Принимаюсь потихоньку обтирать его мокрым полотенцем, стараясь избегать рваных краев раны. Руки трясутся хуже прежнего, а сердце поднялось и бьется где-то на уровне горла. Слезы то и дело волнами атакуют меня, приходится сильно закусить губу, чтобы сдерживать их и рвотные позывы.

Когда вокруг раны кожа становится почти чистой, понимаю, что практически все его тело покрыто шрамами. На нем буквально нет живого места. Кожа бугристая и вся неровная.

— Господи, что с тобой произошло…

В ужасе рассматриваю картину шрамов на его теле. Такое ощущение, что его пропустили через мясорубку. Круглые, длинные, короткие порезы, мелкие звездочки шрамов образовывали странную картину. Картину боли.

Кто же ты такой? Что с тобой происходит?

Разглядываю результаты своей работы, судорожно размышляя, что дальше. Надо обеззаразить рану. Направляюсь на кухню и нахожу в аптечке медицинский спирт. Отлично, то, что нужно.

Закусив губу, выливаю немного спирта в зияющий рваными краями порез, а затем сразу прикладываю полотенце, чтобы не видеть, как разбавленная кровь с двойной силой покидает его тело.

— Прости, прости, прости…. Я убиваю тебя… Прости меня…

Немой сильно корчится, лицо его перекашивает маска боли. Молча, не вымолвив не звука, он сжимает простыню так сильно, что костяшки на кулаках моментально белеют.

— Прости, прости, прости…Господи, потерпи, пожалуйста…

Катастрофически трясутся руки.

— Прости, прости….

Это ужас! Это кошмар! В какой-то момент понимаю, что не справлюсь, бегу в туалет и меня тошнит. Все, что я сегодня ела на обед, оказывается в унитазе. Надо умыться и немного успокоиться. У меня почти получилось. Ну, во всяком случае, он еще не умер.

Умываю лицо ледяной водой. Поднимаю глаза и на секунду не узнаю себя в отражении. В зеркале на меня смотрит изможденная заплаканная девушка с перепуганными до ужаса глазами. Надо было вызвать скорую. Если он умрет, это останется на моей совести до конца жизни. Ледяная вода немного приводит меня в чувство, и я возвращаюсь обратно, вооружившись бинтами и широким пластырем.

Немой слегка успокаивается, но простыню не отпускает. Лицо расслабилось, но все равно видно, что ему больно. Очень больно.

Обмотать его вокруг тела у меня вряд ли получится. Буду заклеивать прямо так.

Убираю ставшее бардовым полотенце, и почему-то рана мне уже не кажется настолько ужасной. Складываю бинт в несколько раз и накладываю поверх зияющей дыры в его теле. Затем аккуратно приклеиваю по бокам широкими полосками пластыря, стараясь свести вместе рваные края.

В целом, не так уж и плохо получилось.

Следующие два часа я провожу около него, не отходя ни на шаг. Почему-то кажется очень важным сидеть рядом, словно если я отлучусь в туалет, он тут же испустит дух. Немой спит, его грудь медленно поднимается и опускается. Надо бы его накрыть чем-нибудь. Достаю из шкафа плюшевый плед и аккуратно накрываю.

— Надеюсь, я тебе помогла, — провожу ладонью по лицу, убрав взмокшую от пота прядь его темных волос.

Внутри что-то тихонько пищит. Какой же он красивый. Даже страшный шрам совсем его не портит. Только сейчас понимаю, что его лицо практически без шрамов, чего не скажешь обо всем остальном теле. Тонкий нос, густые брови и высокие скулы. Практически икона красоты.

Следующий час провожу за уборкой квартиры — мы прилично наследили. Засохшая кровь поддается не сразу, но мне удается оттереть полы до приемлемого вида.

Ночью я практически не сплю, подскакивая через каждые полчаса. В обрывчатых снах я вижу, как черная фигура в знакомо коридоре кричит, что он перестал дышать, и я в ужасе подрываюсь с дивана и бегу проверять. Но немой борется за эту жизнь, цепляясь за мою слабую помощь и собственные внутренние силы. Что-то мне подсказывает, что ему не привыкать страдать, как бы ужасно это не звучало. Я ни разу не врач, но форма и количество его шрамов указывают на то, что он практически никогда не обращался за квалифицированной медицинской помощью. Все заживало само.

