Он подошел к ней снова и встал на то же самое место, где стоял до этого, расставив ноги в стороны и выпятив грудь, глаза его сияли от восторга.
Кобыла игриво качнула головой в сторону, а затем снова выпрямилась. София собиралась что-то сказать, но услышала шаги и пошла к открытому дверному проему.
Когда появился ее отец, Гарри сразу же оставил игру и подбежал к нему, обнимая руками его колени.
— Дедушка, Шехерезада толкнула меня!
— Правда? Ты серьезно? — Отец погладил Гарри по голове, но его взгляд был устремлен на Софию. В нем было беспокойство, светло-голубые глаза потемнели.
— Что? Что они сказали?
Он протянул руку и положил теплую ладонь ей на плечо.
— Не беспокойся, ты же говоришь теперь с контр-адмиралом!
— О, папа. — Она обняла его так, чтобы Гарри мог свободно увильнуть. Мальчик посмотрел на них и побежал обратно, чтобы продолжить игру с Шехерезадой.
София сказала:
— Я знала это. Это замечательно. И что? Они разместят тебя рядом с домом?
— Смотрите! — закричал Гарри.
Отец покачал головой, краем глаза наблюдая за Гарри.
— Давай поговорим с тобой на улице.
Он обратился к груму:
— Будь так любезен, присмотри за мальчонкой минуту или две.
— С удовольствием, командор.
— Дедушка, — громко сказал Гарри, — Шехерезада опять собирается толкнуть меня. Вот так.
Он упал на спину, приземлившись на стог сена, который грум предусмотрительно принес к тому месту после первого эпизода. Гарри не смеялся до тех пор, пока не увидел, что дедушка улыбается. Затем он поднялся, розовощекий, весь усыпанный соломинками.
— Останься и присмотри за Шехерезадой, дорогой. Мы вернемся через минуту, — твердо сказала София, отворачиваясь.
Во дворе была деревянная скамейка, которую отец очистил перчаткой, прежде чем София села на нее. Затем он сам сел рядом с ней, вытянув одну руку вдоль спинки. Суровое выражение его лица означало, что София должна мужественно принять то, что он сейчас ей скажет. Конечно же, это тотчас заставило ее разволноваться. Она так хотела вернуться в Клифтон, к своей прежней спокойной жизни, но ей нужно было, чтобы и ее отец тоже был там, иначе то, что случилось в Сиднее, будет продолжать терзать ее.
— Куда тебя собираются отправить? Куда-нибудь за много миль отсюда, так что мы редко будем видеть тебя?
— Моя дорогая, мне дали последнее военное задание.
Прежде чем она смогла возразить, он сказал:
— Я руковожу конвоем, который направляется в Лиссабон. Мне поручено сопровождать члена португальской королевской семьи.
— Лиссабон! Разве ты не мог отказаться?
— Я протестовал так сильно, насколько полагал уместным. Мне не приличествует отслужить сорок лет, а потом отказаться от выполнения своих обязанностей в тот момент, когда я получил чин контр-адмирала.
— Это им не приличествует… — начала София, но тут же резко прервала себя. Она знала, как далеко могли зайти его аргументы, так же как и то, что ее отец был тверд во всем, кроме своей собственной защиты. Всю жизнь ее мать могла противостоять этому рассудительным ворчанием. Но София так и не научилась ворчать на него, они были слишком близки.
— Это несправедливо.
— Не совсем. — Его взгляд снова стал неуверенным. — Конечно, если у тебя есть серьезные причины, я настою на том, чтобы остаться.
Но София не хотела, чтобы ее отец поступался принципами из-за нее.
— Не беспокойся о нас. С нами все будет в порядке… раз я буду в Клифтоне.
— Должен признать, сначала меня удивило твое решение вернуться домой. Я был вполне счастлив тем, что моя дочь и внук дома, в течение тех полутора лет, когда находился на пути на другую сторону света и обратно. Не многие морские командиры могут похвастаться этим. Но предстоящая мне миссия займет лишь часть того времени, ты едва заметишь, что я уехал. А затем я вернусь в лоно своей семьи навсегда. Мне дали слово.
