Ею оказался неистовствующий в ночи со своим длинным мечом Тайал, обрушивающий облеченную в сталь ярость на тренировочные чучела, рядком стоящие во дворе. Держась руками за массивный дверной косяк из красного дерева, она завороженно наблюдала, как ее родич крушит металлические нагрудники, в которые были облачены чучела. Горе тому, кто встанет на пути у Тайала и его клинка.
Тай, ее дальний кузен, был немногим похож на свою семью, кроме внешности. Сыграло в этом свою роль его воспитание, как часто подмечала леди Джесайя. По нему было сложно сказать, но Тайал был рыцарем, чем, признаться честно, ему было сложно гордится. После смерти его отца, Тайал рос воспитанником у брата леди Джесайи, сира Линерия, который обучил его владению клинком и взял в свои оруженосцы. Известный боец и фехтовальщик, он гордо носил прозвище «Рыцарь Трех Лун». Любой другой человек на чужбине мечтал бы обучаться у него, как любила говорить госпожа Джесайя. После, когда Тайал вырос, тот посвятил его в рыцари своим прекрасным именитым клинком. Однако, рыцарство и клятвы на венках и мечах были традицией арвейдов, из которых вели свой род сир Линерий и леди Джесайя. И пускай восточные арвейды были такими же воинами Ицхиль, как и речной народ Аайи, она понимала, что среди них Тай чувствовал себя чужим и тем не гордился. Каждый знал, что никому не следовало называть его «сир Тайал».
Размашистый удар длинного меча с треском рассек сталь нагрудника, выбивая из тряпичного чучела под ним сено и песок. Резким движением Тай вырвал свой меч из скривившийся под ударом стали и, описав им в воздухе над собой пируэт, сделал новый замах. Клинок отразил свет Роиц Ицнай и, со свистом разрезая воздух, вонзился острием в сталь другого панциря. Песок потек через рассеченную брешь заместо крови и Тай, тяжело дыша, поднял глаза на наблюдавшую за ним Аайю, которую только заметил.
– Вы вернулись? – сделав глубокий вдох и приводя дыхание в порядок, вырвал меч из чучела Тайал. – Что-ж…
– Да. Дядя Саиф послал за мной и матерью, – кивнула Аайя. – Сказал, что лучше нам пока не покидать дома. Будто там может быть опасно.
– Господин Саиф не соврал, – взяв рукоять меча обеими руками, Тай в гневном замахе нанес очередной удар по чучелу рядом, но в этот раз меч прочертил по стальному панцирю, высекая искры, – уж лучше вам пока молится в родных стенах.
– А ты… – чуть было не спросила лишнего Аайя.
– Что? – Тай все же заметил ее интерес.
– Тебе не дает покоя гибель Нарима? – ее голос был тихим, как шепот.
– В эту ночь я не усну, как в последующую, – горько сказал парень. – Вероломный анварский ублюдок пустил болт ему в живот. Ты слышала крики, Аайя?.. – процедил Тай, зная, что она слышала. – Он умирал долго…
– Зачем же вы с братом отправились туда? – покачала головой Аайя. – Не будь этого кровопролития, Нарим был бы жив. Я слышала, отец…
– Да. Господин Раид в гневе, – стиснув зубы, опустил взгляд Тайал. – Его с нами завтра вызывает этот обрюзглый олух, лорд Шепп. Как и анварских свиней. Будет разбирательство.
Не следовало тревожить этими выходками господина-отца. Раид Шайхани был не силен здоровьем и Аайя боялась, что эти разбирательства с лордом-землевладельцем и анварами лишь скажутся на его самочувствии.
– Но ведь ты лишь недавно вернулся сюда, Тайал, – удрученно сказала Аайя. – Ты только приехал, а уже навлек на себя гнев господина-отца?
– Лучше, чем навлечь на себя высший гнев, – острые тонкие брови Тая скривились грозно на его лице. – Я пытался защитить нас и нашу веру, звездочка.
«Звездочка». Так всегда звал ее Тайал. Он был лишь далеким ее братом. Сыном отцовского кузена. Но, однако Тай был к ней теплее и открытей, нежели ее единокровный брат Яхир, сын госпожи Джесайи. Она не винила того, все же, Яхир был наследником господина-отца и ему не пристало тратить время на пустые вещи. Оттого тот вырос куда более серьезным и грозным, а Аайю любил не больше прочих своих сестер, как обязывали его кровные узы.
– Нет смерти праведнее, чем умереть за Вечность, но… – вздохнула она.