Почти под самое утро изможденный усталостью организм берет свое, и я отключаюсь надолго.

Солнце пробивается через плотные шторы и настойчиво заставляет меня проснуться.

— Ты умер! — вскакиваю с криком на губах. Уставший разум снова терзали смутные кошмары, от которых остается во рту горькое послевкусие.

Подбегаю к дивану, но кошмары не сбылись. Немой спит. Ну, во всяком случае, грудь все так же поднимается и опускается. Он хотя бы все еще дышит.

Присаживаюсь на край кровати, кладу руку ему на лоб.

— Боже, да ты весь горишь! — ладонью ощущаю, как сильно его лихорадит. Дыхание частое и поверхностное. На лбу мелким бисером проступили капельки пота. Веки дергаются, а брови то и дело сходятся у переносицы от боли.

Надо было везти его к врачу! Теперь он умрет от инфекции. Дура, не стоило его слушать! Теперь до конца жизни не отмолишься за смерть человека.

Иду на кухню и выворачиваю аптечку на стол в поисках жаропонижающего. Должно же что-то быть! Названия на коробках разбегаются перед глазами. Наконец нахожу таблетки, которые в детстве мне давали в приюте. Также ему пригодятся антибиотики.

Или нет.

Можно ли в таком состоянии давать антибиотики? Как лечат инфекцию?

Какая же я глупая.

Выдавливаю из пластины пару таблеток жаропонижающего и одну антибиотика. Наливаю воды в стакан и почти бегу в комнату. Медленно усаживаюсь на край кровати и правой рукой приподнимаю его голову.

— Давай, милый мой, тебе нужно сделать пару глотков.

Не реагирует, глаза слегка приоткрыты, и я вижу лишь красные белки. Ему очень плохо.

— Прошу тебя…Попей…

Слезы. Привет. Давно вас не было.

— Ты должен, слышишь меня?

Сама руками открываю ему рот и засовываю туда все таблетки, затем начинаю потихоньку вливать воду. Сначала он никак не реагирует, потом все-таки делает пару глотков. Надеюсь, он их проглотил. Смазываю иссохшие губы водой, проведя пальцем по сухим коркам.

Смоченным в спирте полотенцем два часа почти без остановки протираю его торс, чтобы сбить жар. Бинт промок от крови и требует замены. Отрезая новый кусок, аккуратно пытаюсь отлепить пластыри. Рана на удивление выглядит весьма сносно, я бы даже сказала, она не похожа на свежую, вчерашнюю. Пару минут разглядываю слегка стянувшиеся края, пытаясь вспомнить из уроков биологии, возможно ли такое.

Немой практически не реагирует на все мои манипуляции, ну хоть жар мне удалось сбить, и теперь его трясет не так сильно.

Рассматриваю его исполосованное шрамами тело. Вот порез между ребер, — веду пальцем по хитросплетениям бугристых полос. Вот три одинаковые рваные звезды, плеть? А это круглая дырка под левой грудью похожа на пулевое ранение.

Как такое вообще можно пережить?

Ладно, подумаю об этом в следующий раз. Сейчас намного важнее спасти ему жизнь. Ему надо куриного супа. А ему можно вообще есть сейчас? В таком состоянии?

Полчаса, потраченные на магазин, казались вечностью. Обратно я практически летела, боясь, что найду его мертвым.

Проверить дыхание. Дышит.

Сварив легкий куриный бульон, решаю его напоить, но по возвращению в комнату нахожу немого в сидячем положении. От неожиданности вскрикиваю, чуть не выронив тарелку с горячим бульоном.

— Черт! Что?! Зачем ты встал?! Тебе надо отдыхать!

Молча смотрит. Так мягко и измученно, что сердце разрывается на куски. Его черные глаза больше не кажутся страшными и грозными. Они полны боли.

— Прости… я не знала, как надо это… — показываю рукой на неуклюже приклеенный бинт. — Я не врач, но я попыталась…

Какое-то время рассматривает сначала мое лицо, пока я как ненормальная стою с тарелкой посередине комнаты и пытаюсь оправдаться. Потом изучает самодельную заплатку на теле, потом снова меня и медленно кивает.

Огромный камень сваливается с души, словно мне только и нужно было подтверждение того, что я все сделала правильно.