– Ты думаешь, я сбежала с тобой, чтобы… чтобы вернуться туда? – стиснула зубы девушка. – Ты соскучился по пряткам в темноте от моих родственничков, или желаешь, что меня плетьми погнали вдоль этой злосчастной реки?! – Тамиран больше не стала скрывать своих темных опасений, ураганом бушевавших в ее душе. Дейвиен старался сохранить спокойствие даже теперь. Кермит попятился назад. – Ты же знаешь, нам нельзя туда возвращаться! Никогда!

– Я рыцарь, Тамиран. Я не боюсь… – она снова прервала его, еще громче. Наверняка, их уже слышали и снаружи лагеря.

– Ты глупец и упрямый ишак! – выпалила она. – Даже глупейшее из животных самолично не полезет хищнику в пасть!

– Успокойся, прошу, – нахмурился он, все еще держась ровно.

– Не смей затыкать мне рот! Довольно уже меня затыкали! – со всей силы рванула руку она, освободив запястье из хватки Редмаунта. – Что ты такое придумал, Дейв? Решил погубить нас всех?!

– Если кто-то поднимает на тебя руку, я… – начал свое Дейвиен.

– Что ты? Заколешь моего брата? Или отца? – отпихнула его Тамиран, скорчив гримасу. – Ты ударился головой, когда тебя спешили с лошади?!

– Поумерь-ка свой пыл, и… – кажется, она наконец его разозлила.

– Не желаю ничего слушать! Я туда не вернусь! – выпалила она, развернувшись и пошагав прочь из палатки. Дейв хотел было сказать что-то ей вслед, но промолчал. Поддерживая юбки руками, она вспыльчиво удалилась прочь, остановившись у потухающего лагерного костра рядом и уселась на бревно, служившее здесь чем-то, навроде «скамьи». Тряхнув головой, она прикрыла лицо руками, массируя глаза. Успокаивающий зеленоватый свет струился с небес.

Холодный ветер обдал ее спину, растрепал волосы, следом раздувая жар в тлеющих углях костра. Тамиран поежилась, осознав, что забыла прихватить с собой накидку и ей тут же стало еще холоднее. Опустив взгляд, она смотрела, как легкие искорки с треском взлетают вверх, сливаясь с небесными звездами и растворяясь во мгле ночи. Полные легкие холодного воздуха слегка отрезвили ее рассудок. И все же, внутри ее сердце негодовало.

Как можно быть таким глупцом? Таким безрассудным?! Неужто он забыл, как умоляла его Тамиран покинуть это место прежде. Как она рыдала, зная, что ее отец, дядя и вся семья, будут считать себя оскорбленными и захотят смыть кровью этот «позор». Как мог Дейвиен забыть то, в чем она слезно убеждала его долгими часами. Они не смогут быть вместе. Не в Ишероне, под черными взглядами ее сородичей. Отец посчитает это порочным развратом. А ее приравняют к последней женщине. Если она попадет обратно… Тамиран видела, как блудниц погоняют палками вдоль рек, ударами разрывая на них одежду. Как кровь струится по их спинам, сползая на босые, изодранные ноги. Блуд – непростительный грех для дочери Вечности. Так ее учили, когда она была наивной, глупой и юной. Яркая любовь, как мимолетная вспышка. Она исчезнет в Вечности, и никто о ней не вспомнит. Но вспышка эта сожжет тебя без остатка.

– Какая глупость… – прошептала Тамиран, нахмурив брови и внезапно испуганно вздрогнув и дергано обернувшись, когда ощутила, что на плечи ей положили теплый меховой плащ.

– Вы же замерзнете, леди Тамиран, – сказал стоящий позади оруженосец.

Кермит осторожно присел к костру рядом с остывающей от гнева Тамиран. Она перебирала пальцами и нервно поправляла волосы. Как легко, оказывается, выбить ее из колеи. Юнец Редмаунт поднял в руках принесенный графин с вином и серебристую чашу.

– Налить вам? – с трепетным волнением спросил он. Тамиран хотела было грубо рявкнуть «нет!», но холодная дрожь, мурашками пробежавшаяся по телу, сказала все за нее.

– Уж изволь, – хмыкнула она и переняла у Кермита бокал вина.

Вино было чуть теплым, однако его кисло-сладкий вкус, пробежавшийся по гортани, подействовал согревающе. Тамиран поправила на плечах накидку, перебирая чашу в руках и глядя, как темное вино переливается по стенкам из серебра.

– Вам лучше вернутся в шатер, – вздохнул Кермит.

