Сталин любил подолгу сидеть на веранде и, наслаждаясь свежим воздухом, подводить мысленно итоги событий, фактов, работы за день. Даже в зимние морозы он надевал валенки, тулуп и шапку и час-другой отдавал себя во власть кислорода. Особенно он делал это после чрезвычайной занятости, больших совещаний и трудных дней. Сегодня был тоже нелегкий день: парад, беседа с маршалом Буденным, прием в Кремле.

Сталин не любил протокольные мероприятия, они слишком утомляли его, заставляли много говорить, отвечать на назойливые вопросы, всем улыбаться и быть в центре внимания. Он предпочитал больше рабочую обстановку, в которой люди занимаются делом, а если и вступают в полемику, то по существу, по злободневным, жизненным проблемам.

На приеме было много гостей, некоторых из них Сталин видел впервые. Это были люди, опаленные войной, овеянные боевой и трудовой славой. На нем было сказано много речей и тостов, все были веселы и жизнерадостны, строили планы на будущее. Страна вступала в новую, мирную жизнь, и необходимы были новые веяния, огромные людские и материальные ресурсы, время, чтобы эта жизнь вошла в свое нужное русло.

Его речь на приеме произвела ожидаемое впечатление на присутствовавших советских и иностранных гостей. Сталин не сомневался, что она получит большой резонанс и в народе, и за рубежом. Он был доволен, и хорошее настроение не покидало его в течение всего приема. Иосиф Виссарионович вспомнил, что в беседе с группой маршалов, генералов и адмиралов на приеме он сказал, что “не пора ли ему через два-три года уйти в отставку и немного пожить в спокойной обстановке”. Его слова вызвали немедленную реакцию. Все наперебой желали ему долгие годы оставаться у руководства партией, правительством и советским народом, беречь для этого свое здоровье и ни в коем случае не думать об уходе с политической арены, на поприще которой он должен еще сделать немало новых выдающихся дел и свершений.

Сталин с удовлетворением принимал пожелания. В одних он видел искренность, в других — удивление, в третьих — лесть, в четвертых — нескрываемое сомнение.

“А не рано ли я сказал об этом? — подумал он. — Как может расценить это мое высказывание ближайшее окружение? Не стареть ли я стал в этом возрасте, что наводит меня на такие мысли?”

Иосиф Виссарионович постарался переключиться на другие размышления, и им мгновенно овладели воспоминания, которые все больше и назойливее лезли ему в голову в последнее время. Это были воспоминания о детстве, родном Гори, Кавказе. Сталин вспомнил поверье Востока, которое гласило, что с приближением старости людей тянет на родину, а непосредственно перед смертью в их мыслях мгновенно, как на экране, проходит вся прожитая ими жизнь.

В этом году ему исполнится 66 лет. Это уже солидный возраст, подумал Сталин, даже и при нормальном состоянии здоровья. Если учесть прожитые в ссылках и тюрьмах годы, тревоги за судьбы Октября, политические и военные потрясения во время гражданской войны и военной интервенции, события, которые пришлось перенести после смерти В.И.Ленина, непримиримую борьбу с Троцким и его приспешниками в лице всевозможных оппозиционных группировок и уклонов, борьбу за курс Ленина на построение социализма в одной, отдельно взятой, стране, индустриализацию, коллективизацию, культурную революцию, проигранную, но не бесполезную политическую игру с Гитлером и, наконец, чудовищную войну, если учесть все эти события и потрясения, то другой бы на его месте давно бы не выдержал такой жизненной нагрузки. Не выдержали же и уже ушли из жизни многие его соратники по борьбе. Он тоже человек, а не вечный двигатель, которого еще никто не изобрел. Поэтому, заключил Иосиф Виссарионович, думая о прошлом, надо с оптимизмом смотреть в будущее. А оно будет не менее сложным, а скорее всего трудным, противоречивым и, возможно, более страшным.

Надо восстанавливать народное хозяйство, а Америка, как доложили ему последние данные разведки, завершает создание атомной бомбы, чрезвычайно страшного и разрушительного оружия. Ничего доброго нельзя ожидать и от Черчилля — этого британского эскулапа, который всю свою жизнь посвятил только тому, чтобы любыми силами и средствами задушить Советскую республику.

