- Ты знаешь, именно сейчас, я как никогда согласна с Анатоль Францем, — бормочу, немного успокоившись.

- Ты о чем, милая? - не понимая, что я мямлю, спрашивает Антон.

-Из всех сексуальных извращений, целомудрие - самое странное, - невозмутимо цитирую французского поэта и критика.

Антон закатывает глаза и скатывается в сторону, увлекая меня за собой. Устроившись на его груди, продолжаю разглагольствовать:

- Нет, правда. Если бы я знала, что занятие любовью столь волнующе прекрасно, еще неделю назад заставила бы тебя закончить то, что мы не закончили в день знакомства! Ты знаешь, Франц еще говорил…

Через секунду я снова прижата мощным телом к матрасу, и ищущие губы закрывают мой рот поцелуем. Когда Антон отрывается от меня, улыбаюсь и тихо добавляю:

- Могу на эту тему процитировать и других классиков…

- Калерия, заткнись, — смеется Антон и снова целует меня.

Пожалуй, впервые я соглашусь с французом, целомудрие действительно переоценено.

Люди , одержимые любовью,

становятся слепы и глухи ко всему на свете,

кроме своей любви.

© Сомерсет Моэм

Вот уже двадцать минут стою, словно маньяк, и смотрю, как спит моя девочка. Моя! Не мог да и не хотел объяснить этой невообразимой тяги к ней. Она занимала все мысли, глубоко засев под кожу. У меня никогда не было нехватки в женском внимании. Красивые, длинноногие девицы вились вокруг, желая произвести впечатление и завладеть душой. Меня забавляли их попытки, я наслаждался их вниманием, но никогда не хотел большего. Не интересно, скучно, до тошноты предсказуемо! И вот в моей жизни появилась Калерия и перевернула все с ног на голову. Без нее я забывал дышать. Впервые в жизни я нуждался в человеке, как в воздухе. С одной стороны, это пугало, с другой, - придавало смысл.

Калерия была нежна и невинна, бесхитростна и манко притягательна. Она была моей! Сегодня ночью я ликовал. Она пришла! Сама! Ноль притворства и полный спектр эмоций. Она возмущалась, когда была не согласна. Кричала и требовала, когда я переходил границы. Была бесконечно нежна и щедра, когда получала удовольствие. А ее привычка цитировать сводила меня с ума и рождала желание закрыть ее рот поцелуем. Она была бесподобна, и я желал ее, как никого никогда в своей жизни. Эта ночь подарила надежду, что и Калерия испытывает подобные чувства ко мне. Мне хотелось так думать. Чувствовал, как откликалось ее тело на мои ласки. Как она прижималась ко мне, словно не хотела отпускать. Как все время пыталась касаться, словно не могла не делать этого.

Да, Яров, кажется, ты влип! Мужик, у тебя поехала крыша от малолетней пигалицы. Все это я твердил себе полночи, все утро и те двадцать минут, что стоял и смотрел, как Калерия спит. Она устала. Я был чертовым эгоистом и брал ее еще два раза. Когда на третий раз она вцепилась мне зубами в плечо, пуская кровь, я догадался, что это намек. Она была девственницей, и мне все время приходилось себе об этом напоминать.

Надеюсь, когда Калерия проснется, то не захочет разбить что-нибудь тяжелое о мою голову. Ей наверняка будет больно, и она захочет домой. Только она пока не догадывалась, что ее дом теперь - рядом со мной.

- Эй, привет, - слышу сонное бормотание и понимаю, что из-за своих мыслей не заметил ее пробуждение.

- Привет, - шепчу в ответ, но не двигаюсь с места, наблюдая за ней.

Калерия садится в постели и слегка морщится. Простынь съехала на талию, обнажая совершенную грудь и призывно торчащие соски. Лера не стесняется своей наготы, не прикрывается, стыдливо не отводит глаз. Она поднимает руки вверх и тянется всем телом, распрямляя позвоночник. Черт! Член шевелится в штанах, готовый снова пуститься в бой. Усилием воли отрываю взгляд от груди и смотрю на сонную мордашку.

Калерия вдруг ухмыляется каким-то своим мыслям и, склонив голову к плечу, спрашивает:

- Только не говори, что ты пожалел о вчерашней ночи и решил, что нам больше не по пути.

