Помимо Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича заметными фигурами в миниатюрах оказываются князья Дмитрий и Андрей Ольгердовичи. Они обычно изображаются в шапках с темными, несколько загнутыми краями (возможно, так показаны шапки с опушкой) и, что для нас особенно интересно, с длинными волосами (Ув., л. 32; Р₁, л. 29 об.; М., л. 11 об.; и др.). Об этом текст умалчивает, значит, здесь художники используют свои представления или предания об Ольгердовичах.

Изобразительный материал лицевых списков «Сказания» отражает наряду с традиционными представлениями русского человека круг его чтения. Художник знает достаточно хорошо не только иллюстрируемый текст, но и содержание некоторых других списков «Сказания» и других произведений.

В некоторых списках (П., л. 7 об.; М., л. 13 об.; Р_¹, л. 19 об.) при изображении переправы помимо князей Дмитрия, Владимира и двух Ольгердовичей показаны двое в княжеских шапках с веслами в руках. Не исключено, что здесь мы видим «сродников» Дмитрия Ивановича, Бориса и Глеба, которые, по словам «Сказания», «путь же ему поведают» на Куликово поле. Они же оказывают «помощь» во время самой битвы[943]. Упоминания о Борисе и Глебе содержатся и в житии Александра Невского — одном из источников Летописной повести и собственно «Сказания»[944]. Борис и Глеб оказывали помощь не только «новому Александру», как «Сказание» называет Дмитрия, но и самому Александру Невскому. Накануне битвы их «видит» в лодке стоящий на стороже Пелгусий Ижорянин: «И рече Борис: «Брате Глебе! Вели грести, же поможем сроднику своему, великому князю Александру… »[945] Единственное известное в настоящее время изображение этого эпизода, отразившегося в лицевом Житии Александра Невского из Лицевого летописного свода XVI в. (ГПБ, F. IV. 233; Лаптевский том, л. 908 об.), дает нам основания говорить о сходной трактовке миниатюристами этого эпизода.

Поединок Александра Пересвета и Темир-Мурзы (Челубея) нашел отражение во всех лицевых списках. Сюжет этот носит характер своеобразной эмблемы Куликовской битвы (Л., л. 38 об.). Здесь — весь драматизм исторического момента и высокая цена достигнутой победы. Поединок — схватка двух сил: на одной стороне — физическая мощь, подчеркнутая более крупными размерами ордынского богатыря; на другой — самоотверженность, сила духа. Русский воин вонзает копье свое прямо в лицо противнику (Ув., л. 53; Р_¹, л. 45 об.; П., л. 24 об.; М., л. 21 об.). Стремление к открытой борьбе с подлым врагом типично для эпохи Куликовской битвы. Еще в сражении на реке Воже в 1378 г. великий князь, как отмечает летопись, «удари в лице» войску мурзы Бегича (выделено нами. — В. Ч.)[946]. Согласие «Сказанию», Дмитрий Иванович и во время Куликовской битвы стремится «прежде сам ис полку своего битися»[947].

В миниатюре из Лицевого свода (О.-П., л. 89 об.) сраженный русский богатырь как бы покрывает своими одеждами тело противника. Никаких пояснений на этот счет иллюстрируемый текст не содержит, зато в отдельных списках распространенной редакции этот факт расценивается как символ грядущей победы: «И ту не возмогша ни един от единаго востати от земли, но вкупе умроша, токмо Пересвет над поганым лежит и всего разразив его, и край манти старьческой сверчь печенега покрыта бысть, а сам Пересвет цел есть, нигде язвы не приим. И от сего мнози уразумеша — верху великаго князя быти над татары, еже и последи бысть» (выделено нами. — В. Ч.)[948]. Осмысление эпизода поединка представляет собой результат самостоятельного творчества миниатюристов, основанного на глубоком и своеобразном понимании значения Куликовской битвы.

В миниатюрах можно заметить и отражение фольклорных мотивов. В некоторых лицевых списках (Ув., л. 67 об.; П., л. 32; М., л. 21 об.; Р_¹, л. 59; илл. 36) у Пересвета вместо щита изображена книга. Символическое значение этой книги еще не вполне понятно. Одна из аналогий, позволяющая несколько прояснить этот вопрос, обнаружена нами в былине «Илья Муромец и Батай», где богатырь Пересчет обладает некоей книгой, по которой определяет час битвы[949].

Дополнительная информация, хотя и неопределенного происхождения, содержится и в последующих миниатюрах. В изображении, сопровождающем текст о бегстве Олега Рязанского из своего стольного города после Куликовской победы (У., л. 74; Р_¹., л. 65 об.; П., л. 33), помимо упомянутого в тексте Олега показан еще один князь, возглавляющий вместе с ним выход войска из града (илл. 37). Если в персонаже с бородой можно признать Олега, то имя его безбородого напарника представляет загадку. Отдельные списки «Сказания» сообщают, что «князь Олег… бежа и со княгинею и со детми со бояры»[950]. Однако на миниатюрах изображены только два предводителя и их войско. Принимая во внимание полную изоляцию Олега в период Куликовской битвы и широкую информированность об этом русских источников, можно предположить, что под безбородым напарником скрывается тоже рязанец, вероятно наследник Олега — Федор.

Приведенные примеры далеко не исчерпывают богатейшего содержания миниатюр, составляющих «живописное» повествование о Куликовской битве. Полная расшифровка содержания изобразительного материала возможна только в результате тщательного сопоставления всех параллельных сюжетов во всех имеющихся лицевых списках, скрупулезного и всестороннего изучения миниатюр с позиций истории культуры. Но даже анализ отдельных изображений и сопоставление отдельных сюжетов наглядно демонстрирует перспективность отмеченного направления в изучении миниатюр.

Уже сейчас можно предположить, что архетип лицевого «Сказания» был создан не позднее 1472 г., на что указывает изображение «старого» московского Успенского собора. Непреходящая значимость Куликовской битвы для истории средневековой Руси способствовала популярности лицевых списков «Сказания» и дальнейшему развитию изображений. Иными словами, изображения подвергались редактированию. Наиболее серьезная правка миниатюр произошла во второй половине XVI в., скорее всего в 70–80-е годы. В последующее время изменения касались лишь отдельных деталей.

Одно из основных достоинств рассматриваемого комплекса изобразительных источников в том, что в них творчески осмысливаются различные эпизоды, связанные с Куликовской битвой, расставляются свои акценты, отражается культурно-историческая среда бытования представлений об одном из величайших событий русской истории.