Очень много за всю жизнь возникает таких неприятных историй, о которых не хочется помнить. Хочется думать, что, если про них забыть их и не будет, как небывало. Но все они эти моменты, эти люди наведываются в неожиданных тягостных снах, после которых постель измучена и смята, простыни скомканы и влажны и просыпаясь мы почти и не помним приснившееся, если не считать того неприятного осадка и чувство опустошенности. Но солнце встает, разгоняя грустные мысли. Мы глядим на его триумфальное шествие, забывая эти мимолетные видения. Солнце набирает высоту и силу – и начинается новый день, заливая все вокруг нестерпимо ярким радостным светом…

***

Белое. Потолок. Скованности больше нет, как и нет понимания сколько времени прошло. Дни? Может недели? Сколько времени она тут? Помещения не имели окон. Возможно они находились на подземном уровне.

Вчера после бесконечных проб крови ей ввели какую‑то новую дрянь, от которой ее пустой желудок выворачивало с болезненными спазмами. Дмитрий Арнольдович недовольно качал головой. Действие «завесы» так же, как и раньше оглушало и ослепляло Нику. Дмитрий Арнольдович был недоволен и мрачен. Его не устраивали результаты. Он злился как будто на Нику, как если бы она могла каким‑то образом повлиять на действие препарата.

Белое. Потолок. Ненавижу мужской парфюм. Им пропитано все вокруг. Это невозможно осилить!

Дмитрий Арнольдович сух и скуп на слова. Но не срывает на Нике злость. Чувствуется профессионализм… Наверное.

– Ника, – говорил он терпеливо, у нас совершенно нет времени. Я испробовал все, что было возможно с причинением минимального ущерба для… Гмм… Твоего самочувствия, – он покосился на Нику, пытаясь понять ее реакцию, – мне придется перейти к более сильным препаратам. Они довольно неприятны, конечно же… Но ты восстановишься. Со временем.

Ника с насмешкой вспомнила старую присказку, что человек не собака – ко всему привыкает, а вслух ответила без эмоций:

– Не понимаю, для чего Вы это мне рассказываете. Я все равно не могу повлиять на ситуацию, как подопытный кролик.

– Ошибаешься, – вдруг неожиданно, медведем взревел Дмитрий Арнольдович. – Ошибаешься, девочка! Ты вполне способна помочь себе. И мне. Если постараешься. Нужно приложить максимум усилий чтобы побороть эффект «завесы». Нужно ста‑рать‑ся, – по слогам отчеканил он. Затем, взяв себя в руки, продолжил, – нужно перетерпеть. Думаю, более сильный препарат непременно окажет нужный эффект. Итак, к делу.

Забор крови. Опять какая‑то дрянь. Новая. Невероятного зеленого неонового цвета медленно пробирается внутрь ее вены, причиняя новый приступ тошноты.

Ломка. Наверное, так ломает наркоманов от отсутствия новой дозы. Но только у нее все хуже. Ее ломает от той дряни, которой пичкают. От нее в желудке ничего не удерживается больше нескольких секунд.

Она уже давно не ест нормальным человеческим способом – только капельницы. Ника не видела себя в зеркале, но бледные тонкие пальцы… И тремор, который со временем прилично усилился, выдавал то, что она невероятно потеряла в весе.

Нужно как-то отсюда выбираться. Как минмум, чтобы найти ту линялую цыганку, которая ее прокляла на эти мучения. Как‑то нужно выпросить ее прощение, чтобы она потеряла способность читать чужие мысли. Иначе они никогда от нее не отстанут.

***

Белое. Потолок. Запах парфюма привычен, как воздух. Разве воздух не должен пахнуть этой чертовой смесью? Новая дрянь в вену. Неоновый ультрамарин.

Начались галлюцинации. Стена стала прозрачной и невесомой. И за ней лестница. Ника рванула, увлекая за собой капельницы и датчики с обиженно зазвеневшими и грохнувшими об пол ни в чем неповинными медицинскими ящиками. Стена была твердой. Разбита губа и левая бровь. На последнюю накладывают швы. Еще пришлось накладывать швы на левую руку, из которой крайне неудачно, с мясом, был вырван катетер.

Нужно найти непременно ту цыганку. Отдать все до последнего, только бы избавиться от ее проклятия. Проклятая ведьма! Ненавистная жизнь! Нужно избавиться от цыганского проклятья или умереть, т.к. такая жизнь уже и не является жизнью вовсе.

