— Ты у меня весь урожай унесла, а я у тебя унесу волшебную шкатулку. Будем квиты.

Сказал так Ло Фу-жень, взял шкатулку под мышку и стал спускаться с горы.

Вернувшись домой, он поставил шкатулку перед женой и постучал два раза, приговаривая:

— Шкатулка, шкатулка, стукну я разок по крышке, стукну я разок по донышку. Угости нас, шкатулка, вином и сладкими лепёшками.

Шкатулка раскрылась, и Ло Фу-жень с женой увидели чайник, полный вина, и целую кучу сладких лепёшек. Никогда еще Фу-жень и Гуань-ши так сытно не ели.

Потом Гуань-ши сказала:

— Нельзя ли попросить у шкатулки полмешка гаоляна? Завтра ведь срок уплаты долга.

— Что ж, попробуем, — ответил Фу-жень и опять постучал по шкатулке. — Шкатулка, шкатулка, стукну я разок по крышке, стукну я разок по донышку! Насыпь мне, шкатулка, полмешка гаоляна.

Не успел он проговорить эти слова, как из шкатулки посыпались отборные крупные зёрна гаоляна — как раз полмешка.

На следующее утро Фу-жень принёс долг помещику Вану.

Помещика Вана даже скрючило от злости. Он-то уже считал своим поле Фу-женя. А Фу-жень поклонился и сказал:

— Спасибо, господин Ван, ваш гаолян принёс мне счастье.

— Я очень рад, — ответил Ван, скрипя зубами от ярости, — значит, сон мой не сбылся. А ведь мне приснилось, что гаолян не взошёл на твоём поле.

— Сон не обманул вас, господин, — сказал Фу-жень. — Из всего зерна, что я взял у вас, взошло одно-единственное зёрнышко. Оно-то и принесло мне счастье.

И Ло Фу-жень от чистого сердца рассказал помещику, как всё было. Этого уж Ван совсем не мог перенести. И днём, и ночью он только о том и думал, как бы получить такую же шкатулку.

От зависти Ван даже похудел за зиму. Своими руками он перебрал сто мешков гаоляна, чтобы выбрать самое большое, самое полное зёрнышко. А чуть настала весна, помещик посадил это зёрнышко на лучшем своём поле. Остальные поля он забросил, ничего на них не посеял. Вся деревня удивлялась, почему этим летом на помещичьей земле буйно цветёт только сорная трава.

А зёрнышко гаоляна пустило крепкий росток. К концу лета вырос стебель ещё выше, чем был у Фу-женя. Скоро Ван увидел, что гаолян созрел. Тут он совсем переселился в поле, под стеблем и спал, и ел, только бы не упустить большую чёрную птицу.

И вот однажды утром птица прилетела, вырвала гаоляновый стебель и понесла в горы.

Хоть и похудел Ван за зиму, а всё-таки жиру в нём порядочно осталось. Тяжело ему было бежать за птицей. Но жадность подгоняла его, и он добрался до пещеры на высокой горе. Тут он сразу же влез на сосну и стал ждать.

Всё пошло, как рассказывал Фу-жень. Прибежали волк и полосатый тигр, притащился вперевалку бурый медведь, а за ним вприпрыжку прискакала обезьяна. Вышла к гостям из пещеры и большая чёрная птица.

— Здравствуйте, дорогие гости, — сказала птица. — Хороший день у меня сегодня. Наконец, связала я метёлку, — можно теперь и подмести пещеру. Ведь триста лет не метено.

Тигр только разинул пасть, чтобы её поздравить, как вдруг волк поднял голову, повёл носом и закричал:

— Р-р-ры! Мой нос чует человека!

— И мой, и мой нос чует человека! — завопила обезьяна.

— Откуда тут быть человеку? — принялся успокаивать медведь.

Но птица затревожилась:

— А в прошлом-то году унёс же кто-то шкатулку. Дай-ка я всё кругом осмотрю.

Она взмахнула крыльями и поднялась вверх. Как ни прижимался к стволу сосны дрожащий от страха Ван, птица его разглядела. Она спустилась пониже, ухватила помещика за одежду и сбросила вниз как раз перед мордами зверей.

— А-а, — закричал тигр, — это ты украл нашу шкатулку!

— Это ты суёшь свой длинный нос в наши звериные дела! — рявкнул медведь.

