Составленные в период, когда монголо-татарское иго, хотя и в смягченной форме, продолжало все же тяготеть над Русью, памятники Куликовского цикла не могли, разумеется, без околичностей, во весь голос призвать к немедленному восстанию, к военному разгрому Орды. При всем героическом, антиордынском пафосе этих произведений в них слышатся и нотки умеренности, осторожности в отношениях со Степью. Само по себе выступление против Мамая носит оборонительный характер и вызвано, по словам русских князей в «Задонщине», тем, что «татарове на поля наши наступают, а вотчину нашу у нас отнимають»[524]. Дмитрий Донской, по «Летописной повести», готов был дать Мамаю обычную дань, «он же не восхоте, но высоко мысляше»[525].
В эпоху Куликовской битвы с особой силой прозвучала традиционная для древнерусской литературы тема героизма, ратной славы, идеалов воинской доблести. Эти идеалы отразились в таких более ранних литературных произведениях периода монголо-татарского ига, как «Повесть о разорении Рязани Батыем», «Повесть о Меркурии Смоленском», «Житие Александра Невского», летописная повесть о битве на реке Воже, а также в фольклоре[526]. В произведениях Куликовского цикла на смену мужеству отчаяния, мужеству обреченных рязанских князей, мужеству приносящего себя в жертву Меркурия Смоленского приходит спокойное, уверенное в конечной победе мужество Дмитрия Донского и Владимира Храброго, за спиной которых вся сила земли Русской. На смену трагическому образу «смертной чаши», которую рано или поздно суждено испить всем героям «Повести о разорении Рязани Батыем», приходит образ могучей «высокой руки» Дмитрии Донского и его войска. Автор «Летописной повести» восхищается решимостью и отвагой Дмитрия Донского: «О крепкыя и твердыя дерзость мужества! О, како не убояся, ни усумнися толика множества народа ратных?»[527]
Воспоминания о Мамаевом побоище навсегда остались в памяти народа. Светлые идеалы бескорыстного служения и самопожертвования, созданные напряженной духовной работой лучших людей тогдашней Руси, были скреплены кровью героев Куликовской битвы и оттого обрели силу и нерушимость.
Архитектура. Архитектура неразрывно связана с экономической и политической жизнью страны: в средние века она являлась «господствующим искусством, которому подчинялись и с которым вступали в синтез другие виды художественного творчества»[528].
Установление монголо-татарского ига привело к длительному упадку каменного строительства почти во всех русских землях[529]. Даже в первой половине XIV в. в северо-восточной Руси постройка каменного храма была выдающимся событием, привлекавшим всеобщее внимание. Идейно-политическая «нагрузка» каждого памятника резко возросла. Большое политическое значение постройки каждого каменного храма, мемориальный характер памятников архитектуры с особой отчетливостью проявились в московском строительстве второй половины XIV — начала XV в.
Оставляя в стороне спорный вопрос о художественных особенностях памятников раннемосковского зодчества, обратимся к анализу идейно-политического значения постройки некоторых из них.
Хронология этого строительства весьма неравномерна. Отчетливо выделяется «всплеск» 70-х — начала 80-х годов, справедливо связанный Н. Н. Ворониным с идеологической подготовкой решающего поединка с Ордой: «Строительство храмов перешло в ближайший тыл будущей битвы, в город на Оке»[530]. В 1374 г. князем Владимиром Андреевичем, двоюродным братом и верным сподвижником Дмитрия Донского, была построена деревянная крепость в Серпухове. В 1380 г. и перед самой Куликовской битвой, в серпуховском кремле был торжественно освящен деревянный Троицкий собор. Посвящение этого храма — как бы взывало к единению, к подвигу[531].
Одновременно с постройкой серпуховского кремля по распоряжению Владимира Андреевича вблизи города был основан Высоцкий-монастырь, усиливший оборонительный потенциал Серпухова. Собор нового монастыря был посвящен Зачатию Анны. Культ Анны, матери девы Марии, был составной частью богородичного культа, принявшего со времен Калиты характер официального московского культа[532].
В 1379 г. началось строительство каменного Успенского собора в Коломне. В том же году Сергий Радонежский «повелением князя великого Дмитриа Ивановичя» основал монастырь «на Страмыне», собор которого также был посвящен Успению[533]. В самой Москве, «на южном направлении», близ большой коломенской дороги, в 1379 г. был заложен Успенский собор Симонова монастыря[534].
Подобное посвящение московских и подмосковных соборов, построенных или заложенных накануне Куликовской битвы, по-видимому, было вызвано не только особым политическим значением культа Богоматери для Москвы. Сказалось и то, что битва на реке Воже, «мать Куликовской победы»[535], произошла 11 августа 1378 г., «на госпожино говеино», за несколько дней до праздновавшегося 15 августа Успения Богоматери[536].
Застой строительства в московских землях, вызванный прежде «всего временным усилением ордынского ига в 80-е годы XIV в., продолжался до начала 90-х годов[537]. С начала 90-х годов международная обстановка складывается более благоприятно для Москвы, нежели в предшествующее десятилетие. Время относительной «тишины» (90-е годы XIV в.) отмечено в первую очередь строительством в Московском Кремле. Это строительство имело отчетливую идейную направленность, продолжало возникшую в 70-е годы связь московского каменного строительства с вооруженной борьбой против ордынского ига.
Первой, в самом начале 90-х годов, была построена «на великокняжеском дворе» церковь Благовещения. Она была «маленькой одно-апсидной домовой капеллой с одностолпным подклетом-казной»[538]. Летописные сведения об этой церкви весьма путаны[539]. Однако многое может прояснить небольшой экскурс в историю междукняжеских отношений тех лет. В начале 1389 г. вспыхнуло «розмирие» между Дмитрием Донским и его давним сподвижником, героем Куликовской битвы, вторым по значению князем московского княжеского дома, Владимиром Андреевичем Серпуховским. Причины этой распри, грозившей: перерасти в губительную усобицу, до сих пор не совсем ясны. Однако уже 25 марта 1389 г., на праздник Благовещения, произошло торжественное примирение князей[540]. Правда, мир не был прочным: яблока раздора — Дмитров и Галич, отобранные Дмитрием у двоюродного» брата, — так и не были возвращены[541]. Смерть Дмитрия Донского 19 мая 1389 г. подала серпуховскому князю новые надежды. Его оппозиционность в отношении Москвы резко усилилась[542]. Понимая, что единство московского княжеского дома было одной из основ его политических и военных успехов, молодой великий князь Василий Дмитриевич всеми силами старался погасить вражду. В начале января 1390 г. он увеличил удел Владимира Андреевича, отдав ему Волок и Ржеву. Одной из мер, призванных скрепить давшее трещину единство, была постройка княжеской церкви, посвященной Благовещению — дню, когда был заключен мир между Дмитрием Донским и Владимиром Храбрым. Благовещенская церковь была как бы символом того «единачества», подчинения корыстных интересов общему делу, которое позволило одержать победу над Ордой на Куликовом поле.
