Где теперь улицы? Где портики? Где дороги? Где источники? Где площади? Где школы? Где священные участки? Где то богатство? Где юность? Где старость? Где бани самих Харит и Нимф, из коих самая обширная, названная по имени построившего их царя, стоит целого города? Где теперь городской совет? Где народ? Где жены? Где дети? Где дворец? Где ипподром, крепчайший вавилонских стен?
Ничто не осталось нетронутым, ничто — неистребленным. Всё охвачено бедствием.
Монодия Никомедии. 17—18
Приведем еще несколько примеров дословных совпадений. Упоминая о последствиях землетрясения, Аристид вводит анатомическую метафору, говоря, что день, в который оно произошло, «обезглавил целый род» и «лишил его глаза» (Монодия Смирне. 8). Либаний подхватывает эту метафору, называя Никомедию «локоном вселенной» и говоря, что злое божество «ослепило другой материк, выбив славное око» и «обрезав нос на красивейшем лице» (Монодия Никомедии. 12). Далее, Аристид называет Смирну «одеянием Нимф и Харит» (Монодия Смирне. 8), Либаний провозглашает знаменитые термы Никомедии «банями самих Харит и Нимф» (Монодия Никомедии. 17). В другом месте Аристид восклицает: «<...> о всевидящий Гелиос! Как вынес ты это зрелище?!» (Монодия Смирне. 7). Либаний вторит ему: «О всевидящий Гелиос, что же с тобою стало, когда ты взирал на всё это?» (Монодия Никомедии. 16).
«Монодия храму Аполлона в Дафне» была написана Либанием в 362 году, сразу после уничтожившего святилище пожара. Помимо сходства обстоятельств, при которых создавались речь Либания и «Элевсинская речь» Аристида, в них также имеется сходство в композиции и выборе материала. После смешанного с плачем проэмия, от которого сохранилось лишь несколько строк (см.: Монодия храму Аполлона в Дафне. 1), Либаний, как Аристид в «Элевсинской речи» (см.: 6—8), сразу переходит к истории храма, выбирая лишь те моменты, которые демонстрируют неприступность и недосягаемость Дафны для врагов Антиохии (см.: 2-4). Например, говоря о захвате города царем персов, Либаний утверждает, что «тот, бросив факел, поклонился Аполлону», когда перед ним явился бог (см.: 2). Данный топос находит соответствие в речи Аристида, который, описывая вторжение персов в Элладу, сообщает, что «сам Иакх, когда началось морское сражение, явился союзником эллинов», и, «пораженный сим, Ксеркс бежал, и царство мидийцев сокрушилось» (Элевсинская речь. 6).
Вслед за кратким историческим экскурсом и у Аристида, и у Либания плач возобновляется чередой восклицаний и риторических вопросов. С плачем тесно переплетаются элементы энкомия — описание прежних красот храма и его значения для греков:
Кто не восхитился бы при виде скульптур, картин и общей красоты даже на улицах? Чего только здесь нельзя было увидеть, не говоря уж о самом главном! Однако польза от этого всеобщего праздника не только в той радости, которую он приносит, не только в избавлении и спасении от прежних тягот, но и в более светлых надеждах, питаемых людьми по поводу смерти, — что они перейдут в лучший мир, а не будут лежать во мраке и грязи, каковая участь ожидает непосвященных. Так было вплоть до этого страшного дня.
Элевсинская речь. 10
Похожую картину, воссоздавая образ храма Аполлона в Дафне, рисует Либаний:
Какого, о Зевс, лишены мы отдохновения для утомленной души! Сколь чистое от тревог место Дафна, еще чище храм — как бы гавань при гавани, устроенная самою природою; обе они защищены от волн, но вторая дарует больше покоя. Кто бы там не избавился от недуга, не стряхнул с себя страха, кто не забыл бы горе? Кто пожелал бы Островов блаженных?
Монодия храму Аполлона в Дафне. 6
Нельзя пройти мимо еще двух важнейших параллельных мест в монодиях Аристида и Либания. Это напоминание о приближении общегреческого религиозного праздника, который обычно справлялся на территории святилища. Так, Аристид восклицает:
А Мистерии близятся, о земля и боги! Месяц Боэдромион требует ныне иного клича, нежели тот, с которым Ион спешил на помощь Афинам. О, предупреждение! О череда священных дней и ночей, в какой же из этих дней ты прервалась! Кто достоин большей жалости — непосвященные или посвященные? Ведь одни лишились самого прекрасного из того, что когда-либо видели, а другие — того, что только могли бы увидеть.
