В английском правительстве рассматривался даже вопрос о выплате Гогуйеру солидной денежной компенсации в обмен на прекращение оружейных сделок с шейхами, находившимися в сфере влияния Англии, в том числе с эмирами Кувейта и Бахрейна, земли которых выступали значимыми пунктами «оружейного трафика Гогуйера» из Маската в бассейн Персидского залива. Но из этого у англичан, судя по всему, ничего не вышло.
Умер «ловкий оружейный барон Залива», как его называли между собой английские дипломаты, в Маскате, в 1909 г. (63).
Главным покровителем оружейной торговли в зоне Персидского залива и Красного моря выступало в то время французское консульство в Маскате (закрылось в 1920 г.). Сама эта торговля была одним из проявлений в данном конкретном районе мира глобального соперничества Англии с Францией. Цель «аравийской оружейной кампании французов» состояла в том, чтобы вооружить племена Аравии и спровоцировать их на широкое выступление против англичан, дабы подорвать влияние британцев в Прибрежной Аравии и укрепить собственное.
В своей деятельности в зоне Персидского залива французы придерживались той же тактики, что и англичане в Северной Африке, в том же Марокко, к примеру, поставляя туда оружие и настраивая местные племена против французов.
В 1908 г. через Маскат прошло 80 тыс. ружей. Доля французов в этих поставках составляла не менее 49 % (оманцев не превышала 27 %, англичан — 24 %). Более 60 % оружия, завезенного французами в Маскат, пришлось на фирму Гогуйера (64).
Крупными центрами торговли оружием, наряду с Маскатом, Суром и Вудамом в Южной Аравии, Дубаем, Кувейтом и Бахрейном в Персидском заливе, считался также Джибути, порт в бассейне Красного моря, в тогдашних французских владениях в Сомали. Из Джибути оружие шло в Хиджаз и Йемен; из Маската и Сура — в Персию и шейхства Договорного Омана; с Бахрейна — в Катар и Неджд; из Кувейта — в Эль-Хасу, Месопотамию и Неджд. Подвизались на оружейной торговле Аден, Джидда и Бендер-Бушир.
Французы внимательно наблюдали за действиями России в зоне Персидского залива, и во многом копировали их. Анализируя поведение Франции в Персидском заливе, ее акции политико-дипломатического и торгового характера, докладывал в Санкт-Петербург консул Российской империи в Багдаде А. Ф. Круглов, «невольно является мысль, что французы идут за нами по пятам, особенно в деле торговых начинаний в этом районе» (65).
Серьезное внимание сбору информации о деятельности России в Южной Аравии и в бассейне Персидского залива, анализу результатов походов в Персидский залив кораблей Военно-морского флота России, равно как и изучению «путей и методов выхода российских товаров» на тамошние рынки, уделял уже упоминавшийся нами французский консул в Маскате Оттави. С учетом его выводов и соображений относительно посещения портов Персидского залива с миссией военной дипломатии русской канонерской лодкой «Гиляк» (февраль-март 1900 г.) французское правительство направило из Тулона в Персидский залив и Аравийское море свое военное судно «La Drome». 17 августа 1900 г. оно прибыло в Маскатскую бухту. Этот небольшой, как следует из донесения А. Ф. Круглова (11.10.1900), военный транспорт, предназначавшийся для перевозки военных грузов и «вооруженный всего лишь двумя пушками», никакого эффекта на арабов, по сравнению с «Гиляком», не произвел. Он ничем практически не отличался от коммерческих европейских пароходов, и потому внимания к себе местного населения не привлек.
По прибытии в Маскат, докладывал А. Ф. Круглов, командир судна, лейтенант Мартель, «потребовал у султана возвращения отобранных им французских флагов и патентов на плавание у лиц, коим последние были выданы местным французским вице-консулом. Поначалу султан, лишивший под давлением англичан местных судовладельцев патентов на плавание под французским флагом, никак не отреагировал на требование капитана». И только «через полтора месяца и под угрозой вызова к берегам Омана французского флота» лейтенанту Мартелю «удалось убедить владетеля Маската удовлетворить его требование». Выгрузив на месте, отведенном французам, 250 тонн угля и реализовав, таким образом, право, предоставленное Франции султаном, «основать угольную станцию в Маскате», «La Drome» продолжил свой поход по портам Персидского залива, в точности повторив маршрут «Гиляка» (посетил Линге, Бушир, Басру и Кувейт) (66).