— Так пусть же он станет у тебя ещё длинней! — завизжала обезьяна, уцепилась за нос помещика и принялась его тянуть.

Устала обезьяна — взялся за дело медведь. Устал медведь — его сменил волк. Все звери по очереди тянули нос Вана изо всех сил. Потом посмотрели на него и расхохотались, да так, что и злость у них прошла. А большая чёрная птица, насмеявшись вволю, сказала:

— Пускай убирается отсюда, — он достаточно наказан.

Помещик Ван попробовал сделать шаг и упал, потому что споткнулся о собственный нос, — до того он стал длинный. Пришлось ему перекинуть нос через плечо, обернуть три раза вокруг пояса, а остаток прихватить локтем. И всё-таки большой конец носа волочился за ним по земле.

До заката Ван и домой вернуться не посмел. Весь день просидел в кустах недалеко от деревни. Только когда совсем стемнело, он постучал в ворота своего дома. Открыла ему жена. Помещик вошёл во двор и закричал:

— Не закрывай еще, а то отдавишь мне нос воротами! Подожди, пока я весь пройду.

С тех пор помещика Вана никто не видал. Он сидел в самой дальней комнате и никуда, как говорится, носу не показывал. Да и как такой нос людям покажешь?

Много историй рассказывают крестьяне о жадных помещиках. Вот послушайте одну из них.

В конце зимы помещик Чжао нанял двух батраков — Датоуды и Баньлацзы. Он поднимал их с первым криком петуха» а ложились они, когда все петухи и все куры давно уже спали на насестах. Это бы еще не беда, что работы много — Датоуды и Баньлацзы были молоды и здоровы. Беда в том, что, чем больше работаешь, тем больше есть хочется. А помещик Чжао был очень скуп на еду. Кормил он работников так, что, когда те кончали есть, в животах было пусто, будто они еще и не начинали. И всё-таки помещику Чжао казалось, что работники его объедают.

В тот год весной реки широко разлились, а когда воды схлынули, на рисовых полях осталось много рыбы. Её ловили чуть ли не руками, вычерпывали соломенными шляпами, и стоила она сущие гроши. Вот помещик Чжао и вздумал кормить своих работников одной рыбой. Да и то рыбой это называл только помещик Чжао, а на самом деле в миски батраков попадали одни рыбьи хвосты и головы. Мякоть помещик съедал сам.

В первый день работники ели рыбу так: Датоуды — головы, Баньлацзы — хвосты. На следующий день они поменялись: Датоуды ел хвосты, Баньлацзы — головы. Но как ни меняйся, от хвостов и голов сыт не будешь.

Не выдержали батраки и решили проучить помещика.

Однажды Баньлацзы вернулся с поля чуть пораньше своего товарища. Помещик Чжао положил в миску рыбьи объедки и поставил на стол. В это время вошёл Датоуды, заглянул в миску и закричал:

— Ах ты, змеиное яйцо! Опять съел всю рыбу, а мне оставил только хвосты и головы! Я тебе задам!

Он схватил коромысло, размахнулся и изо всех сил ударил… Да не подумайте, что по голове Баньлацзы, — ударил он по большому глиняному чану. Чан разлетелся на десять тысяч осколков.

Тогда Баньлацзы закричал товарищу:

— Ну, если на то пошло, берегись! Кто же, кроме тебя, пять дней подряд ел рыбу, а мне оставлял одни хвосты и головы?

Он схватил мотыгу и бросился на Датоуды. Тот спрятался за шкафчик с посудой, и мотыга опустилась прямо на шкафчик. От шкафчика остались одни щепки, от посуды — только куча битых черепков.

Драка пошла не на шутку. Батраки, как тигры, бросались друг на друга, но все удары их почему-то попадали мимо и обрушивались на помещичье добро.

Помещик Чжао попробовал было успокоить расходившихся работников и сунулся между ними, но сейчас же получил два удара — коромыслом и мотыгой. Он поспешно отскочил, потирая ушибленные места, а батраки продолжали драться с ещё большей яростью, сокрушая всё вокруг. При этом они громко вопили:

— Ты съел рыбу!

— Нет, ты её съел!

Тут помещик Чжао не выдержал:

— Ай-я, ай-я, перестаньте драться! Это я съедал всю рыбью мякоть.

Датоуды и Баньлацзы разом опустили своё оружие.

— Прости, хозяин, — сказали они. — Если бы мы знали это раньше, мы не стали бы бить друг друга.