Не раздумывая больше, Сяо Лю полез в глотку змеи. И вдруг Шань-е крепко сомкнула челюсти.

С тех пор никто никогда не слышал больше о первом министре. Но в народе и до сегодняшнего дня ходит поговорка. Её говорят человеку, готовому погубить других, чтобы возвыситься самому: «Смотри, как бы змея, съевшая первого министра с его ненасытным сердцем, не проглотила и тебя!»

В одном селении жили два старика.

Одного звали Чжи-соу — «мудрый старец». У него была маленькая фанза на берегу реки. Чжи-соу не сеял и не собирал урожая, а все свои часы проводил в размышлениях. Никто не знал, о чём он размышляет, но всем казалось, что мысли его полны мудрости. Поэтому крестьяне, которые так много работали, что им некогда было думать, питали глубочайшее почтение к Чжи-соу. И как знак этого почтения каждое утро старец находил у порога своей фанзы чашку с рисом и круглую лепёшку.

Второй старик звался Юй-гун. Конечно, такое имя он получил не от своих родителей, потому что какие же отец и мать назовут ребёнка «вздорный старик», а Юй-гун как раз и значит — «вздорный старик». Люди забыли, кто первый прозвал его так, но прозвище пристало к нему, как смола к руке, когда рубят сосну. Может быть, Юй-гун получил это прозвище из-за того, что ему до всего было дело. Ему надо было знать, не обидел ли старший брат из семьи Ян младшего брата, когда делили отцовское наследство, вовремя ли соседка-вдова удобрила своё поле, почему захромала корова у старухи с другого конца деревни. Даже если он видел, что кто-нибудь криво вбивал гвоздь в доску, он непременно останавливался, чтобы показать, как держать молоток.

Юй-гун вмешивался в чужие дела вовсе не потому, что у него не было своих дел. Он и минуты не сидел без работы. Просто он не мог видеть, когда что-нибудь делалось не так, как нужно.

И до того дошло, что Юй-гун решил… Но это такая замечательная история, которую надо рассказать по порядку.

Селение, где жили оба старика, стояло у подножья двух высоких гор — Тайханшань и Ванушань. А по другую сторону этих гор раскинулся город. Тайханшань и Ванушань были так высоки и так тесно прижались друг к другу, что пройти прямиком через горный перевал могли только дикие козы. Людям же, чтобы попасть из деревни в город, надо было обогнуть или Тайханшань или Ванушань, а для этого требовалось прошагать не больше и не меньше, как триста ли. Значит, если крестьянин хотел продать на городском базаре быка, он должен был гнать его перед собой целых четыре дня. Идти четыре дня очень утомительно. Ещё хуже, что бык за такой долгий путь худел, а ведь всякому понятно — тощий бык стоит дешевле.

Вот однажды возвращался Юй-гун из города домой. Еще и десятой доли пути не прошёл, а очень устал. И немудрено, ведь он был уже стар. Юй-гун сел на камень, посмотрел на горы и задумался.

«Скоро мне будет девяносто лет, — думал он. — В первый раз я пошёл в город с отцом, когда мне исполнилось десять. С тех пор за тем или другим, а самое малое раза три в год приходилось шагать этим путём туда и назад. Сколько же это дней за свою жизнь я провёл в дороге?»

И он принялся подсчитывать: «Четыре дня туда да четыре обратно будет восемь дней — это за один раз. Три раза в год по восемь дней — двадцать четыре дня. А за все восемьдесят лет..»

Такое большое число Юй-гуну было не под силу сосчитать в уме. Он подгрёб к себе побольше камушков и стал считать по камушкам. Сбивался, снова считал и опять сбивался. Целая куча камушков набралась у его ног, и всё. — таки их не хватало, чтобы узнать, сколько дней жизни он потерял без всякой пользы. И не он один, но и сыновья его, и внуки. И еще соседи и сыновья соседей..

Вот тут-то Юй-гуну и запала в сердце та самая мысль. Если бы Тайханшань и Ванушань хоть чуточку расступились, можно было бы пройти из деревни в город и из города в деревню напрямик. Тогда бы и путь сократился в четыре раза.

