Детские губы задрожали.

— Чего вам надо? Почём так поступаете? Винить за что? За правду? Знаю я, что не видят они меня, как силу нечистую! А то, что ребёнка своего выбрали, так, то правильно! Я не виню их! А вы нарочно стравливаете меня с ними! Почём стравливаете?!

— Ты же наша кровинушка. — ласково, но как — то совсем неуместно, прокряхтел Ярило. Он с силой опирался на посох, пытаясь замаскировать всё, словно просто облокачивается. Солнце до сих пор пыталось проникнуть сквозь серое полотно.

Маша пуще прежнего нахмурилась.

— Нет у нас ни крови, ни тела. — отчеканила она — Нет ни дома, ни дела. Забыли боги, как люди выглядят, чувствуют! Меня изгнали по ошибке, из — за нрава Старшей, а теперь обратно манят, указывая на мой! Ну, нет! — солнце теперь окончательно скрылось за тучами. Ярило схватился за поясницу — Не вернусь, покуда срок не выйдет!

Выкрикнув последнее предложение, седоволосая растворилась в стае, невесть откуда взявшихся, снежинок.

Летний зной стал снова набирать силу. На поле никого не осталось.

Лишь расколотый напополам деревянный посох.

***

Прошло немало лет, прежде, чем Мара приняла решение проведать приёмную семью. После того, как случился выброс её магии, маленькую девочку перенесло в город «Y», где она и начала бродяжничать, а в последствии, жить в детском доме «Звёзды».

Юный возраст не стал преградой для ведьмы, и она быстро завладела авторитетом в своей группе через те же сказки про мифических существ. Маловозрастную сказочницу полюбили за воображение и великое пристрастие к «помощи близким». Она редко увиливала от работы и часто брала на себя чужую. У неё завелась пара подружек, одной из которых стала и Тамарка. Пухловатая розовощёкая хулиганка, что частенько пыталась затащить Маньку по своим поручениям:

— Ну, чавой, трудно тебе что ль? — стало стандартной фразой общения двух подружек.

Несмотря на нрав Тамары, Машка успела к ней привыкнуть и даже полюбить. Поэтому, в очередной раз, когда Тому оставили за проступок в «комнате одиночества», десятилетняя сказительница пробралась на встречу тайком. Она притащила с собой ароматную плюшку с сахаром и пару своих «поощрительных» конфет за день. Аккуратно открыв скрипучую дверь, которая в этот раз решила почему — то не скрипеть, седоволосая прошлёпала к одинокому силуэту, сидящему подле подоконника. Томка, томно вздыхая, разглядывала чистое ночное небо и одинокую яркую луну, чей луч нежно освещал лицо.

— На сколько тебя на сей раз? — вытаскивая булку, спросила Машка — Ну, зачем ты Агафью стукнула? Ну и что, что она меня ведьмой называт? Ну, кака разница — то?

Тамара, насупившись, отвернулась от подруги.

— Ну, бери. Знаю ведь, что хочешь. — протягивая ароматный кусок, настаивала седоволосая.

— Не знашь. — обиженно ответила Томка — Ничё не знашь.

Мария слегка удивилась такому настрою, а потому, чтобы избежать конфликта, ловко заскочила на подоконник и стала смотреть теперь на подругу сверху вниз.

— Признашься от чего така хмурна иль мне щекотку тебе нахлабучить? — обиженный взгляд врезался прямо в лицо ведьмочки. Подруги схватили непродолжительную тишину.

— Она сказала, что ты отродье. Никому ненужная Яга! — вдруг выпалила Тамара — Вот, чё говорит! Мне что ж, молчать надо было?

Машка расплылась в доброй улыбке. Она соскочила обратно и обняла подругу, ничего не ответив.

Молчание снова заполнило комнату, но в отличии от первого раза, теперь атмосфера была менее напряжённой.

— Чего ж ты така добрая, Маруся? — слегка приглушённо из — за объятий, спросила хулиганка — Она ведь змеюка подколодна.

— Знавала я и змеюк. — ответила Маша — Не принимай близко к сердцу, храни чистоту существа, аки зеницу ока. Меня ведь часто с Ягой сравнивают, так и что ж теперь, бить что ли всех? — девочка отстранилась от подруги. Та, с заплаканными глазами, пыталась сдержаться.

— Бить. — тихо сказала она — Бить! — повторила Тома громче — Нельзя так с людьми! Нельзя! Мы все человеческого рода, получатся, все мы и отродье, коль она так рассуждат?

