Она не старается произвести на меня впечатление и сразить наповал. Мо открывается мне, показывая себя настоящую. Такая, какой она родилась. Без лжи и лицемерия. Наполненная самыми чистыми эмоциями.

Мо не мчится по магазинам, скупая дорогие наряды, чтобы покорить меня. Она носит самую простую одежду, не стесняется и обходит стороной тех, кто оценивает только ее внешний вид. Хотя иногда мне до безумия хочется, чтобы своей красотой и невинностью Мо затмила всех. И может, я осмелюсь и подарю ей красивое и элегантное платье, которое по достоинству будет оценено ее прекрасным телом.

Но главное, чего я никак не могу понять — ей не нужны мои деньги. Да, она была удивлена и поражена роскошью моего дома. Да, она получает приличную зарплату. И да, она имела полное право потребовать повышения хотя бы за то, что раздевала меня. Но ничего этого не было. Она работала, получала зарплату, исправляла мои домашняя косяки и лояльно относилась к моим выходкам. Мо ничего не требовала, ничего не просила. Она, работавшая в кафе и с трудом зарабатывая деньги, могла просто надавить на жалость и купаться в роскоши и моих деньгах. Но Мо не делала этого. Потому что всю свою жизнь она добивалась всего сама, рассчитывая каждую копейку на нужды. Ей не от кого было ждать помощи. И даже сейчас, когда я рядом, она сама никогда не попросит у меня ничего лишнего.

Я посмотрел на нее, поцеловал в лоб и попытался привстать.

— Куда ты? — пробормотала Мо.

— В душ.

— Хочешь смыть со своего тела мой запах, — она чуть заметно улыбнулась и приоткрыла глаза, прикрывая ладонью от солнечного света.

— Не думаю, что это возможно.

Какой душ? О чем я думал? Уйти и не увидеть, как она просыпается, как жмурится от солнечного света, как мило и смешно зевает, будто маленький котёнок. Как томно улыбается, смотря своими дымчато-серыми глазами на меня.

— Почему ты так смотришь?

— Не знаю, — я покачал головой. Я и вправду не знал. А даже если и знал, то не в силах был объяснить.

— Что это?

Мо прикрывалась простыней, что-то скрывая от меня. Но я настоял и приспустил тонкое одеяние. На груди, даже точнее, в области шеи, высечены кожные отметины. Одна отметина шла вдоль ключицы. Другая, длинной и тоненькой ниточкой тянулась от мочки уха по правой стороне шеи. А последняя, самая маленькая и самая незаметная, но сильно бросающаяся в глаза отметина, как клеймо, была высечена в центре груди ровной полосой.

— Насмотрелся! — Мо оттолкнула меня и снова спрятала под простыней, повернувшись ко мне спиной.

— Эй, — я положил подбородок ей на плечо, целуя ее в висок. — Поделись со мной.

— Это её вина, — не нужно быть телепатом, чтобы понять, о ком говорит Мо. — Она старалась задеть самые чувствительные места. Я пыталась закрываться руками, но не могла долго выдерживать боль и… — запнулась. Взяла мою руку и положила к себе на грудь.

— Малышка моя.

Я целовал ее тоненький шрамик, надеясь, что от каждого нового поцелуя он начнет исчезать. Но чудес не бывает. И следы на теле остаются навечно.

— Я влюбилась в твои руки.

Мо развернулась ко мне и, привстав, положила мою руку себе на колени. — Задолго до того, как ты прикоснулся ко мне. Сильные, исписанные реками вен, настоящие мужские руки. — Пальчиками Мо скользила по моим венам, не упуская ни одной. — И когда я представляла, что эти реки потекут по моему телу, — на секунду она замолчала, взяла мою руку и своей щекой терлась о мою ладонь, — мне становилось не по себе, настолько безумно хорошо, что сотни мурашек тут же выбегали спросить: «что случилось?»

Мо открыла глаза и долго смотрела на меня. Я лежал около нее и с преданностью бездомного пса смотрел и слушал.

— Я никогда и никому не рассказывала о себе. Ты первый, — Мо нежно улыбнулась. — Ты первый, кому я разрешаю называть себя Мошель, — она нахмурилась, а я засмеялся. — Ты первый, кому я рассказала о своем детстве. Ты первый, Никита, и я хочу, чтобы ты был и единственным.