Желая исправить ошибку, допущенную с посылкой в Персидский залив транспортного судна, появление которого в портах означенного залива не произвело на местное население никакого впечатления, французское правительство, сообщал А. Ф. Круглов, решило направить туда другое военное судно. «На этот раз — более воинственного вида, крейсер “Инфернэ”» (совершил поход в Персидский залив, под командованием капитана Деспеля, в паре с русским бронепалубным крейсером 2-го ранга «Боярин» в феврале 1903 г.) (67).
Обратили внимание российские дипломаты и на то, что и «буквально вслед и по следам» другого русского боевого корабля, крейсера «Варяг», предпринявшего поход в порты Персидского залива с миссией военной дипломатии в ноябре-декабре 1901 г., «прошел французский крейсер 2-го ранга «Catinat» под командованием капитана Кизеля. В период с 2 по 16 февраля 1902 г. этот корабль посетил порты Маскат, Бендер-Аббас, Бендер-Бушир, Линге и Кувейт. Был он, к слову, самым большим из четырех крейсеров (“Catinat”, “Infernet”, “Rance”, “Scoppion”) тогдашней французской морской эскадры Индийского океана. На вооружении его состояли «24 орудия крупного калибра и четыре малого, с двумя торпедными аппаратами».
Французских морских офицеров, доносил управляющий российским консульством в Бушире титулярный советник Гавриил Владимирович Овсеенко, явно задело то, что повторить успех русских боевых кораблей они так и не смогли. Во время встреч с правителем Кувейта, шейхом Мубараком, и проживавшим у него в то время шейхом ‘Абд ал-Рахманом Файсалом Аль Са’удом «большую часть своих бесед с французами они посвящали воспоминаниям о заходе в Кувейт русского крейсера “Варяг”» (68).
Самой яркой акцией военной дипломатии, предпринятой в Персидском заливе боевыми кораблями Франции, стал упоминавшийся выше совместный поход русского и французского крейсеров «Боярин» и «Инферне» (февраль 1903 г.). «Совместный обход портов Персидского залива русским и французским крейсерами, — отмечал в донесении Г. В. Овсеенко, — засвидетельствовал… факт дружбы и союза двух могущественных держав, и этим, без всякого сомнения, еще более умалил в глазах местного населения обаяние имени англичан». Если посещение Персидского залива русскими военными судами «не пришлось по сердцу англичанам», то о совместном появлении в здешних водах французского и русского крейсеров и говорить не приходится — оно «удручило их еще более». Этот поход продемонстрировал местному населению, «притом в разных уголках Залива, морское могущество двух дружественных держав» и явился своего рода противовесом «пресловутому английскому господству в водах Персидского залива» (69).
Следует сказать, что успех «русских начинаний» в Персидском заливе, как о действиях Российской империи в этом районе мира отзывались французские дипломаты, вызывал у них зависть и связанную с ней негативную реакцию на некоторые обращения Санкт-Петербурга к Парижу. Ярким подтверждением тому — попытки военно-морского ведомства России получить разрешение французских властей на пользование кораблями российского военного флота, направлявшимися в Персидский залив, французским угольным складом в Маскате (1902). Вице-консул Франции в Маскате противился тому, сколько мог. Мотивировал свою позицию и «без того уже, — по его оценке, — чрезмерно усилившимся авторитетом России» в зоне Персидского залива. На неоднократные обращения Санкт-Петербурга по этому вопросу Париж долго никак не реагировал. Только в сентябре 1903 г. посол Российской империи во Франции, князь Лев Павлович Урусов, нотой МИД Франции был уведомлен о том, что русским военным судам уголь, «в случае надобности», будет отпускаться со склада в Маскате, «но не более одной трети имеющегося в наличии». При этом, указывалось в ноте, «французское морское ведомство не может связать себя обязательством отпускать уголь во всякое по требованию России время, имея в виду надобности по снабжению им своих судов» (70).
