ТОСКА

Как прекрасны закаты! Я вдруг ни с того ни с сего почувствовал нестерпимую тоску по тем минутам, когда на земле постепенно стихает шум, а усталое солнце склоняет голову на плечо старой горе и засыпает, и его гаснущая улыбка тает на вершинах голых холмов.

Вечер… Ветерок приносит откуда-то издалека песню и смешивает ее с бормотанием речки.

Пастух гонит коров с пастбища в деревню, а у дома, скрестив на груди высохшие, натруженные руки, стоит старая женщина, устремив взор к горизонту, и ждет тех, кто ушел из дома и не вернулся. Это моя бабушка. Она знает, что ушедшие уже не вернутся, но ждет, надеется, и в сумерках ее силуэт напоминает памятник матери, ждущей сына-солдата…

Я соскучился по тишине и покою вечера, соскучился по закату, я не могу жить в другом краю, не могу дышать другим воздухом, я просто умру от тоски. Ах, Чикарели, Чикарели, скорее бы кончились наши злоключения, скорее бы вернуться домой!

Я резко встал и стал подниматься по крутому холму.

— Постой, я не могу угнаться за тобой! — попросил Чикарели.

Я остановился. Увлеченный собственными мыслями, я забыл о существовании моего бедного Чикарели.

— Знаешь, я уже начинаю тосковать, — сказал я, идя медленнее.

— По чему?

— По закату, солнцу, в общем, по всему.

— А больше всего?

— По самому дорогому — родному дому. Там моя семья, родители, дети, там мой город, мои друзья, соседи, там моя жизнь.

— А каково мне? — многозначительно сказал он.

— Ты, кажется, стал кое-что понимать, малыш, — улыбнулся я, — это хорошо. Знаешь, по чему я еще тоскую? По работе. Это такое счастье — работать. Ведь то, что нас окружает, создано трудом, неужели не это есть радость и счастье?

— А я больше всего тоскую по нашим, особенно по сестре. Ужасно хочется оказаться дома, чтобы сесть рядом с роялем и слушать, как она играет. А еще я тоскую по Шеко. Интересно, почему человек тоскует?

— На то он и человек, чтобы тосковать. Это настолько сложно, что не объяснить словами, это нужно чувствовать сердцем.

Чикарели посмотрел на меня таким грустным взглядом, какого я у него еще не замечал, взял меня за руку и сказал твердо:

— В путь.

МЕШКИ С ЛОЖЬЮ

— Смотри, смотри, — воскликнул Чикарели, забежав вперед, — там, на крышах домов, какие-то люди машут нам руками.

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал Чикарели, и в самом деле заметил стоявших на крышах домов людей, которые били себя по коленям, рвали на себе волосы и звали на помощь, хотя их голосов не было слышно из-за расстояния.

— Совсем как в театре пантомимы, — заметил я.

— При чем тут театр? — возмутился Чикарели, которому не терпелось совершить подвиг. — Надо бежать им на помощь, — и, не дождавшись моего согласия, помчался в сторону домов.

Я поспешил за ним, и вскоре мы очутились там, где нас ждали попавшие в беду люди.

— Погибаем, люди добрые, погибаем! — истошно кричали они.

— Что здесь произошло? — спросил я, разволновавшись не на шутку.

— Ужасное чудовище с острыми клыками и когтями, как сабли, поселилось в нашем городе и скоро съест всех нас до одного.

— Чем вам помочь, как спасти вас? — крикнул я.

— Если бы мы знали сами, то не звали бы вас на помощь. Ой, спасите, ой, помогите!

— Надо вооружиться и убить чудовище.

— Чем вооружиться?

— А вот чем, — первым догадался Чикарели и поднял с земли толстую палку.

Именно в этот миг где-то неподалеку раздался истошный женский вопль:

— Сюда, на помощь!

— Идем, мы идем! — крикнул я, схватил камень побольше, и мы со всех ног пустились туда, где кричали.