— Давай, рассказывай, — Дима, вальяжно развалившись, сидел на моем кресле.

— О чем ты?

Я делал вид, что совсем не понимаю, о чем идет речь. Прикинься дурачком, и от тебя отстанут.

— Не стройся из себя невинную овечку. Над твоим мечтательным выражением лица смеется весь офис.

— Когда будешь выходить из моего кабинета, передай всем, что я их уволю.

Полное спокойствие и ноль внимания на любые провокации брата. Его это ужасно злит и бесит, а я делаю вид, что занят очень важными делами. Мне кажется, перекладывать важные документы с одного места на другое — очень важное занятие.

— Серьёзно, Ник, что с тобой происходит? — Дима вскочил на ноги и сел напротив меня. — Ты на что-то подсел?

— Да, я конкретно подсел и чувствую жуткую зависимость.

— Что-то запрещённое?

— Хуже, — я закачал головой, словно приходил в жутком отчаянии, а на самом деле я был на седьмом небе от счастья. — Человек. Точнее девушка.

— Дай угадаю, — уголки губ Димы запрыгали от насмешливой улыбки, — та самая Мо.

— Что значит та самая? И что это за отвратительная улыбочка?

Мой родной брат имеет что-то против. Да и плевать! Мо покорила меня и пленила мое сердце. Я влюблялся в нее. Влюблялся каждый новый день, и так быстро и сильно, что терял почву под ногами. Это зависимость. Зависимость одного человека от другого. Я завишу от нее. Мы как магниты. Она двигается, я двигаюсь. Она замирает, я останавливаюсь. Она исчезнет, и я потеряюсь без нее.

— Ничего, ничего, — Дима предостерегающе поднял руки вверх. — Я же один раз видел ее. Она… ничего.

— Твое мнение по этому поводу меня совершенно не волнует, — раздраженно бросил я.

— А я и не собираюсь тебя учить и навязывать свое мнение, — я исподлобья взглянул на брата, — только… — брат замолчал. Он любил держать театральную паузу и нервировать меня.

— Только что? — вспылил я.

— Ты готов к серьезным отношениям? Ведь ты очень долго ни с кем не встречался, а если и были отношения с девушками, то все они заканчивались одинаково.

— Здесь все по-другому. Мо другая. И я никогда не обижу ее.

— Про Лену ты говорил то же самое. Но только сейчас бедная девочка перенесла очередной нервный срыв. По твоей милости.

— Не начинай, Дима. Если после расставания со мной девушки плохо себя чувствовали или даже лечилась в клиниках, не моя в том вина.

— Не твоя? — заорал брат. Я не смел заткнуть его и поставить на место.

— Ты бросил всех этих девушек. И не просто бросил, а довел их своим вечным нытьем и недовольной рожей до клиники. Ты, — Дима злостно смотрел на меня, — вытрепал им все нервы. И сейчас я просто не хочу, чтобы эта Мо страдала так же, как остальные девушки.

— Я… не хотел… я… — просто качал головой и не мог подобрать правильных слов.

— Знаю, — Дима сочувственно взглянул на меня, — знаю, что не хотел.

— Всем этим девушкам от меня были нужны только деньги и ничего больше. Я делал для них всё. А они ничего не отдавали мне взамен. Они только брали и брали, тратили и снова брали. И в один прекрасный момент мне это все надоело, и я отомстил им. Я злился. Своей злостью я пугал их и ставил на место. А когда я успокаивался, они ласкались ко мне, и я снова злился и срывался. Я доводил их до слез, и тот, кто не выдерживал, уходил. А девушек, считавших себя выносливыми, я изводил и когда чувствовал, что больше они не выдержат, бросал их. Все было по-честному.

Я замолчал и какое-то время ничего не говорил. Молчал и обдумывал. Обдумывал свои поступки и никак не мог понять, правильно ли я поступал. А главное, над чем я не задумывался, это то, как все сделанное мной отразится на моем будущем.

— Ты сам выбирал таких девушек, Ник. И виноватых, кроме тебя, здесь нет.

— Я не знал, что они такие… продажные, — я с таким сердцем сказал это. И глубоко внутри меня кольнула ужасная мысль, что если однажды и Мо станет такой.

— Не знал? — насмешливо переспросил Дима. — Да их продажность за километр видно, а ты вблизи не смог разглядеть.