Наряду с кремлевским Успенским собором определенный интерес представляют изображения одноглавого Архангельского собора с приделом (Ув., л. 19 об.; Р_¹, л. 14 об.), т. е. того, который предшествовал ныне существующему, сооруженному в 1505–1508 гг. Последний показан только в списке «Сказания» из Лицевого свода (О.-П., л. 59). Его нетрудно узнать по характерной алевизовой раковине.

Среди гражданских построек выделяется изображение Набережных теремов в Лондонском лицевом списке (Л., л. 18). Здесь палаты напоминают сказочный городок, составленный из множества клетей. Такой внешний вид терема могли иметь до 1487 г., когда началось строительство каменной набережной палаты, существенно изменившей облик этого комплекса[930].

Иногда художники изображают и постройки, прямо не названные в тексте. Например, в «Сказании» из Свода иллюстрируются слова: «по преставлении Алексиеве хотяше князь великий Митяя…», миниатюрист изображает гроб митрополита на фоне придельного храма (О.-П., л. 34). Известно, что до 70-х годов XV в. гроб митрополита находился в приделе Благовещения церкви Чуда Михаила Архангела[931]. Сведения об этом миниатюрист мог почерпнуть в том же Лицевом своде за рамками «Сказания»: «…положиша святое его (митрополита Алексея. — В. Ч.) тело в церкви; в пределе Благовещениа пречистыа по десной стране иде же суть и до сего дни…» (БАН, ОР, 31.7.30, Остермановский I том, л. 755).

За пределами Кремля интерес художника Лондонского списка привлекает собор Андроникова монастыря (Л., л. 42 об.). И хотя в тексте не сообщается, о каком именно храме идет речь, миниатюрист верно определяет его посвящение, изображая на фасаде образ Спаса.

Последним городом на пути русских войск на Куликово поле была Коломна. В миниатюрах обращается пристальное внимание на оборонительные сооружения города, тем самым художники подчеркивают значение его как важнейшей крепости. Вместе с тем в отдельных списках довольно точно показан соборный храм Коломны (Р₂., л. 167 об.; Б., л. 265 об.), возведение которого приурочивалось к началу решительной битвы (разобран в 1672 г.). На миниатюрах собор имеет три главы. В отдельных случаях (Р₂., л. 167 об.) художник условно показывает сложную конструкцию его верха. Эта особенность сохраняется и в миниатюрах Лицевого свода (О.-П., л. 61 об.: 69, 115 об.), где за пределами «Сказания» находится и наиболее яркое изображение коломенского собора (О.-II., л. 1.8), полностью совпадающее с описанием Павла Алеппского, сделанным спустя столетие после создания Свода: «…Три купола, снизу приподнятых… в каждой из четырех стен церкви есть нечто вроде трех арок, под которыми другие поменьше, потом еще меньше кругом купола — очень красивое устройство»[932].

Изображения памятников архитектуры в лицевых списках являются основным показателем места происходящих событий, важнейшим датирующим признаком как архетипа лицевого «Сказания», так и отдельных этапов редактирования миниатюр.

Если, отвечая на вопрос, где происходит событие, миниатюрист способен главным образом уточнить текст, то для ответа на вопрос, как это происходило, ему необходимо проявить обширные познания в различных областях. Миниатюры, названные П. Н. Кондаковым «тайниками народной жизни»[933], демонстрируют нам то понимание литературных текстов, которое существовало в период их активного бытования.

Своеобразно, однако в русле идейного содержания «Сказания», осмысливается художником эпизод прощания русских воинов с женами перед уходом на Куликово поле. Их уверенность в своих силах передается в тексте словами Дмитрия Ивановича, утешающего княгиню Евдокию: «Жено, аще бог по нас, то кто на ны»[934]. Одно из изображений этого эпизода (Р_¹, л. 15 об.) сопровождается знамением: на небесной сфере солнце и светило, напоминающее восьмиконечную звезду (илл. 33). Обычно в древнерусских рисунках и текстах рядом с солнцем соседствует луна. Исчезновение луны при восходящем солнце символизирует, согласно истолкованию Кирилла Туровского, Ветхий завет, уступающий Евангелию, т. е. обновление мира[935]. Ведь луна в русской народной традиции символизировала собой братский раздор, место убийства Авеля Каином[936]. Примечательно, что аналогично трактуется и появление звезды «по заходе солнечнемь» как предвестие «крови пролитья» — междоусобий и нашествия «поганых»[937]. Вероятно, в контексте рассматриваемого нами изображения звезда играет ту же роль, что и луна. Таким образом, миниатюрист как бы подчеркивает, что век раздора и братоубийства минул и грядет новое время.

Миниатюрист остро чувствует затаенные в текстах символы, обозначает их доступными ему средствами. Например, на рисунке (Л., л. 17 об.), изображающем русское войско, направляющееся на Куликово поле, художник расшифровывает символику текста: «Князь великий Дмитрей всед на конь и вси его воеводы вседоша на кони, а солнце ясно сияет». Солнце в данной миниатюре играет определенную — символическую роль, оно освещает воинство тремя лучами, которые, согласно Иоанну Лествичнику, уподобляются вере, т. е. Троице. Изображение диска с личиной, своеобразная индивидуализация солнца, выдает устойчивую народную традицию, берущую начало в язычестве. Стяги русского войска в данной и большинстве других миниатюр (Ув., л. 26, Р_¹, л. 22 об.; Р_²., л. 174; Б., л. 283 об.; П., л. 21 об.; и др.), развивающиеся по ходу движения, свидетельствуют о благодати божьей, выраженной в попутном ветре, о котором «Сказание» упоминает дважды: перед выходом войска из Москвы и перед выступлением засадного полка. При этом в первом случае Дмитрий Иванович говорит жене: «с нами бог…», в другом — русские с криками «с нами бог» громят ордынские войска[938].

Центральными персонажами «Сказания», в том числе и лицевых списков, являются великий князь Дмитрий Иванович и его двоюродный брат, серпуховской князь Владимир Андреевич. Почти во всех списках (Ув., Р_¹, М., У., Р_²., Б., П.) эти князья изображаются в коронах. В списке Лицевого летописного свода XVI в. на них княжеские шапки с опушкой. В Лондонском списке XVII в., с наибольшей точностью воспроизводящем изображения протографа XV в.[939], шапки обычные, без опушки (Л., л. 6, 8 об., 10 и др.). Совершенно ясно, что в архетипе лицевого «Сказания» корон еще не было. Они могли появиться в лицевых рукописях только с середины и даже со второй половины XVI в., после венчания Ивана IV на царство. В это время для доказательства царского происхождения Ивана Грозного начинают привлекаться и изобразительные источники. В частности, сам царь пишет, что «скифетродержание в Российской земле от сего великого Владимира… иже царским венцом описуется на святых иконах…»[940] (выделено нами. — В. Ч.). В 70-е годы XVI в., в период создания Лицевого летописного свода, в последнем его томе Иван IV изображался в короне: в первом варианте — с момента венчания на царство, во втором варианте — с рождения[941]. Вероятно, со второй половины XVI в. в короне начинает изображаться и Дмитрий Донской, происхождением от которого гордился Иван Грозный, неоднократно упоминая об этом в своих посланиях[942].