Держа палку наперевес, как копье, Чикарели мчался со скоростью молнии, так, что я едва поспевал за ним. Я бежал, гордясь мужеством Чикарели и думая о том, что случившееся с ним просто недоразумение, что он в скором времени снова вырастет. Не каждый умеет так самозабвенно нестись на помощь пострадавшим, подвергая опасности собственную жизнь. Чикарели бежал на помощь попавшим в беду людям, ни на миг не задумываясь о том, что с ним может случиться. Он был готов одолеть чудовище голыми руками.

Мы влетели на городскую площадь и остановились как вкопанные. Окружившая нас толпа горожан гоготала, схватившись за животы.

— Надули, надули! — радостно прыгая и улюлюкая, кричали они, довольные своей проделкой. — Этих тоже надули! Да здравствует надувательство!

Мы изменились в лице.

— Что? — первым пришел в себя я. — Бессовестные лгуны, подлые обманщики!

— Ура-а-а! — грянуло по всей площади, а один из горожан подошел ко мне, радостно пожал мне руку и сказал торжественно: — Спасибо вам, спасибо огромное, за последние пять лет никто еще не прославлял нас так, как вы, и не делал подобных комплиментов. Да здравствуют наши гости — истинные ценители надувательства!

И вновь над площадью взметнулось громогласное «ура».

— Замолчите! — крикнул я что было мочи.

— Не стоит так кричать, можно лопнуть от натуги, — сделал мне замечание горожанин, у которого на шее висел холщовый мешок.

Я обратил внимание на то, что точно такие же мешки висели на шее у каждого из горожан.

— Где ваше чудовище? — возмущенно спросил я.

— Какое чудовище, наивный вы наш?

— Вы же звали на помощь.

— Правильно, звали, ну и что? Никакого чудовища нет и в помине.

— Вы… Вы… — с трудом сдерживая гнев, набросился на него Чикарели.

— Что — мы, что — мы, — хихикнул горожанин, — говори, милый, что — мы, умоляю, говори.

— Вы — лгуны, отвратительные лгуны, каких свет еще не видел, — выпалил Чикарели.

— Вот это комплимент! — вдохновенно произнес горожанин. — Сердечное вам спасибо. Наконец-то нашлись люди, сумевшие по достоинству оценить нашу деятельность. — Он низко поклонился нам, приложив руку к сердцу. — Позвольте представиться: я — городской голова. Наш город поставил себе целью превратить мир в империю лжи и стать его столицей. Позвольте пригласить вас на пир, который мы сегодня даем в вашу честь.

— Я не буду пировать с такими трепачами, — отказался Чикарели.

— Совершенно верно, мой милый, мы лгуны, трепачи, обманщики и гордимся этим. Я, к примеру, могу надуть любого человека так, что мир лопнет от зависти. Ложь прекрасна, она говорит о тонком уме и интеллекте человека.

— Противно слушать, — процедил сквозь зубы Чикарели, — пойдем отсюда.

— Потерпи немного, — шепнул я ему, — мне бы хотелось поближе познакомиться с этими людьми, понять, почему они лгут.

— Ладно, останемся, — согласился Чикарели, — ведь ты писатель и вряд ли где-нибудь еще встретишь такое.

— Уважаемые лгуны, — произнес я торжественно, — мы буквально счастливы знакомству с вами.

— Я также рад знакомству с человеком, доверяющим таким отъявленным лжецам, как мы, — любезно улыбнулся городской голова. — Прошу вас посетить Дворец приема доверчивых гостей.

— Знаете, — подскочил к нам один из горожан, — в прошлом году в моем саду расцвела гвоздика, весившая тринадцать пудов…

— Такой дурацкой лжи даже пятилетний ребенок не поверит, — обиделся Чикарели, — врите по-человечески.

— Съел? — толкнул горожанина локтем его сосед. — Не слушайте его, это самый бездарный лжец в нашем городе. Лучше я расскажу вам о розе в моем саду, которая вытянулась на целых сорок метров, и нам пришлось построить башню и залезать на нее, чтобы понюхать розу.

— Нашел чем хвастаться, — прервал его третий горожанин, — а вот у меня…

— Довольно, довольно, — помрачнел городской голова, — оставьте гостей в покое. Когда начнем заседание во Дворце приемов, тогда надувайте их, сколько душе угодно. Прошу вас, — пригласил он нас.