* * *

– С помощью этой ручки ты устанавливаешь примерное время желаемого воспоминания. Точность – плюс-минус месяц, иногда чуть хуже. Если тебя интересует конкретный предмет, то есть все воспоминания, связанные с ним, ты нажимаешь эту кнопку и направляешь на него вот эту трубочку. Понял?

– Вроде да. А если я об этом предмете ничего раньше не знал?

– Ничего и не получишь.

– А что это за деления на ручке времени?

– Это всё условно. Где-то вот до этой чёрточки можешь вертеть, а дальше бесполезно – это момент рождения, а до него ты ничего не вспомнишь, хоть тебе по голове стучи.

– Ты уверен, Толик?

– А что?

– Да так…

* * *

Едва он ушёл, я закрыл глаза и начал вращать ручку времени от момента рождения до сегодняшних дней. Я, словно фильм, просматривал прожитую жизнь и пытался её беспристрастно оценить.

По-моему, я кое-что понял.

Теперь я знаю, почему мне не удалось тогда, во время игры, взлететь с вершины спиралевидной башни. Я расплатился со всеми. Даже с Исааком Ньютоном, который был виноват только тем, что заблуждался. Единственный человек, которого я не наказал – это я сам.

К чему винить всех, кто сделал меня таким, какой я есть? Ведь в этом мире всё зависит от меня, а значит, я сам тоже повинен в собственных страданиях. Более того, и в чужих страданиях тоже.

Слишком часто я не мог держать в узде собственное настроение и, напитавшись злобой, заполонял небо тучами.

Если я осознаю это до конца, если я по-настоящему раскаюсь и всегда буду помнить о результатах моих мыслей и действий, препятствий на моем пути уже не будет. Надо любить людей, Киж. По крайней мере, любить их больше, чем ты прежде это делал.

Я вращаю ручку в противоположную сторону. Она проползает отметку рождения, и я вижу россыпь хлебных крошек на мраморном полу дворца.

Это потому, что объектив машинки смотрит в раскрытое окно.

Все вы! Простите меня за то, что я забыл о своей природе. За то, что иногда я судил несправедливо. За то, что я ошибался.

Да, меня здорово изменил этот мир, и он свою вину осознал полностью. Но никто не безгрешен. Даже принц Киж. И поэтому он должен взять часть вины – пусть небольшую – на себя.

Я гляжу в зеркало и вижу там озорного, лет двенадцати, пацана с хитро поблёскивающими глазами и взлохмаченной шевелюрой.

Здравствуй, Киж!

Я направляю в зеркало объектив. Игра окончена.

Он шёл на меня, сжимая в руке ремень с огромной пряжкой. Чёрно-белые мраморные квадраты, составляющие пол, были скользкими, и я никак не мог остановиться и побежать в другую сторону. Лолигд, одетый в черную АХЕЗУ до пола, с глазами, горящими огнём, с всклокоченной бородой, цепко схватил меня за руку.

– Я поймал тебя, негодный мальчишка! Я ищу тебя весь день. Где ты был, отвечай!

– Я играл.

– Играл?! Но мои слуги обшарили дворец и не нашли тебя. Сейчас я тебе ещё и за враньё всыплю.

– Но я – принц Киж.

– А я пока что король. И меня не волнует, что принцев наказывать не положено. Ложись на диван и снимай штаны, паршивец!

Он сказал это точно так же громоподобно, как и в цепи моих повторяющихся снов. И я вдруг понимаю, что этот мир за время моего отсутствия стал мне совсем чужим. Ведь прошёл не день, нет – тридцать три с лишним года!

– Вы неправы, Лолигд, – говорю я. – Конечно, в этом мире вы главнее. Но кем бы я ни был – принцем или вашим рабом – вы должны меня беречь и уважать. Потому что я – человек. Я живу, я чувствую боль. А боль никуда не уходит. Она остаётся в моих снах, в памяти. В моём мозге. И потом, когда-нибудь, она выйдет на поверхность…

Лолигд стискивает мою руку и начинает выкручивать её, а потом толкает меня лицом на диван.

Но я не хочу, чтобы пряжка впивалась в мою кожу, с каждым ударом делая меня всё хуже и хуже. Я не хочу вновь наполняться жестокостью или равнодушием, обидой или ненавистью.

