Я выбежал обратно во двор и увидел, как она выбегает из конюшни, а Джинн бежит прямо за ней. Я бросился на него без оружия, без какого-либо плана. Я просто знал, что должен спасти ее любой ценой.

Я до сих пор чувствую этот импульс. Я знаю, что теперь все кончено, и она должна быть в безопасности в Чикаго. Джош мертв, Джинн мертв, и у нее есть ее семья, чтобы защитить ее.

Но все же… Я чувствую, что я нужен ей.

А может, она нужна именно мне.

Я передаю малышку Фрэнсис Бо.

— Хочешь выпить или что-нибудь еще? — спрашиваю я Шелби.

— Я бы хотела перекусить, — говорит она. — Эти чертовы медсестры не разрешали мне есть ничего, кроме чипсов со льдом, пока я рожала.

— Они дали тебе завтрак после, — говорит Грейди.

— Я знаю, но я все еще голодна.

— Я принесу тебе что-нибудь, — говорю я. По дороге наверх я видел кафе, а автоматы есть на каждом этаже.

Я спускаюсь в кафе, думая, что Шелби, возможно, захочет пирожное или чашку супа. Пока я изучаю меню, Бо присоединяется ко мне.

— Ты тоже голодна? — спрашиваю я ее.

— Нет, — отвечает она. — Я просто хочу кофе.

Мы делаем заказ, кофе для Бо и меня, суп и сэндвич для Шелби. Я беру ей полный заказ, потому что уверен, что Грейди съест половину.

— Лучше возьми печенье для мальчиков, — говорит Бо. — И кофе для мамы.

Пока мы ждем еду, она спрашивает: — Что ты собираешься делать с Рионой?

— Что ты имеешь в виду?

Она смотрит на меня с таким видом, будто я намеренно туплю.

— Ты явно сходишь по ней с ума. Ты собираешься вести себя так, будто просто позволишь ей вернуться в Чикаго и больше никогда ее не увидишь?

— Ты одна из тех, кто мне это говорит, — говорю я Бо.

— Что это значит?

— Я говорю о тебе и Дюке.

Она краснеет, хмурится на меня.

— Он мой лучший друг.

— Он был влюблен в тебя с тех пор, как вам было по двенадцать лет. Может быть, даже раньше. И ты сходишь с ума, если другая девчонка только взглянет на него.

— Нет, не схожу, — рычит Бо.

— Ты потеряешь его, как друга, так или иначе. Или ты позволишь отношениям развиваться… или ты потеряешь его из-за кого-то другого.

Бо это совсем не нравится. Она откидывает назад копну черных волос, ее глаза пылают на меня.

— Что ты знаешь об этом? Тебя здесь никогда не было. Ты не знаешь, какова наша жизнь.

— Теперь я здесь, — говорю я ей. — Так что тебе лучше привыкнуть к этому. Я твой старший брат — это значит, что я даю тебе советы старшего брата. Нравится тебе это или нет.

Бо скрежещет зубами, обдумывая множество ответов, которые она могла бы мне сказать. Наконец она остановилась на этом: — Что ж, позволь мне дать тебе совет младшей сестры. Если ты нашел девушку, которая тебя выносит, не стоит так легко ее отпускать. Потому что это может больше никогда не повториться.

С этими словами она забирает свой кофе и убегает от меня, оставляя меня нести остальную еду.

Я несу все в комнату Шелби, жонглируя различными пенопластовыми стаканчиками и бумажными пакетами.

— Спасибо! — благодарно говорит Шелби, разрывая обертку сэндвича. Как я и предполагал, Грейди слоняется вокруг, как скорбный Сенбернар, пока Шелби не передает ему половину своей еды.

Моя мама укладывает ребенка в люльку, чтобы выпить кофе. Ее взгляд снова и снова возвращается к младенцу.

— Как бы я хотела, чтобы Вайя увидел ее, — говорит она. — Он любил детей.

Иногда после смерти человека все остальные чувствуют себя обязанными говорить о нем свысока. Преувеличивать их достоинства и забывать обо всех недостатках.

С моим отцом все наоборот.

Невозможно передать словами, каким хорошим человеком он был на самом деле.

