- Антон, но если ты не женишься на ней, то все потеряешь, - плачет моя малышка, а меня всего ломает от ее страданий. - Я не могу позволить тебе все потерять. Ты же никогда не проигрываешь.

Она еще и храбрится. Мой маленький грозный воин, готовый ради меня броситься в самое пекло, даже если это будет стоить ей жизни. Не могу ее потерять. Сгину, сдохну, исчезну с лица земли, но ее не потеряю. Моя она. Никакие деньги мира не заставят меня от нее отказаться. Проросла во мне, клещами не выдрать.

- Помнишь тот день, когда нам подкинули принцессу Романовскую? - спрашиваю, смотря в любимое лицо, а она головой кивает. - Тогда Семен нам подарок на свадьбу пообещал. Помнишь?

- Помню, конечно. Только я так и не поняла, что это было, - Лера плачет как маленький ребенок. Со слезами, всхлипами и громким шмыганьем носом.

- Троицкий нашел юридический способ вывести акции «ЭгидаАрт» из залога холдинга, - она вскидывает на меня потрясенный взгляд, а я продолжаю, - а после того, как на меня напали у «Пятницы» по указке Красновой, Макс и Семен вытащили не только мои акции, но и все активы отца, тем самым развалив холдинг до основания.

- То есть ты теперь сво…

- Я и до этого был свободен, Калерия, - жестко давлю интонациями, чтобы она уже уложила в своей маленькой головке, что я мужчина, способный решить все свои проблемы самостоятельно. - Я сделал тебе предложение стать моей женой. Только тебе! Даже если бы они не нашли способ, как вытащить мой зад из этой ситуации, я все равно бы выбрал тебя! Не «ЭгидаАрт», не Викторию Краснову, не деньги. Я выбрал тебя!

- Но твоя мама и брат… - плачет Лера, кажется, начиная осознавать, что ее решение сбежать принесло только горе нам обоим.

- Они просто ничего не знали в тот день, когда мы к ним приехали. Не считал нужным ставить их в известность. Я ошибся. Осознаю. И мы за это оба поплатились двумя неделями жизни друг без друга!

Вижу, как Калерия начинает переминаться с ноги на ногу, словно на старте. Как будто ей невтерпеж. Потом не выдерживает и с громкими рыданиями несется ко мне. Объятия раскрываю и жду, когда мой тасманский дьяволенок ко мне в руки попадет. Как подорожник ее к груди прикладываю, чтобы болеть перестало.

- Прости меня, Антошенька, - завывает моя сирена, судорожно прижимаясь мокрым лицом к моей шее.

- Антошенька? Больше не Давид? - на юмор перевожу, так как у самого за грудиной щемит, вздохнуть не могу.

- Ты вообще на него не похож, - ревет Лера. - Разве что, такой же большой и…и...

- Твердый? - подсказываю малышке, а сам руками изгибы любимые оглаживаю и чувствую, как оживаю.

- Я ведь вернуться хотела к тебе. Побежала и контролеру нос разбила. Случайно. Они меня совсем не поняли и в самолет запихнули, чтобы я к своему Давиду летела, - тараторит Лера, а я не знаю что делать: то ли злиться, то ли смеяться.

- Больше никакого алкоголя! - строго выговариваю и по заднице для убедительности хлопаю, чтобы точно запомнила.

- Хорошо, как скажешь, - выдыхает Лера и на каждый мой шлепок громко выдыхает, - Ой. Ах. Ох. Мм-м.

Для меня звуки эти музыке подобны. В душе счастье распускается и изнутри заливать начинает. Оживаю!

- И если ты еще раз меня не послушаешь или сбежишь - на колени свои ее роняю, подол задираю и по круглой неприкрытой заднице припечатываю, - тебе ночь после Дня рождения легкой разминкой покажется. Затрахаю — ходить больше не сможешь.

И еще раз для убедительности шлепаю, чтобы наверняка поняла.

- Поняла я, Антошенька. Больше ни-ни, - пыхтит Лера и по ноге меня ласково наглаживает, чтобы успокоить.

Только вряд ли я сейчас успокоюсь, пока она, такая желанная, с голой попой передо мной лежит. Руками кружево по ногам стаскиваю и без объявления наступательных действий палец в нее ввожу. Лера судорожно выдыхает, в спине прогибается и, повернув голову, в глаза мне заглядывает. А я урчу от удовольствия, будто кот, и влагу по складочкам размазываю. Потекла моя девочка от воспитательного процесса, а может, соскучилась просто. Поди разбери. Только я не теряюсь, поперек тела ее перехватываю и на кровать закидываю.

