— То есть, он уже не один раз у нас ужинает? — свистящим шепотом уточнила я.

— Ну да, он же три раза в неделю приезжает в Малинки на футбол, вот и кушает, — бесхитростно ответила Римма Марковна, аккуратно обрезая нитку большими портняжными ножницами, а я аж подскочила от злости.

— Римма Марковна, а почему он у нас ужинает?

— Так ему нравится, как я готовлю, — с достоинством похвасталась Римма Марковна и даже слегка зарделась.

— То есть я пашу на работе как лошадь, стараюсь лишнюю копейку наскрести, и всё это для того, чтобы кормить какого-то чужого мужика? — скрипнула зубами я.

— Ну почему сразу чужого? Зачем ты так говоришь, Лида? — пожала плечами Римма Марковна, — Пётр Иванович — тренер Светочки по футболу. Он не чужой. Ты можешь вдеть нитку в иголку, а то я что-то не попаду.

— Ну так давайте всех учителей кормить и содержать будем, — максимально язвительно предложила я, продевая нитку в иглу, — Вон Зинаида Ксенофонтовна сольфеджио ведет у Светы. Давайте тогда и её заодно на обеды звать?

— Нет, нам не нужна эта глуповатая женщина с туннельным мышлением, — категорически не согласилась Римма Марковна.

— А Будяк, значит, нужен? — протянула иголку с ниткой я ей.

— Нужен! — воинственно подбоченилась Римма Марковна.

— Зачем?

— Потому что он — вдовец. И шикарный мужчина. Настоящий! Бывший военный. А ты у нас тоже вдова! — сообщила мне Римма Марковна непреклонным голосом и принялась штопать дальше. — Так что всё просто.

Я аж опешила.

— Римма Марковна, вы опять эти свои дурацкие интриги начинаете? — проворчала я.

— Но, согласись, с Василием Павловичем как всё замечательно получилось, — мечтательно выдохнула Римма Марковна и глаза её затуманились.

А я поняла, что мне предстоят очередные Пунические войны.

Донельзя раздражённая я зашла в сою комнату и принялась раздеваться. Устала как собака. Сейчас переоденусь, поужинаю и затоплю баньку. Я стянула платье и принялась развешивать его на плечики. Из кармана выпала записка, о которой я совсем забыла. От Гашева.

Я подняла и торопливо развернула листок. Неровным почерком мастера-водителя было написано, что для получения водительских прав нужна справка о том, что я не была на учете в психдиспансере.

Я чуть не взвыла от бессилия и злости — ведь Лидочка там была!

И не один раз, кстати...

А утром я вышла в сад. Время было ещё настолько ранее, так что только-только начало светать и даже птички вполне себе ещё сладко дрыхли. И люди дрыхли. И даже ёжики, мать их так, дрыхли. Лишь одна неадекватная лупоглазая стрекоза с треском пронеслась мимо, да ещё я, бедняжка, сиротливо торчала во дворе, так как должна была успеть на первую электричку до города. Так что мне приходилось вставать очень рано. Хоть и каждый раз с боем.

Осторожно ступая босыми ногами по бархатистому спорышу и маргариткам, на которых там и сям блестели капельки росы, и они от этого издавали резкий и освежающий запах, я сладко потянулась, и, ёжась от предрассветной сырости, сделала активную пятиминутную разминку. На больше меня обычно не хватало, но вот после такой разминки хоть совесть меня особо не мучила.

И вот когда я уже выполняла обязательные бёрпи (четыре раза), откуда-то со стороны забора донёсся глухой звук. Я замерла почти в прыжке и чутко прислушалась: в кустах малины и крыжовника кто-то активно возился. Возможно, опять соседская курица решила насест у меня во дворе устроить. Мне в принципе не жалко, но вот только загадит же всё во дворе. А я этого категорически не люблю. Особенно вступить босой ногой. Да и мухи будут. Поэтому решительным и неотвратимым шагом я ломанулась туда ­— сейчас я ей задам!

Каково же было моё удивление, когда в кустах я обнаружила всклокоченную злую Светку.

Закусив сердито губу, она удерживала футбольный мяч на носке левой ноги, сама при этом балансировала на правой. Этот мяч, между прочим, был куплен Риммой Марковной позавчера в городе, тайно от меня. Ну не любила наша боевая старушка признавать свои поражения. Но и допустить, чтобы у нашей Светочки не было своего футбольного мяча — тем более не могла.