И поэтому я перехватываю ремень в воздухе и вырываю его из рук Лолигда.

– Да как ты смеешь, Киж?! – кричит он. – Ты мой сын!

– Если бы я был вашим сыном, – отвечаю я, отбрасывая от себя его волосатые руки, – я бы и правда не смог вам возразить. Но я – Владимир Сергеевич Соболев, которого кое-чему уже, к сожалению, научили.

Я отталкиваю его, и он растягивается на скользком жёстком полу.

Что дальше? Во всю стену – окно. На камине – подсвечник. Раздумывать нечего!

Я хватаю бронзовый подсвечник и со всех ног бросаюсь к стеклянной стене, за которой открывается панорама этого… как его…

(Не время сейчас вспоминать слова, Киж. Время действовать)

– КИЖ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? – нет, это не моя мысль. Это кричит Лолигд. Я-то прекрасно знаю, что делаю. Я разбиваю подсвечником стекло. Какая разница – встать в жёлтый квадрат или просто прыгнуть в переливающуюся, бурлящую бездну?

(Новый мир будет как тот, только немного лучше. Я сделаю его таким, каким захочу)

– ТЫ СОШЁЛ С УМА, КИЖ!

Ничуть не бывало.

Я бросаюсь в окно сквозь падающие сверху острые осколки стекла, которые

(В этом мире всё зависит от меня)

уже и не осколки, а всего лишь холодные снежинки, которые вертятся кругом и садятся на нос, шею…

Я приземлился, наверно, в самый глубокий сугроб. Осматриваюсь. Ко мне приближается сквозь снегопад невысокая тёмная фигура.

– Толик! – кричу я. – Поди сюда!

Это действительно Чикин. Откуда он взялся здесь, посреди заснеженного пустыря?

– Володя? – он тоже удивлён, но я не даю ему времени ничего сообразить:

– Тащи меня отсюда. Я не хочу примёрзнуть.

– Но ты… я… – бормочет он, постепенно осознавая нелепость ситуации – я в каком-то чёрном балахоне, босиком, сижу по уши в снегу и смеюсь. Наконец он машет рукой – потом разберёмся – и помогает мне выбраться из сугроба.

– Откуда ты? С Луны свалился? – спрашивает он.

– Ха! С Луны… Бери выше, – отвечаю я. – А ты-то что здесь делаешь?

– Совершаю пробежку. По твоей рекомендации. Видишь, живота-то уже нет!

Он и правда стал намного стройнее. Но мои босые ноги уже коченеют.

– А ну быстро ко мне домой! – ору я и несусь по снегу так, что пятки сверкают. Чикин бежит рядом.

Дверь в мою квартиру распахнута. Я захожу и с удивлением вижу там десятка два людей. Я даже не всех сразу узнаю. Здесь Надя в розовом бальном платье – таком же, как во сне. Слава. Хорьков из "Глукосервиса".

– О Господи… Анита! Ты жива?

– Да, хозяин, – на ней что-то короткое, летящее, с многочисленными яркими оборками.

– А по какому поводу веселье? – спрашиваю я, замечая во многих руках бокалы с шампанским. – День рождения Игоря?

– Ты же вернулся, хозяин. И ещё Слава сказал, что новый мир нужно обмыть.

Я вижу в глубине комнаты Кумпеля с сигаретой.

– Кумпель! – восклицаю я. – А вы-то… Откуда вы взялись? Помнится, ваша голова треснула, как орех…

– То было ещё в прошлом мире, – говорит Кумпель. – Кстати, я думаю, вам будет интересно узнать, что я изменил своё отношение к вам. В моих глазах вы изменили "минус" на "плюс".

– С каких это пор?

– С тех самых, как решили начать всё заново.

– А вы Надя? Почему вы пришли? Ведь помощи мне больше не требуется.

– Вы думаете? Посмотрим. На всякий случай я принесла кое-что с собой.

На полу у шкафа лежит громадная кувалда.

…Вокруг мелькают разноцветные улыбки. Звуки таких непохожих голосов сталкиваются, больно ударяясь головами, и сливаются в одну только фразу:

– "Глукосервис" – лучшая фирма в мире!

К балкону швартуется огромный голубой шар с надписью "Глукосервис". В гондоле – водитель лесовоза, который вывез меня когда-то из леса.