шнурок из её рук, и сам надел его Ароме на шею: «Носи его всегда, моя золотая услада. Никому не отдавай, не продавай. Он будет тебя охранять в любой беде. Я произнёс над ним особое заклинание. Алмаз – часть меня, всегда будет с тобою».

Сирени осталось только ревниво сверкнуть глазами: «Ей что стекляшка, что алмаз – без разницы»! И была где-то права в то время. Но время шло, и Арома очень быстро научилась соображать, что ценность, а что безделица…

Она не сразу ощутила боль, а только уловила, как поплыла реальность вокруг, превратившись в кошмар, от которого хотелось пробудиться немедленно. Довольно быстро боль острыми толчками выходила изнутри наружу, и вот уже весь окружающий мир плавал в тёмно-красном океане боли. Она успела увидеть широкую спину злодея, очень быстро растворившегося в густой и тенистой зелени загородного посёлка. Женщина сползла на землю, продолжая и в такой момент помнить о своём сундучке, который не взял с собою тот, кто напал. Он ничего от неё не хотел. Он хотел только одного. Убить её. Она увидела вдруг открывшуюся под ногами багровую, раскалённую пульсирующую воронку, куда она из всех сил стремилась не упасть. Арома отползала от неё, и сопротивление падению было ещё большей болью. А со дна воронки глядел на неё огромный немигающий глаз, похожий на тёмный, обманчиво-ласковый глаз Сирени, обещая избавить от боли, если она перестанет сопротивляться и упадёт в неоглядный провал…

Глава двадцать четвёртая. «Счастливая. Потому что спасение пришло».

– Радослав, – Ландыш вошла в прохладу дома. – Там за уличной дверью кто-то стонет. Я боюсь. Я вышла почитать в беседку и услышала. Посмотри.

– Сама не могла? – спросил он, активировав монитор обзора уличной территории.

– Я же говорю. Я растерялась, испугалась…

На экране высветилась человеческая фигура, лежавшая несколько набок, прислонённая к ограде. Судя по цветастости платья, это была женщина. Радослав выскочил наружу. На груди женщины, на ткани платья расползалось кровавое пятно. Она была пока что в сознании. Рядом стоял небольшой саквояж.

– Радслав, – произнесла она посинелыми губами, пытаясь изобразить улыбку! Это была Лота! И даже заколка-ящерица, его подарок, мерцала в её волосах. Он осторожно, но быстро и ловко взял её на руки. Она оказалась совсем лёгкой.

– Быстро, быстро, Ландыш, свяжись с Викой, с Куком, я лечу с нею в медотсек звездолёта. Ты тоже со мной. Поможешь мне активировать аэролёт.

– Кто это? – закричала Ландыш. Она побелела как фон её платья с синими цветами по нему. – Кто её убил?!

– Да какая разница, кто она. И не убили её. Она только ранена.

Ландыш соединилась с Викой, путано объяснила ситуацию, спеша за мужем, несущим на руках свою страдающую ношу. Та уже бессильно обвисла, теряя сознание. Они вошли в ангар. Открыли вход в подземный уровень и спустились туда. Автоматически включилось освещение. Плотные створки сразу захлопнулись за ними. Надо было пройти подземным коридором некоторое расстояние, поскольку сама машина располагалась под поверхностью лесной поляны. Войдя в широкий зал, где и стояла летающая машина, Ландыш нажала пульт на стене, предварительно проверив, что в лесу на поляне никого нет. После этого она запустила режим включения. Они забрались в аэролёт. Женщину положили на заднее сидение. А сами сели впереди. Тотчас же крышка подземного ангара, замаскированная под поляну, открылась, но со стороны никто не увидел бы никакого аэролёта, поскольку он был в зоне невидимости. Поднявшись уже к раскалённой и выцветшей от летней жары синеве, Ландыш взглянула вниз. Поляна была точно такой же, как и до своего открытия. Если бы кто увидел, как она открывалась, то решил бы, что просто перегрелся на солнце. Ландыш сидела, помертвев от страха, боясь повернуться назад и обнаружить, что женщина уже мертва. Она никогда не видела так близко рядом с собою людей, в которых нелюдь вонзает свои страшные ножи. У неё самой было шоковое состояние. У Радослава в машине находились две раненные женские души. Одна физически, другая ментально. Настроив навигатор на необходимый маршрут следования, запустив автопилот, он развернул вращающееся кресло в сторону раненой Лоты. Очень быстро достал экстренную аптечку. Прижал маленькую пластину с кровоостанавливающим и противошоковым препаратом к плечу Лоты, рванув и разодрав её тонкое платье, и прозрачная пластина мгновенно всосалась в её кожу, растворилась.

– Держись, Лота! Только чуть-чуть потерпи…

Уже после этого он приложил уже другую пластину к плечу жены. Бледная Ландыш почти теряла сознание от того, что увидела, к чему не была подготовлена своей матерью, что было и странно. Оказать первую медицинскую помощь умела всякая девушка, даже подросток, а Пелагея, действительно, воспитывала свою дочь в райском резервуаре. Для неведомо какой райской последующей жизни, что ли? Надо было попросить Вику восполнить такой вот обнаружившийся пробел в воспитании взрослой женщины, уже ставшей матерью.

Приходя в себя, Ландыш порозовела, попыталась улыбнуться. – Прости, Радослав. Видишь, какая я негодная помощница тебе в жизни. Мне самой врач нужен.

– Ничего, повзрослеешь, – он нежно сжал её руку. – Ты забрала с улицы саквояж этой женщины? – спросил он, – там могут быть её документы или что-то, для неё ценное.