«Боже, как ты далека от моих истинных мыслей», - хочется сказать мне, но решаю не пугать ее и вслух отвечаю:

- Не дождешься.

- Тогда почему ты стоишь там такой серьезный и смотришь на меня?

- Жду, когда ты проснешься, - отвечаю с улыбкой и добавляю, - и решишь, казнить меня или помиловать.

Калерия призывно тянет руки, приглашая присоединиться к ней. Я подхожу и тут же падаю на кровать, увлекаемый нежными ручками.

- Конечно, помиловать, - бубнит Лера и подминает меня под себя, укладывается сверху и нежно целует место, куда укусила. - Как твое плечо?

Отчего-то мне кажется, что счастливей меня в данный момент никого на свете нет, и поэтому довольно отвечаю:

- В норме. Как твой цветочек?

Ночью я долго смеялся, когда Лера рассказала, что свою невинность называла девственным цветочком. И как ее подруга Ната подначивала расстаться с этим самым цветочком. Ну, с подругой мы еще разберемся!

- В норме, - отвечает Лера.

Догадываюсь, что ни в какой не в норме, но решаю подшутить. Провожу рукой по голой попке и тихонько сжимаю. Начинаю покусывать шею своей девочки и страстно шепчу в маленькое ушко:

- Ну если в норме, тогда может…

- Шею перегрызу, - слышу в ответ насмешливый голос и довольно смеюсь.

Калерия начинает открываться для меня с новых сторон, и все они мне чертовски нравятся. Она может быть не только маленькой, скромной тихоней, но и страстной, дикой кошкой, способной выпускать коготки. Учту на будущее, а пока целую пухлые губы и вытаскиваю Леру из постели.

Мы сидим на кухне на высоких табуретах и уничтожаем завтрак. На Калерии моя футболка, которая ей безбожно велика, но от этого она выглядит еще более сексуально, чем без нее. Или нет? Еще не решил, но уверен, что позже разберусь.

- Антон, мне нужно домой, - произносит Лера, выдергивая меня из моих мыслей.

- Нет, - наверное, в сотый раз отвечаю ей. - Ты не выйдешь из этого дома. По крайней мере, до воскресенья.

- Но воскресенье только завтра, - возмущается Лера. - Мне нечего надеть. Моя пижама в стирке. Мобильный на последнем издыхании, - возмущается она и с тоской смотрит, как ее телефон жалобно пиликает в последний раз и затухает.

- Не вижу повода для паники, - все так же невозмутимо парирую ей. - В шкафу полно моих вещей. Бери, что хочешь. Зарядку для телефона сейчас пойду и куплю в магазине. И вообще, если бы ты не пользовалась подобным динозавром, могла бы воспользоваться моей.

- Это не динозавр, - обиженно пыхтит девушка и мило оттопыривает нижнюю губу. - Я люблю свой телефон и за понтами не гонюсь.

- Понтами? Боже, Лера! Откуда такой жаргон? - смеюсь на эту малышку, а она бессовестно цитирует:

- Понты у многих льются через край:

Большие джипы и широкая резина!

А я в трамвае еду, а трамвай,

Намного шире и длиннее лимузина!

Смеюсь так, что выступают слезы на глаза, а Лера лишь невозмутимо пожимает плечами и продолжает уплетать омлет с помидорами.

- Кто это сказал? - сквозь смех умудряюсь вставить слова. - Сократ?

- Нет, это новый философ современности Беня Молдаванский.

- Беня..?

От смеха не могу вздохнуть, живот болит. Такое впечатление, что кубики на прессе сами появляются. Маленькая нахалка лишь беззаботно улыбается и подмигивает. Еле успокаиваюсь, вытираю слезы, бегущие по щекам, и выдыхаю:

- Я поражен в самое сердце, Лера. Думал, ты только по античным мудрецам, а ты еще и современными интересуешься.

- Да. И если ты не хочешь, чтобы я начала их цитировать, иди за зарядкой. Ната наверняка волнуется. Я вчера выбежала из дома в двенадцать ночи в одной пижаме.

Вдруг Лера замирает и с подозрением смотрит на меня.

- Хотела спросить у тебя. Когда я вчера пришла, чем ты занимался?

- Почему ты спрашиваешь?

- Ты выглядел подозрительно виноватым, - продолжает она свой допрос.