Горин резким движением схватил его за длинное остренькое ухо. Зверёк попытался вырваться, потом рухнул на спину и начал быстро царапать когтями передних лап пальцы Горина. Горин почувствовал омерзение.

От зверька воняло чем-то вроде тухлой рыбы. Шерсть его была мокрой и спутанной.

Горин сжал левый кулак и с силой ударил зверька по голове. Голова хрустнула, и из неё потекла жёлтая жижа. Горин с содроганием вытер руки о кисейное покрывальце на спинке дивана и взглянул на Дюймовочку. Она, пошатываясь, приблизилась и, обхватив руками запястье Горина, прижалась к нему.

Горин обнял её ладонью и почувствовал, как дрожит её маленькое, тёпленькое тельце.

– Ничего, – сказал он, – ничего… Всё прошло, не бойся.

Он огляделся вокруг.

– Домик бы тебе построить…

VI

Горин уже давно потерял счёт времени. Ему было хорошо здесь.

Каждый день начинался с того, что Дюймовочка выходила из своего крохотного домика, который соорудил ей Горин из листьев, лиан и кусочков дерева, говорила Горину "Доброе утро" (а он уже научился разбирать её слова), и они шли гулять. Горин сажал её к себе на плечо, а иногда на голову, и шагал к ручью. Там он снимал Дюймовочку на землю, она раздевалась (при этом Горин неизменно краснел) и входила в воду. Потом начинала мыться и плескаться, в чём Горин тоже принимал живое участие. Потом давала ему малюсенькую мочалочку и мыльце, и Горин двумя пальцами тёр ей спину.

После всего этого Дюймовочка ела фрукты, пила воду, нюхала цветы, лазала по деревьям (с помощью огромных рук Горина, которые доставляли её на любую желаемую ветку), а потом они возвращались, и Горин, поместив Дюймовочку в домик и приказав не высовывать носа наружу, чтобы чего не случилось, отправлялся на рыбалку или на охоту.

Потом долго и мучительно разводил огонь при помощи трёх палочек и готовил обед.

Вечер был обычно временем всяческой болтовни.

Дюймовочка что-то рассказывала об эльфах, феях и волшебниках, но Горин мало что понимал, а когда спрашивал, как Дюймовочка попала сюда, не получал вразумительного ответа.

Иногда на неё нападала тоска. Дюймовочка долго и печально глядела на Горина, потом, если он её пытался как-то развеселить, вдруг просила оставить её в покое и уходила в домик.

Горин чувствовал за всем этим что-то недоброе, боялся таких периодов её плохого настроения, но никогда не выспрашивал у Дюймовочки об их причине, и она, похоже, была за это ему благодарна.

И вдруг, когда Горин уже привык ко всему этому и не желал ничего иного, случилось…

Утром одного дня, в тот час, когда Дюймовочка обычно вставала, Горин подошёл к её домику и стал ждать. Но ничего не происходило, и дверь домика оставалась закрытой. Горин подумал, что Дюймовочка просто заспалась, но прошёл час, другой…

И тогда он заметил возле окошечка маленький кусочек древесной коры, прислонённый к стене.

Он взял его в руку, повертел и разглядел вдруг процарапанные на нём маленькие буквы. Послание было коротким:

"Я ухожу. Это когда-то должно было случиться. Ты полюбил меня и положил конец заклятию, которым заколдовал меня злой маг Уррен Гой. Ты разрушил чары ценой собственных страданий – должно быть, ты ещё не понимаешь, о чём речь, но поймёшь, когда выглянешь, за дверь. Спасибо тебе за все и попытайся меня понять. Прощай.

Твоя Дюймовочка".

Горин ничего не понял. Он метнулся к двери. Она была приоткрыта ровно настолько, чтобы Дюймовочка могла выскользнуть через щель. Горин распахнул дверь. У него перехватило дыхание. Внизу, едва доходя ему до пояса, колыхалось зелёное море леса. В нескольких шагах впереди виднелся игрушечный город. Дом Дюймовочки вырос. Вырос вместе со всем, что было внутри.

