Уже в Москве, протрезвев, главный инспектор Егор Ильич Сериков доложил наверх о результатах проверки на полигоне РХБЗ. Особое внимание в отчете он уделил открытию профессором Игнатовым выхода в новый неизведанный мир. И этот мир, по словам ученого, представлял собой целую планету, расположенную не только в ином галактическом пространстве, но и в ином времени. И, разумеется, Егор Ильич подробно описывал пейзаж и особенности новой территории, не забыв упомянуть и о существующем там переходе в 1941-й год, и о необыкновенной каменной технике, и об уникальном природном ландшафте, населенном вымершими на земле животными.

Коснулся Сериков в отчете и не до конца понятного социального устройства на землях планеты, открытой Игнатовым. Основу общества там почему-то составляли беженцы из Карелии советского периода. Встречались и люди из двадцать первого века, специалисты, привлеченные туда Игнатовым, а также пленные немцы и финны из сорок первого года, которых использовали в качестве разнорабочих. Все это население было пришлым, но где-то на планете имелись и коренные жители. Вот только аборигены представляли собой неразвитые дикие племена обезьянолюдей.

Причем, составил, конечно, Сериков и фотоотчет для высокого начальства. Вот только четко сфотографировать артефакт так и не удалось. Все электронные снимки выходили сильно засвеченными. И никакими фильтрами и «фотошопами» исправить фотографии артефакта так и не получилось. Виднелось на снимках лишь нечто бесформенное и светящееся. Некий световой сгусток непонятной размытой формы. Но, поскольку большой начальник сам артефакт этот никогда не видел, то все трое членов комиссии решили, что для него сойдет и так.

Вот только у Председателя комитета сразу же появились вопросы к инспектору.

— А форма собственности какая там? — поинтересовался он, выслушав доклад и бегло проглядев фотографии.

— Как я понял, там у них колхоз, — ответил Егор Ильич.

— Что еще за колхоз? А собственник кто?

— Ну, колхоз называется «Красный посев». А владельца нету. Есть только выборный председатель колхоза. Там что-то вроде общины. Все общее у них, — ответил главный инспектор.

— Внутри колхоза, может быть, и все общее. Но я вас, Егор Ильич, сейчас конкретно спрашиваю: земля, биоресурсы и недра новых территорий кому принадлежат?

— Не интересовался, но думаю, что пока ничего еще ни на кого не оформлено, да и реестры собственности не составлены. Этот Игнатов только недавно арку в скале туда проделал из своей лаборатории.

— А почему сразу не доложили по команде? Это же должностное преступление! — возмутился Председатель комитета.

— Начальник полигона и ученый утверждают, что не докладывали из соображений безопасности. Они не были еще уверены, что проход на открытую территорию безопасен, — объяснил Сериков.

Председатель комитета возмутился:

— Так я и поверил! А сами они, тем временем, завели туда людей, завезли оборудование и припасы. Да эти Сомов и Игнатов через голову начальства решили прыгнуть и все в свою пользу приватизировать! Там же ресурсов на триллионы! Шутка ли, если целая планета, как этот профессор утверждает? Делиться не захотели ни с кем, сволочи! Вот в чем причина, почему не доложили нам эти черти! Но, ничего. Немедленно примем меры! Прямо сейчас дам приказ арестовать их и занять там все объекты силами спецназа. Кстати, а генерала-майора Бориса Петренко удалось найти?

— Никак нет, — по-военному ответил генерал-лейтенант Сериков.

— Что-то подсказывает мне про этого хитреца Петренко, что от тоже в доле с Сомовым и Игнатовым. А спрятался, скорее всего, на этих новых землях неизвестной планеты. Ничего, найдем и там! — грозно провозгласил большой московский начальник, хватая телефонную трубку правительственной связи.

На этот раз Берия летел тяжело. Октябрьская погода не отличалась мягкостью, дождь, сильный ветер и сплошная облачность на всех высотных эшелонах заставляли пилотов напрягаться. Правительственный «Дуглас» по дороге в Петрозаводск нещадно мотало в потоках турбулентностей. И важного пассажира неприятно подбрасывало в воздушных ямах. Но, после посадки никакой неожиданности не произошло. Встречали наркома, как положено. Сам Мерецков приветствовал Лаврентия Павловича прямо у трапа. И, кажется, он больше на Берию не сердился.

