Это было настолько острое чувство, что оно шокировало ее, и ее голос задрожал, когда она произнесла:

— Как вы смеете!

— Извините меня, — однако его открытый взгляд не изменился.

— Скажите на милость, что вы здесь делаете?

Его загорелые скулы окрасились легким румянцем. Был ли он смущен? Вряд ли. Чтобы скрыть свое собственное смущение, София быстро наклонилась вперед и подобрала свисающие поводья, ее рука приблизилась так близко к его, что он сделал невольный жест. Лошадь покачала головой и беспокойно ударила о землю передними копытами.

— Извините меня, — сказал он еще раз. Его голос казался таким мягким и ласкающим, он говорил с легким французским акцентом. София поняла, что он был одним из стрелков, и, по установленным правилам, должен был стоять вверху у дороги, при исполнении служебных обязанностей. Но она не могла отпустить его; у нее не было сил сделать это.

— Вы не должны ехать дальше в этом направлении, — сказал он. — Почва зыбкая, дождь размыл часть тропинки, и по краю ехать небезопасно. Эта лошадь не обучена ходить по такой местности — может произойти несчастный случай.

— Несчастный случай? Вы сами чуть не стали причиной несчастного случая!

— Простите меня. — Он отпустил уздечку и подошел ближе, проводя рукой сбоку по шее лошади. — Ну, вот, моя милая, тебе уже лучше? — Затем он посмотрел на Софию, как будто она уже даровала ему прощение, о котором он попросил так уверенно. — Я слышал, что вы едете, но я не думал, что вы были так близко. Я поступил опрометчиво. Но вы великолепная наездница, и ничего страшного в конечном итоге не произошло.

В его глазах теперь играла улыбка, теплая, нежная. Его пальцы запутались в гриве у лошади, в нескольких дюймах от ее пальцев, и он стоял слишком близко от высокомерной леди — с точки зрения этикета. Он смотрел на нее так, как будто уже знал ее, но страстно желал узнать еще лучше, как будто это были самые удачные минуты: встреча в лесу между новыми друзьями. Друзьями, которые в скором времени легко могли стать чем-то большим друг для друга. Об этом говорил блеск в его глазах и полуулыбка, которая теперь коснулась и его полных губ. Он посмотрел на нее с безрассудной мужской откровенностью, которой София не могла противиться, несмотря на всю свою волю. Она просто так же прямо глядела на него. Без всякого протеста.

Никогда еще не была она так взволнована, так возбуждена обычным присутствием мужчины. Никогда прежде не пребывала в этом состоянии сладкой опасности, где один взгляд был как прикосновение, одно слово — как интимная ласка. Ей казалось, будто всю свою жизнь она не знала себя, и понадобился этот чужестранец, чтобы сломать барьеры вокруг ее собственного желания.

Он пугал ее. Но не его сияющая, соблазнительная улыбка или близость его сильного тела стали причиной этой паники в ней. Это была глубина ее собственной реакции.

Лейтенант Джоунс выехал на поляну, и София осознала, что звук копыт приближался уже в течение некоторого времени. Оглянувшись в сторону лейтенанта, она перехватила уздечку у шеи своей лошади и мягко направила ее в сторону от тропинки.

Мужчина продолжал смотреть на нее, не двигаясь. София остановила лошадь и посмотрела на обоих мужчин. Внутри у нее все дрожало. Она едва могла встретиться взглядом с лейтенантом, как будто он мог разоблачить ее постыдный секрет, если будет смотреть на нее слишком пристально.

Он спросил:

— Леди Гамильтон, вы в порядке?

— Да, спасибо.

— Мне показалось, я слышал крик.

Когда она не ответила, Джоунс резко сказал:

— Десерней, почему вы тут ошиваетесь? Возвращайтесь обратно к своим обязанностям.

Мужчина отдал честь, но не лейтенанту, а ей. Его лицо помрачнело, глаза стали темными, как металл орудия.

Он хотел остаться. Это было нелепо. И еще более нелепым было то, что она хотела, чтобы он остался. Все в ней взбунтовалось против его ухода, в то время как разум ее прилагал все усилия, чтобы постичь происходящее, понять, что с ней произошло во время этой необычной случайной встречи.