Когда его голос повеселел, София отвела взгляд и посмотрела на свои руки, зажатые между колен. В течение почти двух лет отец поддерживал ее, утешая в горе, однако теперь ее беспокоило сомнение в себе, в своих собственных чувствах. Нечто, случившееся с ней в Новом Южном Уэльсе, заставило ее страстно желать оказаться дома, словно только семья могла защитить ее от испытанных переживаний. Но если бы она сейчас показала свое смятение, это заставило бы отца беспокоиться. Гнев был безопаснее.
— Они не имеют права! Они точно так же обещали отправить тебя в отставку и раньше, а вместо этого отправили тебя в Новый Южный Уэльс. И теперь, когда прошло только четыре дня, как ты вернулся в страну… Они, должно быть, ломают себе головы, чем бы только заняться сейчас, когда война закончилась.
— Возможно, поэтому они выбрали меня, — сухо сказал контр-адмирал. — Мои амбиции более чем удовлетворены — я не собираюсь устраивать стычку где-нибудь для того, чтобы привлечь к себе внимание.
— Сколько времени осталось до твоего отъезда?
— Десять дней.
Она нежно улыбнулась ему.
— Чем раньше ты уедешь, тем скорее приедешь домой.
Принц-регент не случайно решил в тот вечер одеться в алое; другие детали его жизни могли подчас быть принесены в жертву риску, но его одежда — никогда. За выбором его любимого наряда скрывалось два мотива, каждый из которых был связан именно с цветом.
Трапеза должна была проходить в готической столовой, где темные панели будут оттенять его золотые эполеты и галун и в то же время прекрасно дополнять ярко-алый цвет его мундира. Он сразу же выделится среди всего окружения — никому не удастся не заметить его широкие плечи — и будет выгодно олицетворять современный образец воинской традиции, уходящей корнями в глубь истории. К гигантам, которые разграбили Рим, к одетым в железные доспехи наездникам, которые снесли ворота Иерусалима, генералам и государственным деятелям, которые сокрушили Бонапарта и теперь вершат судьбу Европы в Вене. Нацепить шпагу будет вполне естественно.
А после трапезы, решил принц, все отправятся в гостиную, отделанную розовым атласом, где дисгармония между его яркой формой и розовыми стенами сначала шокирует взгляд. Но это лишь придаст возбуждения. Он будет наслаждаться своим великолепием, выделяясь на фоне замысловатой глазури китайского фарфора или контрастных оттенков имперской ткани.
Он как раз обдумывал наклон шпаги, когда ему напомнили, что полковник Кул ждет уже больше часа.
Принц нахмурился.
— Проводите его в кабинет.
Когда дело дошло до волос, он хотел соблазниться военным стилем, но это потребовало бы много времени, пришлось бы пожертвовать их длиной. Принц удовлетворился долгим взглядом на свой профиль, отраженный в ручном зеркале. «Подбородок, — подумал он, — говорит о решительности».
Снова нахмурившись, с мыслью о том, что полковник тоже может быть в форме, принц направился в кабинет. Но тут же вспомнил о том, что Кул уже больше не служит в армии. Фактически его официальное возвращение к гражданской жизни было частью некоторого плана.
Для осуществления этого плана был произведен тщательный отбор британских секретных агентов в послевоенное время. При обычных обстоятельствах это дело не дошло бы до принца, но имелось основание считать его делом особой секретности, когда могли бы быть затронуты интересы царственной особы. Существовали определенные подозрения, касающиеся исчезновения некоторых офицеров с поля боя, основанные на предположении о том, что враг мог знать больше, чем должен был. Если это было действительно так, источник информации еще предстояло обнаружить. Если же подобное происходило в войсках, это необходимо было искоренить, и в мирное время появились такие возможности. Ни один из офицеров высшего ранга не мог быть огражден от расследования. Когда принцу впервые было предложено произвести секретную проверку его собственного военного штата в Лондоне и Брайтоне» он отнесся к этому, как к личному оскорблению. Но чем больше аргументов ему приводили в пользу необходимости подобных действий, тем более встревоженным и зачарованным он становился. Принц оговорил в качестве особого условия, что он должен сам посмотреть на человека, которому будет поручено это задание, хотя весьма смутно представлял, что он сделает, если тот не понравится ему. В конце концов, тот был рекомендован сэром Генри Гардинджем, а сэр Генри Гардиндж являлся главой разведки герцога Веллингтонского.