Он любил не только детей, он был невероятно добр ко всем детям. Он смеялся и шутил с нами. С бесконечным терпением учил нас, как завязывать шнурки или доить корову. Он никогда не кричал, даже когда мы делали глупости и усугубляли ситуацию. Он отвечал на любой вопрос, если ты спрашивал его, почему облака плавают или где спят медведи, он давал тебе объяснение, которое ты действительно понимал.

Единственное, когда он был строг, это если видел, что мы поступаем жестоко. Этого он никогда не позволял.

Я скучаю по нему. Боже, как я по нему скучаю.

Хотел бы я, чтобы он увидел этого ребенка. И я бы хотел, чтобы он встретил Риону. Он бы восхищался ее огнем и решимостью.

Все мои воспоминания об отце хорошие.

Единственное, о чем я жалею, это о невысказанном. То, что я должен был сказать ему, когда узнал, что мы не кровные родственники. Но у меня не было шанса.

Иногда возможность выпадает один раз и больше никогда.

Я думаю о Рионе, возвращающейся в Чикаго в одиночестве.

Я думаю о нашей прогулке среди берез. Пока Бо не прервала нас, я хотел сказать Рионе, что никогда ни к кому не испытывал таких чувств, как к ней. Что я думаю, что влюбляюсь в нее.

Я почти сказал это.

Хотел бы я это сделать.

Момент прошел. И больше не наступит.

— Что случилось? — тихо спросила меня мама.

— Я думаю… Я мог совершить ошибку с Рионой, — говорю я ей.

Она смотрит на меня своими ясными голубыми глазами. У Эллис тоже были голубые глаза. Но я предпочитаю думать, что мои глаза достались мне от матери. Мое чувство юмора и умение готовить — тоже. От Вайи — желание заботиться и защищать людей, которых я люблю. И средства для этого. Он научил меня охотиться, стрелять и даже драться. Он всегда говорил: не спеши с кулаками. Но борись за то, что имеет значение.

— Большинство ошибок можно исправить, — говорит моя мама.

— Я обещал тебе, что на этот раз вернусь домой навсегда, — говорю я ей.

Она улыбается мне, морща уголки своих красивых голубых глаз.

— Я не волнуюсь, — говорит она. — Ты вернешься, когда придет время.

Я вижу, что она действительно это имеет в виду. Моя мама никогда не говорит того, что не имеет в виду.

Я отдаю Бо ключи от грузовика. Она не спрашивает, куда я еду, потому что уже знает.

Я выбегаю из больницы и бегу трусцой к стоянке такси.

— Мне нужно в аэропорт, — говорю я водителю.

Тишина в офисном здании почти оглушительна.

Анджела ушла домой на ночь, остались только дядя Оран и я.

Прогулка до его кабинета кажется долгой. Я слышу каждый мягкий стук своих ботинок по ковру, а также мягкое гудение света.

У дяди Орана самый большой кабинет в фирме. Даже больше, чем у Джейсона Брайара или Виктора Вайса. Это красивая комната, с полками от пола до потолка, заставленными дорогими книгами в кожаных переплетах. Стены покрыты старинными картами и ботаническими образцами в рамочках. Массивный расписной глобус стоит на золотой подставке рядом с рабочим столом дяди Орана, который был сделан из старых корабельных бревен, как стол Резолют⁶ в Овальном кабинете. На рабочем столе чисто, если не считать его ручки Caran d’Ache за 1200 долларов и ножа для писем, похожего на средневековый меч.

В его кабинете приятно пахнет пчелиным воском, сигарным дымом и бренди. Аромат самого дяди Орана, который всегда был одним из моих любимых. Если дядя Оран приходил, это означало, что я могла подслушать хорошую беседу и шутки без цензуры. И секреты тоже. Потому что у Орана всегда были секреты.

Его дверь приоткрыта всего на дюйм. Я раздвигаю ее чуть шире, чтобы войти внутрь.

Оран сразу же поднимает голову, его темные глаза глубоко затенены. Единственный свет в его кабинете исходит от лампы на столе.

Я не могу понять, удивлен он моим появлением или нет. Все, что он говорит:

— Ты вернулась.

— Да, — говорю я.

— А где твой красавчик-телохранитель?

— Дома. В Теннесси.

— Ах, — говорит он, кивая и откладывая ручку. — Значит, ты отпустила его.

— Я не думаю, что мне нужно постоянное наблюдение больше. Поскольку Джинн мертв.

Я внимательно слежу за его лицом, когда говорю это. В поисках ответа.