– Ну? – прищурился Тайал. – Не бойся. Что ты хочешь сказать?
Тай никогда не винил ее за слова. Он был одним из немногих, кому Аайя могла открыто сказать что-то, о чем она думала. Это казалось ей странным и неправильным, но она ловила себя на мысли, что доверяла Таю больше чем отцу или матери. А уж тем более дяде или слугам.
– Боюсь, что это смерть не во имя Вечности и Ицхиль. Вы льете кровь с анварами, не поделив землю, а не веру, – говорить подобное она боялась, но знала, что Тайалу приятно слышать правду. Она никогда ему не врала. – Они не покусились на лунарий, не осквернили священных слов…
– Одним своим присутствием они порочат притоки Ицхиль Хвироа. Их женщины стирают свои грязные тряпки в святых водах, а мужчины поят в них коней, – процедил Тайал с отвращением. – Это ли не покушение на все, что мы должны защищать?
Он не врал. Аайя знала, что именно не могут поделить ни крестьянские простолюдины, ни их рода. Анвары со своими свободными нравами пренебрегали всем святым, что чтили ицхилиты. Святые притоки, омовение в которых было редким и очищающим ритуалом они без зазора совести и чести пользовали под свои житейские, человеческие нужды. Никто не пытался им этого запретить, а их чужая вера не чтила этих вод. Даже названный лорд этой земли не пытался им перечить.
– Но сколько же тогда крови должно пролиться, чтобы очистить их прегрешения? – скорбно задумалась вслух Аайя.
– Столько, сколько потребуется, – сжал рукоять оружия Тай.
– Они слепы. И блудят во тьме, как всякие иноверцы, – потерла свои ладони Аайя. – Слепец тоже многого не видит…
– Но слепцу не спустят греха с рук, сколь бы прокаженным он не был.
– Во всех нас, людях, живет грех и порок Ицы. Мы корыстны, мы не оценим чужие добрые дела, помним только злое… грязное… – опустила взгляд Аайя. – Потому делай добро не ради них, но ради Вечности. Ради ее довольствия. За одну лишь твою искреннюю добродетель она отпустит тебе сотню твоих грехов.
– Богоугодные дела – это хорошо, звездочка. Как и все добродетели перед лицом Вечности, – голос Тайала раздался звоном железа. – Но что же за добродетель смоет кровь Нарима?
– Убийцам его Вечность сама воздаст по заслугам, – спокойно ответила Аайя, но все же опустила глаза, чтобы ненароком не смутить родича чем-то схожим на дерзость уверенности. – Так сказано священными словами. Даже Ицхиль, да пребудет она вечно в свете луны, умела прощать своих врагов.
– Умела она и карать повинных в смерти друзей. Как отмщение пришло за ее собственное предательское убийство, – поднял перед собой меч Тайал, глядя, как голубая луна пляшет на его клинке. – Я лучше последовал бы этому примеру, – сказал он.
Ей не нужно было пояснять, что это значило. Старый воин с далеких земель, Цав Рансгар, один из Свидетелей, вписавший свое имя в историю, как «Святой Медведь», не был покорным слугой Вечности, как не был и героем. Однако же в далекие времена он склонился перед обещанным Дитем Луны в своем служении. И он же явился орудием, клинком в руках Вечности, что стал напоминанием милоннам об ошибочности пути, который они избрали. За что многие верующие люди вспоминали его гордым словом, как верного приспешника Ицхиль.
Но он был чужд милосердия, как всякий иноверец с дальних земель. Пускай и прозрел, увидев лик Дочери Луны. В чужих землях поминали Рансгара совсем иными словами. И Аайе не хотелось, чтобы Тайал шел тем же путем, который избрал грозный Медведь.
– Ох, – вздохнул Тай с размаху вогнав меч острием в песок, – не стоило тяготить тебя этими и без того тяжкими мыслями, – завидев скорбную усталость на ее лице, сказал Тайал, подойдя к ней. Коснувшись рукой ее щеки, он приподнял на себя ее взгляд. – Твоя невинность и благосклонность, пожалуй, урок для всех нас, Аайя. Но есть вещи, в которых женщины не смыслят. Позволь нам заниматься ими.
– Конечно, – согласилась девушка. Вечность не просто так разделила своих творений на женщин и мужчин. На каждого по своей роли и, быть может, Аайя зря пытается лезть в дела старших, нарушая порядок, установленный Вечностью. Это может быть путь в мимолетный грех.
