Наконец и нам отверзлось — первое предгорье большого пламени, зал исполнения желаний: сказочный пригрев и облегчение «стулья», представившее изнемогшим скитающимся — железный поддон и спинные реи, но как успеть к оседлости, если по стенам разгонялся и не переставал — роман с продолжением, с прерогативами, преференциями, с дополнениями к уточнениям, и суммировались приобретения и осмеивались потери, нас преследовали все более несдержанные выгоды, а меж главных сюжетных курсов интриговали нежданные баннеры, постеры и анонсы концертов симфоджаза, чья природная музыкальность… чья игра… один гейм обещался куда скорее, чем мы полагаем… в обход наших ожиданий, а вошедшие в экспозицию в кудрявых багетах — грамоты за отличную работу и лауреатства прибавлялись ударными обязательствами, взятыми здешними трудоголиками — на годы, и рапортами о пятиминутной готовности и инструкциями: подвинуть карты к орденам, а в непредвиденных осложнениях задействовать бубны, плюс кое-какие деловые объявления: Бурим скваж… Устраняем проблемы… Замена дверей, окон, антиквариата, банкнот… Тут и там выскакивали особые предложения, и общим и порционным услугам не хватало разгона, но упорствовали — и, пойдя из берегов, удачно приблизили нас — к долгожданным освободительным литерам: М (метро, мимикрия, модерн) и Ж (жизнь, жажда, живосечение), а также и к Б (бар, балетомания, баттерфляй)… Увлекательный детектив, где преступник продан сразу же, но читатель надеется переиграть автора и выйти на другое лицо… по крайней мере — отшустрить на пару шагов и, подхватив встреченный в М инструментарий — метлу и мотыгу, дезавуировать огонь.

Кто-то из ваших возничих, набравшись уже изрядно тепла, боюсь — в счет уверенности, в каких широтах судьбы наблюдается, опознал в этом преддверии ада — меблировку задорных времен, почти копию, или дубль, словом — оттиск рая. Он собрался хлебосольно свести ваших покеристок… ваших старых партнерш и других присутствующих — в свою память, но тут к нам протиснулся между льгот и поощрений — один из подозреваемых в собравшемся злодеянии, поджигательстве, деконструкции, молодой церемониймейстер, показательно простоватый — студент на приработке, примерный бакалавр с папкой конспектов — кстати, мне показалось, что я его уже где-то видел… Вступил объявленный джаз-банд, правда, тут же сорвался в хруст песочного трека и позволил солировать — попрошайке с копеечными глазами, коего забыли спасать на фривэе грелками, так что дрожал, как гусь, должно, по инерции, и оброс белым пером, но успел выпросить у кого-то новый нос — тенор-саксофон, и теперь досаждал поминутным сиплым аккордом, и всхлипывал и подсвистывал, и вряд ли к дурному платью призрака прилагались платки, но, к счастью, вскоре оркестр нашелся вновь.

— А кошка! — с горечью говорила Беззаветная. — Экстремистка! Опорожняется от своего содержимого — где хочет. Истязает и рвет лицо нашего дома — французские обои! О меню справляется исключительно у Муси и у меня. Указует начиненной когтями лапой — где укрыто и сколько пустить в ее сторону. Чтобы утолилась на полчаса и успела меж переменой блюд — кусать кормилиц. Но не гасит в глазах — брата по темноте, младшего проживающего! Встречает — с подобострастием, пресмыкается, лебезит и гонит самопрезентацию — весьма смело уложив мех… забыв, что на ней — не норка, а обложная кошка… подворачивается под руку кумиру, и если случайно погладит — или, отведав воскресный творожок со сметаной, скатит тарелку ей, ловите сноп искр — праздничный салют! Ничего, что первый едок сам зачистил за ложкой — хлебцем, фанатка долизывает — часами! Забыла вам сообщить, соратник, что вчера этот пахан мостовых КамАЗ задрал мой дафлкот — грязевым душем! И поскольку мне неизменно угоден поход в университет, пришлось осадить — к предшествующей модели пальто. Но вдруг выяснилось, что на тренчкоте отводит ночи — кошка!