Манька рассмеялась, но быстро прикрыла рот, заглушая звонкий смех:

— Да ну тебя, Томка! Ведь увидят же, чавой смешишь? — вытирая слёзы с глаз, спросила она — Ну, будет. Я с тобой согласна. Я вот, как думаю: Коль человек человеку — брат, значит, когда человек другого оскорбляет, он прежде всего себя виновным считает. На себя злиться, а на другого кричит. Ведь, как же так сделается, что ты сам на себя кричать будешь? Никак. — девочка снова протянула булку, а подруга, хлюпая носом, приняла гостинец — Так — то оно так, что люди злые становятся. Злее, чем прежде. Но ведь то не означат, что все такие. Что все такому подвластны, понимашь? Ты ведь сама себе хозяйка, Томка! Глаза — то, руки у тебя твои! Не её.

— Глаза и руки мои и ими я буду её бить и в следующий раз! — прожёвывая хлеб, отчиталась Тамара.

Машка еле заметно закатила глаза и снова улыбнулась:

— А коль глаза — то твои, ты её как видишь?

— Так, так и вижу, что коза она! — выпалила подруга — Не знат, чё говорит, да и всё тут!

Ведьма кивнула:

— А побила ты её почему?

— Так, ведь она тебя оскорбила! Твои, как ты вещашь, глаза и руки унизила!

Седоволосая снова кивнула:

— А почём знашь, что унизила? Почём считаешь, что оскорбила?

— Так, ведь оно понятно. — замедляя темп жевания, простодушно призналась Тома. Брюнетистые волоски непослушно лезли в рот, мешая наслаждению от перекуса.

— А от чего понятно? Почём знаешь, что я так вижу? Глаза — то мои.

Тамара распахнула глазищи:

— Так, ведь!..

— То — то и оно, Томка, что ты сама так не видела, и моими глазами не посмотрела. А выбрала глаза Агафьи. С ней ты общашься? С ней ты секреты делишь? От чего вдруг стала её взглядом на мир смотреть? — насупившись, выпрашивала Мария.

Брюнетка с трудом прожевала оставшийся кусок. Она медленно сглотнула и снова перевела взгляд на луну.

— Как тебе небо сегодняшнее? — Маша знала, что «вылавливать» понимания у Томы бесполезно, лучше понять вместе с ней. Как человеку доказать то, чего он и знать не знает? Да никак. А почём ты узнать не можешь его знание? Вот какие вопросы седовласая себе задавала день за днём.

— Чистое. Будто вафельное.

— Всё — то тебе, Томка, съедобно чудится! — ведьма снова рассмеялась — Ну, даёт!

— Так, ведь правда!

Маня присмотрелась. На небе звёзды выстроились в линии, действительно напоминая вафельную сетку.

— Смотри — ка! — радостно воскликнула она — И ведь не чудится!

Девочки засмеялись, рискуя быть разоблачёнными. Но, по — видимому, их это мало волновало.

— А я вот небо теперь вижу твоими глазами, тоже вафлю увидала! А ведь до сих пор и не замечала!

— Да поняла я, Манька! Своими глазами смотреть буду, потом у тебя спрошу, как ты увидала. Только потом буду делать что — то. — самоотверженно диктовала девочка.

— Ты спрашивай у меня, когда меня касается. А коль решение — то, только для твоей судьбы, сама гляди. Да не трать время и силы на поиск чужих зенок!

Девчата обменялись крепкими рукопожатиями и снова захихикали.

В коридоре включился свет, что было замечено сразу же, через щёлку под дверью.

Подруги пискнули, и Машка быстро спряталась в шкафу.

— Тамарка! Одна ты тут? — сонно вваливаясь в комнату, спросила тётка строгой наружности. Седой пучок растрепался, очки на глаза смешно съехали почти к губам, а ночнушка и вовсе задралась.

— Так, одна! — сделав невинное лицо, заверила брюнетка — Вы идите, Алевтина Олеговна, спать! А то я ведь завтра выхожу, опять буду бурогозить!

Тётка, громко цокнув, ковыляя, развернулась к девочкам задом.

Обе прыснули смехом: одна в шкафу, вторая возле окна.

Сорочка, как выяснилось, задралась не только спереди. Сзади, подол застрял в панталонах, оголяя «голую правду» того, почему смотрительница так долго шла до шумной одиночной комнаты.

***

После двухнедельного отпуска в Париже, шестнадцатилетняя Мария Ярилова, возвратилась в город «Y», где решила сразу же пройтись по местным бутикам.