- Уф-ф, - выдыхает Лера и на подушки приземляется.

Лицо зареванное, волосы растрепались. Но нет никого ее прекрасней сейчас, так как для меня она соткана. Южным теплым солнцем, синевой Средиземного моря, добротой и своей дурацкой манерой цитировать. А еще нет ничего для меня слаще и желаннее запаха клубничного десерта и детской смеси, которым моя девочка вся пропитана.

Лямки сарафана по плечам спускаю, а Лера уже за края футболки моей тянет. Губами, а потом и зубами в грудь ее впиваюсь, языком кожу зализываю, все в себя вбираю. Звуки ее нежные и страстные. Движения пылкие и порывистые.

Лера ремень на моих брюках расстегивает и руку в них запускает, а я сдержаться не могу, сквозь зубы воздух медленно цежу.

- Не трогай меня сейчас, - стону ей в рот и руки ее за голову завожу. - Это ты тут на свиданки к своему Давиду бегала, а я две недели постился.

Шучу, конечно, а у нее опять глаза на мокром месте. Понимаю, что отвлечь надо, и все, что в голову приходит, так это член в нее затолкать одним махом. Задыхаемся оба. Лера в спине дугой выгибается и воздух ртом захватить пытается. Губами присасываемся, воздух между собой толкаем. Внутренняя зверюга во мне беснуется и плоти требует. Отпускаю на волю. Высвобождаю желания. Сарафан трещит и в сторону летит. Ноги девчонки на плечи себе закидываю и начинаю первобытный одичалый трах.

Без жалости, без нежности, без раздумий. Животный, необузданный, крышесносящий. Мне утолить свою жажду жизненно необходимо. Заклеймить собой. Пометить. Вбиваю член, как в последний раз. Лера подо мной стонет, кричит, царапается. Ее грудь от каждого моего толчка подпрыгивает, а мне на это хочется всю жизнь смотреть. Без перерыва на сон и еду. Только малышка моя вдруг выгибается, замирает на мгновение и, вцепившись руками в подголовник кровати, начинает бурно кончать. Леру трясет, словно к ней двести двадцать вольт подключили. Она так член мой своим лоном зажимает, что кажется мне, с него кожа вся сходит. Позвоночник волной экстаза простреливает, сам как зверюга спину выгибаю и, задрав голову к потолку, громко хриплю. Трясет мою малышку, и она до капли все из меня выжимает, ничего не оставляет.

Падаю на нее всем своим весом, руками загребаю и стискиваю что есть сил. Вот теперь она мной пахнет. Заклеймил. Запачкал собой. Можно выдохнуть.

Лежим минут пять, дышим громко. Лера опять сырость разводит, но я понимаю, что это лишь последствия после выпущенных эмоций. По спине тонкой тихонько глажу и даю выплеснуть все, что накопилось.

- Я такая дура, - ревет она, а мне смешно становится.

- Тут с тобой не поспоришь, - поддакиваю ей для успокоения.

- И ты дурак, - продолжает возмущенно всхлипывать она.

- Тут бы я поспорил, но не буду.

- Антон!

Снова на нее наваливаюсь и в губы сочные целую. Уж лучше занять Лерин рот делом, чем позволять изрыгать из него пламя негодования.

- Антон? Куда делся Антошенька? - спрашиваю между поцелуями.

- Антошенька, - мурлычет малышка, когда я ее за сосок губами прихватываю.

- Вот, другое дело, - шепчу довольно и дальше тело любимое ласкаю.

- Спросить тебя хотела, Антошенька, - кошка моя спину выгибает и ноготками своими легонько царапается.

- Все, что хочешь, любимая.

Я и правда на все согласен. Настроение у меня благосклонное, веревки вить из меня можно. Но то, что моя малышка выдает, даже у меня вызывает удивление.

- Хотела тебя спросить, ты… - в глаза мне неуверенно смотрит, но продолжает транслировать, - ты в сексе мне все показал или мы что-то не пробовали?

- Ну есть еще кое-что, - слова с трудом подбираю, чувствую, что на опасную территорию вступили.

- Просто я подумала, что если есть что-нибудь, что ты хотел со мной попробовать, но по какой-то причине не решался, - Лера краснеет, как томат на грядке, но с упорством альтруиста продолжает вещать, - хочу, чтобы ты мне показал.