В следующем зале, Бесценная Б., встал на подиуме — ваш убранный розовым сатином… помните? На корме, изукрашенной красным… Внезапно я заметил, что с кормы не содрали ярлык с ценой! И между делом все старался разглядеть цифры, в конце концов, ведь и я принимал в них участие, но — увы, заледеневшие, а после оттаявшие, раскисшие, раздавшиеся, перекормленные…

Подозреваемый, образцовый бакалавр, уже повелевал церемонией, хотя то и дело подглядывал в свою папку — явный адрес с чьих-то остывших юбилеев, и сверял гостей и достоинства их со списком, но произнес ваше уклоняющееся имя — почти безупречно, однако, на иных выражениях казался… не то чтобы невыверенным, скорее — не закрепленным за текущим моментом, а кое-какие узлы, свойства, признаки как будто и совсем пропадали, смазаны — перегрузками или неокупаемостью, а может, по примеру старшего неплательщика, одновременно торчали — на другой территории, добычах, ступенях развития, и пропадающий полагался — на меня, кто уже лицезрел его — и как-нибудь восполнит прострелы. Но что, если он встретился мне — не в прошлом, а в наступающем? В финале, где он выходит в поджигатели? Как штандарт «Луна» и мост, и корабль, вписанные в бегущий меж берегами и неизбежный блеск, выходят — из этого русла суеты… не обязательно — на дно. И поскольку мои возможности мало-помалу поджимаются, я принял решение: доверить преступное — именно сему малотерпеливому.

Ваши бриджистки или преферансистки… старые шулерши, мечущие двойные и тройные не просчитанные оппозицией документы, тоже взяли речь, но так и не продвинулись дальше того, что вы неподражаемо расставляли карточки. А затем компания пороков послушно взялась задраивать представление. Самый закоренелый, несмотря на двоящуюся декорацию, работал грамотно и, ручаюсь вам, дорогуша Б., вломил мастерски. Но стажирующиеся колотились шаляй-валяй, с вывихом и навыпуск — в самом деле перековались в ваших родичей? Или не только в ваших? С последним же шкодливым, баскакским гвоздем экипаж ваш начал пренеприятно содрогаться и проваливаться — в постамент, скважину, дромос, озаренный всполохами каньон… Мне страстно хотелось заглянуть в эту транспортную артерию и удовлетворить нараставшее любопытство: а что есть дно — для вас?

— Не остановите нечистоплотную беготню паркера, Павел Амалик, ибо не веруете, что в недальний день спустится помощь и вытянет компьютер из аута? — спросила Беззаветная. — Или не можете удержать партизанщину, захребетничество, бесхребетность руки, ее манию — попирать девственность, как не в силах остановить круговорот? Кстати… если маршрут вашего паркера длиннее наших запасов бумаги, вы можете выйти на увядающие на стене атласные полушария — и писать на склонах гор и по транспаранту океанской волны.

Университетский конкорс — абсолютный центон, составленный из моментов, нарезов, открыток прошлых дней: что было, то и теперь есть… непросеян и перегрет!

Обновляется светило — и высвечивает новое воинство, ничего, что в тех же лицах или костюмах, выпускает из запасников и таможен, выводит из египетской тьмы фондов и из пустыни неизвестного — и облекает жизнью формы, фронты работ и долги, и не спрашивает, точно ли предыдущие транспорты сверглись с вершины — в реку и пассажиров их унесло течением… в котором необязательно черпать форель и омара, и воду лучше не пить, но остаться в радости, что налицо — не тропа черных следопытов и металлистов, а троп река.

И пока часовые, регулировщики, ключники, билетеры, жрецы опекают торжественные врата, куда должен войти мессия — или иной беззаветный, и поддерживают орнамент: фронтон, балки, петли, браслеты и полушария, где пасутся створки, распахнутость, замкнутость и запасные раскаты, а ранний Амалик переходит дорогу — позднему Амалику, и неоспоримый покровитель бумаг, и осажденный — толпятся и протискиваются каждый к своей звезде, за спинами целевиков каменная шинель методично формирует из своих клонов, истуканов, киборгов, ваалов, мумий, остолбеневших на старой неделе и ориентировавших вчера, — собственный полк, заграждение, осаду, облаву.