Фронт под Сортавалой был прорван слишком быстро, а шагающие гранитные танки ворвались на городские окраины стремительно. Вся оборона города рухнула окончательно в течение пары часов. Финны, оставшиеся в Сортавале, поняли, что армия им уже не поможет. И они побежали следом за своими отступающими военными.

Но, далеко не все местное население спешило покинуть городок. Многие уже поняли всю «прелесть» финского управления. Сказки пропаганды Финляндии про освобождение финскими войсками местных от «большевистской деспотии» оказались лживыми. Режим, установленный финской властью, оказался не менее суровым. И уезжать с насиженных мест в Финляндию мало кто горел желанием.

Старались бежать только сами финны и те карелы, которые могли рассчитывать в Финляндии получить землю взамен утраченной в результате советской оккупации. Они в панике метались по улицам города в поисках транспорта, но все транспортные средства оказались изъяты отступающими финскими частями. И горожанам, желающим убежать, оставалось перемещаться только пешком. По дорогам вместе с финнами уходили, в основном, только те из местных, кто боялся ответить перед советской властью за собственное предательство.

К середине октября положение сложилось просто критическое. Окружение советских войск под Вязьмой и их разгром, учиненный немцами менее, чем за неделю, начиная с 7-го октября, усугубили ситуацию. Серьезное поражение под Вязьмой привело к тому, что 12-го октября 1941-го года немцы взяли Калугу и прорывались дальше, все ближе подбираясь к столице СССР. Вермахт занял Калинин и Боровск. Бои уже происходили под Малоярославцем и недалеко от Волоколамска. А резервы из-за Урала все еще не успевали подходить в нужном количестве. Тяжелая обстановка сложилась не только возле Москвы, а и на многих других участках фронта. Положение страны было просто критическим. Немцы продолжали натиск. Заканчивалась эвакуация Одессы. Бился во вражеском кольце Ленинград.

Обстановка на фронтах выглядела настолько плохой, а угроза столице казалась настолько серьезной, что 15-го октября Государственным Комитетом Обороны было принято решение об эвакуации столичных учреждений из Москвы в Куйбышев, о подготовке к подрыву важнейших столичных предприятий, а Генеральный штаб предписывалось эвакуировать в шахты под Арзамасом. Начали вывозить и иностранные представительства. А многие советские учреждения уже к этому моменту переехали в Куйбышев. Простые жители столицы начали подозревать, что дела на фронте идут плохо. И постепенно в массах поднималась паника. Пока еще тихая, она грозила перейти в неконтролируемые беспорядки в любой момент, тем более, что ее усиленно подогревали изнутри вражеские агенты.

От всего этого Верховный Главнокомандующий был в очень плохом настроении. Он весь вечер ходил по своему кабинету из угла в угол, нервно теребя курительную трубку левой рукой, да иногда останавливался возле карты, чтобы еще и еще раз вглядеться в конфигурацию фронта в надежде найти какое-нибудь немедленное решение. Но, быстрого решения, чтобы отбросить неприятеля от столицы не просматривалось. Требовалось лишь методично укреплять оборону под Москвой, да подтягивать резервы, подготавливая встречный удар большими силами. То есть, кроме терпения, Сталин в тот вечер не мог придумать ничего нового.

Вскоре докладывать от военных явился генерал Василевский. Его Ставка собиралась назначить на должность начальника штабной оперативной группы в связи с предстоящей эвакуацией Генерального штаба из Москвы, потому и прислали Василевского к Верховному на смотрины. Но, в сущности, он повторил лишь то, что Сталин уже и без того знал из докладов членов Ставки.

— И какие у вас предложения, товарищ Василевский? — перебил Верховный докладчика, стоя у карты.

— Нужно подтягивать дополнительные резервы, товарищ Сталин. Прямо сейчас в Москве формируем стрелковые дивизии из коммунистов. На подступах к столице население привлечено к строительству оборонительных линий. Обустраиваются новые артиллеристские позиции на окраинах города. Необходимо увеличить количество орудий на танкоопасных направлениях.