– Не хочу возвращаться, – бросила она, сделав еще глоток вина.

– Но, миледи, тут зябко и… – поднялся он, указывая на умирающее пламя среди обугленных поленьев, – может, подложить дров в костер?

– Я не хочу возвращаться домой, – выдавила Тамиран, протянув почти опустевший бокал в сторону мальчишки. Он было спохватился, наполнив его.

– Вы… – он переглянулся с поднявшей на него глаза девушкой. – Вы боитесь, что ваши родственники не примут вас?

– Это еще легко сказано, Кермит, – хмыкнула она, вспомнив, с каким звуком бьются плети и палки по спине бегущей женщины. Ее пробило дрожью. Тамиран застала эту картину еще маленькой девочкой, но даже сейчас отчетливо слышала рассекающий воздух свист замаха и крики. «Что она сделала?», обратилась тогда к отцу Тамиран. «Согрешила», сказал Раид Шайхани своим вечно усталым голосом. Казалось, он всегда был таким. Она поморщилась, вспомнив лицо отца и ей стало не по себе. Тамиран прильнула к вину, потирая серебряную чашу пальцами.

– Это из-за… сира Дейвиена? – не уступал любопытствовать мальчик. – Вы думаете, что семья не простила вас? – Тамиран хотелось погнать его прочь дерзкой фразой, но оглядев его в свете тлеющих углей, она вспомнила, что он еще ребенок.

– Семья… – опустила глаза девушка, – скорее мой отец. Он… – слова застряли в ее горле.

– Это из-за того, что он живет не словом пророчицы Заранны, да? – устами юнца глаголет истина. Тамиран хмыкнула. – Потому что вы – ицх… иц… – для выросшего в долинах Фарвейд Кермита было тяжело запомнить чуждые имена и названия. Но, он старался.

– Ицхиль. Так звали обещанное дитя, – словно процитировала мальцу Саийицаву она. – Священная Ицхиль, Лунная Дочь.

– Ицхилиты… точно… – почесал затылок Кермит.

– Мы говорим иначе. Дети Ицы, первой из творений, – как давно она не говорила вслух этих слов. Слова священной книги еще твердо сидели у нее в голове. Неудивительно, учитывая, сколько ее заставляли их читать.

– Значит… Ица – это ваша святая? Лунная богиня? Как пророчица Заранна?

– Нет, Кермит. Дитя полных лун – это Ицхиль. А Ица – прародительница всего людского рода, – вздохнула она. – Так учит Саийицава.

– Саи… я понял, – кашлянул Кермит, взяв из ближайшей кучки пару дров и запихнув их к углям костра. Те зашипели, медленно хватаясь за дерево.

Это всегда так странно. Пытаться согреться у костра. Дома им приходилось добавлять кусочки льда в вино и воду, чтобы те не нагревались под палящим Соляром над Ишероном. Сейчас она понимала, почему леди Джесайя не могла носить плотные платья, а ее единокровная сестра, Ницаях, с трудом переносила дни на открытом солнце, постоянно изнывая и не желая даже покрывать своих волос. Арвейдская кровь привычная холоду. Тамиран понимала это только сейчас.

Мысли о доме на пару с грустью, кислой, как вино, навевали и тоску. Она вспомнила шутливые примерки платьев Ницы, которая любила красоваться в самых сияющих нарядах, вопреки грубым настояниям дяди и брата о скромности. Вспомнила скромную, худощавую Аайю, в ее памяти такую юную. Сейчас, она, верно, уже подросла и детские черты уступали в ней место будущей женщине. Как жаль, что она так и не знала свободы. Первая жена отца, госпожа Хашнай, с детства не выпускала бедную Аайю из лунария, а когда той дались тексты Саийицавы, юная ее сестра проводила все дни за ними, не зная покоя и радости. Грудная малышка Хаям сейчас уже, верно, умеет ходить и, если ей так повезло освоить грамоту, наверняка тоже проводит дни, слушая, как Аайя читает ей священные слова Ицхиль и отрывки из Апокрифов. Тамиран, грустно скривив губы, допила и эту чашу вина. Иногда ей недоставало жаркого дня, журчания реки, запаха сада в поместье, звона стали по утрам, когда Яхир тренировался с Наримом, прежде рассветных птиц отрывая ото сна всех вокруг… Сладкие финики, виноград в сахаре и халва, которую они с Ницей любили тащить с кладовых в детстве… Отец, отчитывающий их за пристрастие к сладкому… Украшения, в которых госпожа Джесайя с Ницаях знали толк и ароматические свечи, которые проклятый евнух расставлял по всем углам…