***

Белое. Опять потолок. Все время белый потолок. Покрасили бы они его хоть во что‑нибудь веселое? В цветочек, что ли…

Новое впрыскивание. Катетер теперь на правой руке. На левой после неудавшегося побега длинный уродливый шрам. Не очень-то они, коновалы, старались зашить руку, как минимум не уродуя. Придется всю одежду носить с длинными рукавами.

И вдруг началось ЭТО. Нику оглушили голоса.

– …10 кубиков и глюкозу в прежней пропорции. Давление…

– …на девятнадцатой странице наверняка была ошибка в формуле. Нужно…

– … и никогда за собой не убирает, я же ей не прислуга в конце‑то концов…

– …после смены нужно позвонить жене и сказать, что задерживаюсь на работе, иначе ни пива, ни футбола…

– …на четырнадцатом уровне опять что‑то с электрикой, нужно вызвать…

– Ты что‑то слышишь? Ты слышишь меня? Ника! – Дмтрий Арнольдович тряс ее, словно грушу.

Ника ошарашенно подняла на Дмитрия Арнольдовича глаза. Он ликовал.

– Девочка моя, мы победили! Приборы фиксируют нужную реакцию. Это полная победа. Что с тобой?

Ника сорвала опутывающие ее голову провода и ревя, как раненная тигрица, завалилась на бок, под ноги доктора. Под его ошалелым взглядом, она каталась по полу, обхватив руками голову.

– Ты слышишь?

– Слишком много… Голоса… Везде… – перекрикивая ревущую в ее голове толпу Ника. Себя она почти не слышала. Огромным облегчением была привычная уже острая боль от укола в шею и наступила спасительная темнота.

***

Белое. Опять. Опять белый потолок. Сколько можно?!

– Ничего, ничего, – утешал Дмитрий Арнольдович. – Попробуем уменьшить дозу до приемлемого результата. Как это было? – с любопытством вопрошал он.

Первым желанием Ники было – огреть чем‑нибудь тяжелым доброго доктора по голове. Она взяла себя в руки и постаралась ответить как можно спокойнее:

– У меня как будто радио включили в голове. Сразу все частоты. Что такое 14 уровень?

– Мы на 13‑м, если угодно, – рассеянно отмахнулся от ее вопроса Дмитрий Арнольдович, – так ты действительно слышала их. Это не галлюцинация, как в случае с твоей «прозрачной» стеной. Хотя… За стеной действительно лестница. Ты понимаешь? Ты вообще понимаешь свои возможности? Через «завесу», сквозь нее и так ясно! Мы почти у цели. Как-только мы найдем нужное соотношение препарата, чтобы ты могла сама выбирать что тебе из хора окружающих мыслеобразов нужно принимать, а что отфильтровывать за ненадобностью – все! Зашиваем «торпеду» в кость, и ты пригодна к службе. «Торпеда» растворится за месяц, не причинив вреда.

– Я хочу увидеть свою дочь, – обречено и твердо, в сотый раз сказала Ника.

– Хорошо, – вдруг как‑то неожиданно легко согласился Дмитрий Арнольдович, – Хорошо. В общем‑то я уже уладил этот вопрос. Как-только сегодня закончим наши тесты, ты отправишься домой.

Ника просто не верила своим ушам. Она уже свыклась с мыслью, что останется тут навсегда.

Соотношение необходимой дозы ультрамариновой дряни было найдено достаточно быстро. Если не вводить антидот, «Завеса» на Нику не действовала. А через месяц должны были произойти изменения на клеточном уровне, что делало Нику не чувствительной к антидоту. Нике было велено записывать то, что она слышала на диктофон, человек находился в ее прямой видимости. Затем человек удалялся от нее на максимальное расстояние. Выяснилось, что Ника может слышать мыслеобразы примерно на таком же удалении, как если бы она слушала речь обыкновенными органами слуха. Одно отличие было в том, что она теперь могла управлять своим восприятием, понимая четко, когда человек говорил, а когда думал. Четче и яснее всего она могла воспринимать мыслеобразы тогда, когда человек встречался с нею взглядом. Тогда практически невозможно было отличить говорит ли человек, или только думает. За загородкой Нике очень сложно было понять, кто из двоих мужчин подумал то или иное. И удавалось это только по каким-то характерным оборотам речи, которые она ранее встречала при общении с человеком.