— Если резервы и артиллерия подойдут вовремя, то сможете ли отбросить врага? — спросил Сталин, прищурившись.

Василевский не смутился, сказал уверенно:

— Так точно, товарищ Сталин. Генеральный штаб разрабатывает контрудар под Москвой, который отбросит противника от столицы.

— Будем надеяться, товарищ Василевский, — сухо проговорил Верховный. Он кашлянул, отворачиваясь к карте и давая понять, что аудиенция окончена.

Направившись к двери, ведущей из кабинета, Василевский вдруг задержался, снова обернулся в сторону Хозяина и проговорил:

— Не успел вам сказать, что войска генерала Мерецкова сегодня взяли город Сортавала на Ладожском озере.

Сталин тут же бросил взгляд на карту, затем обернулся и сказал заинтересованно:

— Так что же вы не начали свой доклад с такой хорошей новости?

— Виноват, товарищ Сталин, об этом мне сообщили перед самым докладом, — потупился генерал.

Как только Василевский ушел, Верховный потребовал соединить с Мерецковым.

— Как дела? — произнес Иосиф Виссарионович в трубку аппарата ВЧ.

— Здравия желаю, товарищ Сталин, час назад я доложил в Генеральный штаб о взятии Сортавалы, — сказал Мерецков.

— А мне чего лично не позвонил? Постеснялся? — спросил Верховный.

— Так точно, постеснялся вас беспокоить. Городишко же маленький, — проговорил Мерецков.

— Маленький, да удаленький, — сказал Сталин, немного повеселев от хорошей новости. И добавил:

— Есть предложение прямо сейчас ударить оттуда в южном направлении. От этой Сортавалы до линии фронта под Ленинградом не так уж далеко. Если выйти в тыл финским войскам, то северное полукольцо блокады слетит. Тогда немало сил из-под Ленинграда высвободить сможем.

— Я вас понял, товарищ Сталин. Буду действовать в этом направлении, — сказал Мерецков.

Закончив разговор через высокочастотную систему правительственной связи, Сталин поднял трубку внутреннего телефона и проговорил:

— Вызовите ко мне наркома Берию.

Интуиция подсказывала Иосифу Виссарионовичу, что именно со стороны Мерецкова следует ожидать скорых побед. Ведь на Карельском фронте вместе с войсками Красной Армии воевали и загадочные каменные машины Гипербореи. Не потому ли там, в отличие от других фронтов, продолжало развиваться успешное наступление? И, набивая табаком свою любимую трубку, Сталин думал о том, нельзя ли использовать эти непонятные, но очень мощные шагающие танки с гранитной броней против немцев еще и под Москвой? Для того он и вызвал Берию, чтобы немедленно посоветоваться с ним по этому вопросу. Из-за череды неприятностей последних дней на Подмосковном театре военных действий, Сталин совсем упустил из виду эту возможность. Но, теперь, в критический момент, снова вспомнил о ней.

После принятия постановления эвакуировать столицу, Берия совсем не удивился срочному вызову к Хозяину. Он уже виделся с Вождем утром, когда докладывал, что обстановка среди населения Москвы близка к панической. Что немецкие агенты подогревают недовольство москвичей, призывая к свержению власти и пытаясь активизировать действия криминальных элементов. А многие партийные и советские аппаратчики, вместо того, чтобы пытаться укреплять дисциплину во время эвакуационных мероприятий, сами в спешке бегут, вывозя первым делом собственные семьи и имущество, что способствует деморализации трудовых коллективов и еще большему распространению панических слухов среди населения.

— Проходи, Лаврентий, присаживайся, — сказал Сталин, едва Берия переступил порог его кабинета. Когда нарком устроился на стуле для посетителей, Хозяин спросил:

— Какое сейчас положение в столице? Меры приняли какие-нибудь для пресечения безобразий?

Лаврентий Павлович кивнул:

— Да, меры принимаются, товарищ Сталин. Усиливаем вооруженные патрули. Арестовываем паникеров и провокаторов. Расстреляны на месте несколько мародеров. Охрана складов и промышленных объектов обеспечена. На въездах и выездах установлены посты…