После гражданской войны и военной интервенции Черчилль собрал вокруг себя все антисоветское отребье в лице Савинкова, Краснова, Кутепова и других битых и перебитых белогвардейских генералов и неудавшихся политиканов и оказывал им помощь. Он усиленно заигрывал с Троцким, чтобы, опираясь на его внутренних сторонников и контрреволюционеров за границей, создать единый фронт борьбы против Советской России.

Даже в составе антигитлеровской коалиции он пытался затягивать важные военно-стратегические решения. Вот и сейчас он еще держит под ружьем 1,5 млн. сдавшихся английским войскам гитлеровских солдат и офицеров в расчете на то, что их, возможно, придется использовать в вооруженной борьбе против советских войск.

Разведка доложила, что в США, Англии и других странах идет усиленный процесс переориентации общественного мнения на антисоветские рельсы и что в этих условиях Черчилль способен выкинуть еще такое, что может удивить и взбудоражить весь мир.

“Борьба продолжается и будет вестись более жестоко, хотя и иными средствами”, — заключил Иосиф Виссарионович. И чем дальше он делал выводы и прогнозы о будущей политической борьбе противоположных социально-экономических систем, тем больше он возвращался к ее истокам. Он давно себе составил представление о том, какой громадный ущерб нанесли Советскому государству Троцкий своей болтовней и разглагольствованием о “перманентной революции” и невозможности построения социализма в одной, отдельно взятой, стране, и Бухарин с его теорией мирного врастания кулака в социализм в течение целых поколений.

Партия и ее ЦК взяли тогда правильный курс, разоблачили двурушническую политику этих “великих теоретиков” и лишили Гитлера в ходе войны социальной и политической опоры в нашей стране в лице кулаков, заговорщиков и оппозиционеров.

Главными и непримиримыми врагами для себя и Советской страны Сталин считал Троцкого и Гитлера. “С обоими история покончила”, — заключил он. Однако, заглядывая в будущее, Сталин видел в назревавших процессах причины многих последующих столкновений, жертв и политических потрясений.

Гражданская и политическая биография Иосифа Виссарионовича Сталина (Джугашвили) складывалась очень сложно. Он был одним из немногих, если не единственным советским руководителем — выходцем из бедной семьи. С ранних лет он вынес на себе нужду, лишения и болезни. На всю жизнь оставили они ему свои следы и напоминали о детстве. Перенеся тяжелую болезнь в раннем возрасте, его лицо покрылось рябинами.

Иосиф Виссарионович не любил говорить о своем отце и матери, родственниках, весьма скромно сообщал о них в автобиографических анкетах. Возможно, он не хотел делать этого из-за того, что его отец из деревни Диди-Лило, сапожник по профессии, рано бросил свою семью, много пил и умер от алкоголизма.

Мать Сталина — красивая грузинка, волевая женщина — работала у состоятельных людей, занималась кройкой, шитьем и стиркой белья, получала скромный заработок, воспитывала детей, трое из которых умерли в раннем возрасте, и сумела дать младшему из них хорошее по тому времени образование. Иосиф окончил реальное духовное училище в Гори и учился в духовной семинарии в Тифлисе[2].

Сталин с раннего возраста много читал и стремился расширить кругозор своих знаний. Он знакомится с марксистской литературой, что и послужило толчком к пересмотру взглядов молодого Джугашвили. В результате уже к концу учебы в духовной семинарии Иосиф имел определенные сложившиеся убеждения, послужившие причиной исключения его из этого учебного заведения и вступления в 1898 году на путь российской социал-демократии.

После ухода из семинарии Иосиф оказался без всяких средств существования. Некоторое время он работал бухгалтером в Тифлисской обсерватории. Его доходы не позволяли ему хотя бы сносно одеваться и питаться. Он всегда ходил в потертой блузе и поношенных башмаках, что по тем временам являлось общим признаком молодых революционеров, особенно в провинции.