Ей вдруг захотелось сказать несколько слов на прощание, но было слишком поздно. Десерней повернулся, бросился в сторону и через несколько секунд исчез за деревьями.

Лейтенант Джоунс вежливо поинтересовался:

— Вы хотели бы, чтобы я проводил вас до площадки, миледи?

— Спасибо, не нужно. — Она тронула поводья, и лошадь пошла. Сердце Софии бешено билось, но ее голос повиновался ей.

— Я вернусь к дороге, это безопаснее. Выяснилось, что тропинка очень скользкая и лошадь может не пройти по ней.

Когда они поехали обратно вверх к гряде, он спросил:

— Надеюсь, рядовой Десерней не доставил вам неприятностей, миледи?

— Вовсе нет. Это он и предупредил меня по поводу размытой почвы.

На вершине они пустили своих лошадей рысью. София пыталась сконцентрироваться на том, что ее окружало, чтобы подавить сильное душевное волнение внутри себя.

Дорога, проложенная пехотой всего несколько лет назад, еще не была покрыта гравием, но была очищена от обнажившихся горных пород и пней, а дыры были заполнены разбитыми кусками песчаника. Поверхность дороги была утрамбована, несмотря на слой песчаной почвы. Повозки, лошади и пешеходы непрестанно ходили к маяку у Главной Южной дороги, с нетерпением ожидая новостей от приплывающих кораблей или отдыха в колонии, где разнообразие было весьма ограничено, и свежий морской бриз вдоль берега считался благословением.

Затем они обогнули изгиб дороги и неожиданно догнали бегущего рядового Десернея. Он делал энергичные движения, его ботинки громко стучали по твердой почве и этот стук сопровождался бряцанием короткого меча в ножнах, который бился о его бедро.

Лейтенант Джоунс не заметил его, но Софию неодолимо тянуло посмотреть вниз. Стрелок бежал, и его светлые волосы развевались от ветра. Он обладал суровой, грубой силой колониального пехотинца, но его черты — его благородные брови, прямой нос, высокие скулы — предполагали характер, сформированный для других занятий, другого образа жизни. Его живое лицо и красиво модулированный голос изумили и покорили ее, и за их непродолжительную встречу Десерней пробудил в ней эмоции, которых никогда не вызывал никакой другой мужчина. По его откровенному оценивающему взгляду она поняла, что он вожделел ее. И ее тоже влекло к нему с неудержимой силой. София прерывисто вздохнула и поехала дальше.

Когда она вернулась домой, в город, было уже далеко за полдень. Узнав у няни, что Гарри все еще спит, она пошла в свою комнату, закрыла дверь, разделась до сорочки и прилегла поверх белого атласного стеганого покрывала, ожидая вечерней прохлады. Тело ее изнемогало от жары и неутоленного желания.

Это казалось немыслимым: лишь обменявшись взглядом с Десернеем несколько коротких мгновений, она возбудилась так, как никогда раньше. И ужаснее всего, что это чувство было намного острее, чем то, которое она испытывала, находясь в объятиях супруга, который любил ее.

Это был конец. Это было предательство. Если бы она когда-либо думала, что способна на такую глубину страсти, она смогла бы защитить себя от этого. Но это было как удар грома, как высверк молнии — как тут спастись? Даже теперь, когда воспоминание о той встрече овладело ее чувствами и возбудило ее воображение, она ощутила трепет сладострастия. И утраты. Потому что то был запретный плод, греховный помысел.

Десерней был стрелок, попавший в плен офицер, который поменял мундир, дабы присоединиться к английской армии в более низком чине. К тому же он принадлежал к французской нации, убившей Эндрю. Он был ее враг.

Себастьян Кул встретился с контр-адмиралом Меткалфом вечером в кафе рядом с морским министерством. Он не собирался тратить много времени на эту встречу. Место было достаточно уединенным для их разговора, приносить документы не было необходимости — короткий обмен корреспонденцией между их агентами уладил дела, к удовлетворению обоих. Или так он искренне надеялся.