Когда Юй-гун пришёл домой, он созвал своих сыновей и внуков и рассказал им, о чём думал, сидя на камне.

Сыновья и внуки тоже принялись считать потерянные дни и тоже сбились, не досчитав до конца.

Тогда Юй-гун спросил:

— Согласны ли вы помочь мне раздвинуть горы?

— Согласны, — ответили сыновья и внуки, — только скажи нам, как это сделать.

— Очень просто, — сказал Юй-гун. — Мы возьмём кирки и лопаты и начнём разбивать камни и рыть землю в том месте, где горы сходятся друг с другом. Земля в горах тверда, камней много. Но говорят так: никогда не придёшь, если не будешь идти, ничего не добьёшься, если не возьмёшься за дело.

Назавтра. Юй-гун со всей своей семьёй поднялся в горы и принялся за работу. Кирками они разбивали камни, лопатами копали землю и накладывали её в большие корзины. Те, кто помоложе, подхватывали корзины и с обрыва сбрасывали землю и камни вниз.

Так работали они день, другой и третий.

Слухи о затее Юй-гуна дошли и до Чжи-соу. И вот мудрый старец прервал свои размышления и отправился в горы. Он долго смотрел, как трудится Юй-гун с сыновьями и внуками, потом сказал:

— Глупец, глупец! Ты стар, а затеял такое, на что и десяти жизней не хватит. Куда тебе бороться с горами! Оставь их в покое, спускайся вниз и подумай о том, что ждёт тебя со дня на день. Не хлопочи о невозможном, готовься к смерти, старик!

Юй-гун глубоко вздохнул и ответил Чжи-соу:

— Меня называют вздорным, тебя — мудрым. Но в твоих речах не больше смысла, чем в лепете ребёнка. Зачем мне готовиться к смерти? Она и сама придёт, когда наступит время. А пока в руках человека есть хоть немного сил, они должны работать. Я стар. Ничего! Пусть я умру, но останутся дети и внуки. У внуков тоже родятся дети и внуки, и семья наша будет расти всё больше и больше. А разве горы увеличатся хоть на пядь? Ведь они не растут.

И Юй-гун снова принялся выворачивать камни.

Вот и рассудите сами, кто из двух стариков был по-настоящему мудрым.

Стрелял однажды военачальник в цель из лука. А надо сказать, что слыл он отличным стрелком. Он нарисовал на дереве кружок и приготовил десять стрел. «Сао!» — пропела первая стрела и воткнулась в самую середину круга. Выпустил военачальник вторую стрелу, и та вонзилась рядом с первой. Одна за другой летят стрелы в цель. Вот уже восьмая, вот девятая. Одна, последняя, стрела осталась у военачальника, а круг на дереве ощетинился девятью стрелами, словно спина дикобраза.

Наложил военачальник на лук последнюю стрелу, натянул и спустил тетиву. Но в круге торчат все те же девять стрел — десятая пролетела мимо и упала где-то в стороне.

— Девять из десяти! — воскликнул военачальник. — Можно ли желать лучшего!

Вдруг он услышал, что кто-то за спиной у него засмеялся Оглянулся военачальник, видит — это старик, продавец масла. Верно, давно он здесь — опустил с плеч коромысло, поставил на землю кувшины, полные кунжутного и конопляного масла, стоит и посмеивается.

Обидным показалось это военачальнику. Он сказал:

— Над чем ты смеёшься? Неужели ты стреляешь лучше меня!?

— Нет, — ответил старый продавец масла, — я стрелять совсем не умею. Не моего ремесла это дело. Но посмотри, начальник…

Тут продавец взял пустую бутылку, положил на горлышко медную монету с квадратным отверстием посередине, потом зачерпнул из кувшина полную ложку масла, поднял высоко над головой и начал лить масло в бутылку. Тонкая струйка конопляного масла не колеблясь висела в воздухе, словно струна натянулась между ложкой и бутылкой.

Продавец вылил одну ложку и зачерпнул другую. Десять ложек влил он так в бутылку, не расплескав ни капли. Потом снял с горлышка монету и поднёс к глазам военачальника. Монета была суха, струя масла не коснулась даже краёв отверстия.