Элевсинская речь. 12
В свою очередь Либаний сетует:
Недалеко Олимпии, и праздник соберет города. А те явятся, ведя быков в жертву Аполлону. Что будем делать? Куда погрузимся? Кто из богов разверзнет под нами землю? Какой вестник, какая труба не вызовет слёзы? Кто назовет Олимпии праздником, когда недавнее разрушение исторгает из груди рыдание?
Монодия храму Аполлона в Дафне. 7
Однако между этими монодиями есть и некоторые отличия. У Аристида речь четко делится на три части — проэмий, собственно плач и историко-мифологический рассказ, переходящий в описание прежнего великолепия храма, причем последние два помещены в середину плача; у Либания на протяжении всей речи элементы плача чередуются то с рассказом, то с описанием храма до пожара (см.: 6, 11), то с описанием пожара (см.: 9, 12). Более того, если в монодиях Аристида описание бедствия отсутствует, то монодия Либания помимо описания пожара содержит еще один топос, не встречающийся у Аристида. Это жалобы автора, обращенные к богам, в частности, к Аполлону, на то, что те не остановили святотатство и не погасили пламя (см.: 5, 9). То же мы видим в «Монодии Никомедии», в которой этот топос получает дальнейшее развитие (см.: 3-4, 6, 11, 14, 16). В проэмии оратор заявляет о намерении привлечь богов к «отчету в причине несчастья» (2). Появление новых топосов в монодиях Либания, по всей видимости, объясняется расширением риторического канона этого жанра в поздней античности.
Третья монодия Либания написана в 364/365 году на смерть римского императора Юлиана и представляет собой единственный образец монодии известному историческому лицу, дошедший до нас от античности[941]. А благодаря написанной Либанием примерно в то же время «Надгробной речи Юлиану» мы можем сравнить оба сочинения и выявить специфические черты монодии, дополнив приведенную выше общую характеристику. Прежде всего, укажем на небольшой объем «Монодии Юлиану», что вполне согласуется с античными риторическими рекомендациями (об этом см. ниже). Соответствует канонам жанра и композиция монодии: она состоит из обширной биографической части (см.: 14—21) и собственно плача (см.: 22—38); в монодии отсутствуют топосы утешения и призыва к подражанию. Необходимо отметить и ряд особенностей, отличающих эту монодию Либания от других: отсутствие проэмия с обычным для него топосом жалоб оратора на трудность темы — вместо этого речь начинается с описания настоящего, то есть с политического положения в Римской империи после смерти Юлиана. Либаний живо воспроизводит картину современной ему действительности: это и пренебрежение законами, и бездействие судей, и притеснения, которым подвергаются римляне со стороны несправедливой власти (см.: 1—13). Оратор горько сетует на происходящее вокруг и даже обвиняет богов в несправедливости и неблагодарности по отношению к их верному почитателю — Юлиану (см.: 4, 6; ср.: Монодия храму Аполлона в Дафне. 5, 9; Монодия Никомедии. 3-4, 6, 11, 14, 16). Другая особенность этой монодии в том, что в плач по Юлиану Либаний включает элемент автобиографии, говоря о дружбе, которая связывала его с императором (см.: 36—38), — прием, который мы встречали в надгробных речах Элия Аристида.
В отличие от «Монодии...» «Надгробная речь Юлиану» очень большая и содержит полный набор риторических топосов, раскрывающих традиционные для эпитафия темы. Это благородное происхождение, воспитание и образование Юлиана (см.: 7—30), его подвиги на войне с германцами (см.: 31—89), противостояние императору Констанцию (см.: 90—116) и, наконец, царствование (см.: 117—203). На фоне всего этого описывается нрав и образ жизни императора, а в заключение следует рассказ о персидском походе Юлиана и его смерти (см.: 204—280). Помимо основной части, в эпитафии Либания есть вступление, содержащее традиционную жалобу оратора на трудность задачи — воздать хвалу Юлиану и достойно оплакать его кончину (см.: 1—6). В основной части эпитафия мы также находим плач по умершему (см.: 281—295) и топос утешения (см.: 296—307). Однако у Либания заметно и отклонение от канона: это отсутствие традиционного призыва к подражанию умершему, а также финальной молитвы богам. Вместо этого в конце речи возобновляется плач (см.: 308), как в «Надгробной речи Этеонею» Аристида.