Во всяком случае, обида генерала, вставшая между ним и наркомом после ареста Мерецкова, теперь не чувствовалась и никак не проявлялась. А Берия всегда остро ощущал такие вещи. Он разбирался в людях и научился распознавать их настроения почти безошибочно. Для себя же он объяснял перемену, происшедшую с Мерецковым, тем, что генералу вернули вполне серьезную должность командующего фронтом, да и сам Сталин в последнее время хвалил его, ставя военные успехи Мерецкова в пример остальным высшим командирам Красной Армии. И некоторое потепление в личных отношениях генерала и наркома, разумеется, должно было поспособствовать общему делу, скорейшему налаживанию контактов с Новой Гипербореей.

Как оказалось, Мерецков тоже времени зря не терял. Как только ему позвонил Сталин и раскрыл суть вопроса, запрашивая гиперборейские шагающие танки для укрепления обороны под Москвой, Кирилл Афанасьевич развил бурную деятельность, пытаясь уговорить Сомова и Игнатова предоставить такую помощь правительству Советского Союза. И ему удалось уговорить их. Результатом договоренности стало то, что Сомов и Игнатов тоже прибыли в город для встречи важного гостя из Москвы. И переговоры с Берией они были готовы провести, даже не отъезжая далеко, а прямо в самом центре Петрозаводска.

Проезжая по улицам в трофейной машине «Опель Адмирал», подаренной генералу Мерецкову правительством Новой Гипербореи, Берия обратил внимание, что в городе быстро восстанавливается мирная жизнь. Уже открылись магазины, столовые и забегаловки, работал общественный транспорт, а прохожие спешили по своим делам по чисто выметенным дворниками тротуарам. Почто ничего, кроме зенитных орудий, стоящих кое-где на перекрестках улиц и площадях, да военных патрулей, не напоминало о идущей войне. Никакой паники, подобной той, что Лаврентий Павлович в эти дни наблюдал в Москве, не замечалось в Петрозаводске. Жизнь в городе текла спокойно и буднично. Из репродукторов местной трансляционной сети, развешенных на столбах, доносились бодрые марши. В сущности, ничего удивительного в том Берия не видел. После того, как 7-я армия, поддерживаемая гиперборейскими шагающими танками, освободила Сортавалу от финских оккупантов, столица Карело-Финской ССР снова оказалась глубоко в тылу.

Вскоре они выехали на проспект Ленина и подъехали к дому 19. Возле трехэтажного здания Правительства к моменту встречи наркома даже выстроили почетный караул. Само здание было новым. Его окончательно достроили только в 1940-м году. И Лаврентий Павлович, уверенно выйдя из автомобиля, смотрел на фасад, украшенный ионическими колоннами, поддерживающими фриз. А наверху развивались государственные флаги: красный с золотым серпом и молотом символ СССР, и второй, триколор с белой, синей и красной горизонтальными полосами, подозрительно похожий на старый царский флаг, известный еще со времен Петра Первого, вот только вместо золотого двуглавого орла посередине сверкала серебряная вязь из трех пересекающихся окружностей, образующих в центре своего пересечения треугольник Рело. Навстречу наркому, одетому в пальто, вышли в гражданских костюмах с галстуками Сомов и Игнатов, а оркестр заиграл в это время гимны двух государств. Сначала послушали «Интернационал», а потом гимн Новой Гипербореи, мелодия которого очень понравилась Берии своим мощным звучанием.

Нарком не знал, что Сомов с Игнатовым не стали особо мудрить. Выяснив у Людмилы Гиперии, что в древней Гиперборее не было таких понятий, как флаг и гимн, а имелся лишь герб, который схематично обозначал три стихии, пересекающиеся в человеческом существе: воздух, воду и землю, решили позаимствовать российский флаг, налепив на него по центру те самые символы гиперборейского герба. С Андреем Андреевичем Власовым и предателями флаг пока ни у кого ассоциироваться не мог, потому что предательство генерала Власова еще просто не состоялось. А в качестве гимна Новой Гипербореи Сомов и Игнатов тоже решили взять российский, только слова про Гиперборею пока не подобрали. В 1941-м году этой мелодии еще не существовало, да и стихов к ней, разумеется, еще не придумали, ведь музыку и стихи к новому гимну СССР напишут по заданию партии только в 1943-м, а до этого момента официально исполнялся на всех торжественных мероприятиях «Интернационал», французская мелодия, посвященная Парижской коммуне.