Я невольно аж залюбовалась: лохматая после сна, в цветастой ситцевой ночнушке с рукавами-фонариками и бантиками по краям (тоже Римма Марковна расстаралась), она упорно повторяла и повторяла упражнение. Не ахти, конечно, у неё это получалось, но она роняла мяч, падала на траву, чертыхалась сквозь зубы, но поднималась обратно и продолжала выполнять всё заново.

— Ты что это тут делаешь? — нарушила футбольную идиллию я.

— Тренируюсь, — хмуро буркнула Светка и от неожиданности уронила мяч, который покатился в крапиву.

— Зачем?

— Баланс вырабатываю. Не видишь разве?!

— А почему в кустах и почему так рано?

— Не хочу, чтобы это свинство Юрка с Санькой видели. Будут потом опять дразниться, — нахмурилась она и принялась веником доставать мяч из крапивы.

Судя по тому, что веник был подготовлен заранее, война с крапивой за мяч шла уже не впервой.

— Что, Светка, не всё так ладно в датском королевстве? — усмехнулась я и потрепала её за волосы. — Так, может, футбол — не твоё, и тебе стоит попробовать себя в другом виде спорта?

— То, что я не перевариваю этот свинский футбол — я и не спорю, — проворчала Светка и ловко увернулась от моей руки. — Но без футбола сейчас никак. Особенно у нас во дворе. Вот и приходится тренироваться.

Я аж умилилась. Правда виду не подала. Ибо непедагогично. Вот такой целеустремлённый у меня ребенок растёт. Прирождённый лидер. Ну и как я её отдам этой «демонической» Олечке? Нет, никак. И никогда. Светка — только моя!

— Да уж, — посочувствовала я ей с усмешкой. — Тяжела женская доля.

— Это да, — согласилась Светка и со вздохом неожиданно мудро добавила, — не судьба, а сплошное свинство!

И в данным момент я была с ней вполне солидарна.

Общее собрание в депо «Монорельс» перенесли на первую половину дня (в связи с ЧП). Хорошо, что я всегда стараюсь подготовиться заранее. Да и в электричке время было, так что тезисно речь накидала.

В большом актовом зале было битком народу. Мы с Иваном Аркадьевичем и Эдичкой вошли, как и полагалось, последними, и заняли места в президиуме за длинным столом, накрытым багровой кумачовой скатертью. Рядышком, но чуть в стороночке, примостился Марлен Иванович.

В первых рядах, как водится, чинно сидели конторские служащие: аккуратные, в строгих костюмах или блузах. Отдельной тесной компашкой сидели Швабра, Герих и Щука. Они шушукались и злорадно поглядывали на бледного Егорова. «Галёрку» плотно оккупировала рабочая молодёжь, оттуда поминутно раздавались смешки и шуточки. Они были только со смены, поэтому даже не успели переодеться, что обычно хоть и допускалось, но не приветствовалось. Большинство из ребят я хорошо знала — мы вместе учились на курсах вождения. Рабочие «среднего звена» занимали центральные ряды: малярши, наладчики, электрики и прочий цеховой люд.

Я отыскала глазами Иваныча. Севки, гада, нигде не было. Иваныч сидел рядом с Гашевым и ещё одним хмурым мастером. Увидев меня, он сдержанно и с достоинством кивнул. Я в ответ заговорщицки подмигнула. Зоя Смирнова, которая пока крутилась сбоку (как организатор), увидев мой безмолвный диалог с Иванычем, воззрилась на меня с вопросом, мол, что происходит? Я ей кивнула, мол, потом расскажу. Зоя недовольно поморщилась и цыкнула на опоздавшего Севку. Тот влетел запыхавшись, лишь рыжие вихры торчали как обычно и придавали ему какой-то лихой разбойничий вид.

Когда все расселись и успокоились, Иван Аркадьевич вышел за трибуну и толкнул яростно-обличительную речь. Я не буду дословно всё пересказывать, ибо она была длинная и местами пафосная, но суть её была в том, что, мол, у нас на работе участились несчастные случаи, что работники, конечно, хорошо, что перевыполняют план. Но вот смотреть нужно за техникой, за механизмами повнимательнее и не допускать преступной халатности, иначе будет то, что вчера произошло с Морозовым, которому по неосторожности отрезало пальцы. Врачи не смогли спасти всю руку, и человек остался практически без половины кисти, что повлекло за собой частичную утрату работоспособности. Ведь что теперь может инвалид, у которого вся его работа была основана на работе рук?