Горин бросился вперёд, ломая палочки-деревья, и увидел, как испуганные люди на узенькой серой дороге бегут прочь. Машины сталкивались, раздавался чей-то тоненький визг…

Горин схватился рукой за лоб и кинулся в дом…

Он рыдал, сжав в руке кусочек коры с посланием Дюймовочки. Он вдруг вскакивал и начинал рвать занавеси, лианы, сокрушать ветви деревьев. Мир снова стал враждебным ему. Единственное существо, которое было ему дорого, его предало.

И он хотел бежать по миру, крушить города и топтать людей, разбрасывать камни и ломать мачты ЛЭП.

Но он этого не сделал. Он просто почувствовал себя жалким, никчёмным и непомерно большим для этого хрупкого мира.

Он лёг на диван и заснул.

И снилось ему, что к нему вернулась Дюймовочка, и что она теперь тоже любит его, и что они постепенно становятся одного роста, и что выходят на улицу, и что люди расступаются перед ними, удивляясь всемогуществу их любви, и…

VII

Что-то взорвалось возле самого уха Горина. Он вскочил. На ковре стояла пушечка, смотрящая стволом в его сторону. Возле неё суетились маленькие человечки.

Один, железный, вышел вперёд с мегафоном в руках, и сказал:

– Мы имеем лицензию на отстрел одного великана в квартал. Другие великаны есть?

– Нет, – ответил Горин, – но послушайте… Может быть, как-нибудь потом… Сами посудите – на кого вы будете охотиться в следующем квартале?

Железный человек громко захохотал.

– Га-га-га! Надо будет подумать. Мужики, пли!

Горин почувствовал резкую боль в животе. Он уже падал на спину, хороня под собой маленький домик, в котором недавно жила Дюймовочка. В его ушах навсегда застыл мерзкий железный смех:

– Га-га-га!

А где-то там, снаружи, гудел ветер, и по небу плыли драные серые облака.

Даун – большой город. В нём интересно спать. Особенно на верхних этажах, конечно. Вокруг и внизу на много миль – жёлтые и оранжевые огни, насквозь пропитанные теплом тех людей, которые их зажгли.

Ты покоишься над ними, зарывшись по самый нос в своё чёрное одеяло, и чувствуешь себя в сердце мира. Может быть, это было бы правдой, если бы у мира было сердце. Но миру не нужны никакие насосы. Его пёстрая кровь сама бежит по жилам, куда ей вздумается. Год за годом, месяц за месяцем…

Чарли, пожалуй, тоже бы с удовольствием заснул, но его беспокоила собака. Он жил на четвёртом этаже в маленькой квартирке, потому что не хотел ничего другого. Ему нравился этот город, и особенно нравилось в нём НЕ УЧАСТВОВАТЬ. Он сидел в кресле, курил сигарету за сигаретой и думал ни о чём, потому что, если начать думать о чём-то конкретном, мысли всё равно вернутся к собаке.

Он чувствовал, что хочет спать, и понимал, что всё равно заснёт, потому что сильно устал, но собака заставляла его тянуть время. Она была где-то рядом, это точно.

Чарли, почти не меняя позы, нажал кнопку на пульте и включил телевизор.

– Сегодня утром на площади Героев наверняка соберётся много людей. Знаменитый Соломон Малахай, известный как Резиновый Человек, совершит свой очередной прыжок с небоскрёба Даймонд Стик.

На экране появилось лицо худощавого мужчины лет тридцати в футболке с эмблемой "Пепси". Чарли брезгливо поморщился.

– Первый раз я прыгнул с небоскрёба в восемнадцать лет, после размолвки с любимой девушкой, – говорил Малахай. – Я остался жив и почти невредим, так что моё имя напечатали чуть ли не все газеты в мире. Однако прошло несколько недель, и обо мне снова забыли. Тогда я прыгнул во второй раз, и также не пострадал, если не считать парочки царапин. Это заставило говорить о феномене, и популярность продолжалась дольше.

Короче говоря, теперь я прыгаю с крыши Даймонд Стик дважды в год, и мне это нравится.

– Но как вам удаётся выживать, падая с высоты в двести метров на бетонную плиту?

– Трудно сказать. Я веду обычный образ жизни, разве что пью очень много "Пепси".

– А сколько платит вам за рекламу компания "Пепсико"?

– Признаться, не ожидал от вас такого неэтичного вопроса. Скажем, больше четырёхсот пятидесяти тысяч за прыжок, но меньше пятисот пятидесяти.