Кузнецов приосанился с довольным видом. Лицо Альбертика пошло пятнами.

— Альберт Давидович, ты не хочешь нам ничего объяснить? — тоном, не предвещавшим ничего хорошего, спросил Иван Аркадьевич.

В зале стояла мёртвая тишина. Все слушали, затаив дыхание.

— Я приносил, но Лидии Степановны не было на работе. Она отдыхала. — мстительно сообщил Альберт. — Я решил, что у неё всё уже сдано, раз она ушла в отпуск во время отчётного периода.

— У моей приёмной матери случился гипертонический криз, — пояснила я, — она попала в больницу. Пришлось взять три дня, чтобы помочь ей. А методичку нужно было передать. Тем более, что я не на Марс яблоки выращивать улетела. Вон если товарищу Лактюшкиной надо было со мной по рабочим вопросам связаться, то она и в Малинках меня нашла.

Лактюшкина просияла. В зале послышались одобрительные возгласы. Обстановка тем не менее накалялась.

— Мы обсудим это в рабочем порядке, Альберт Давидович, — мрачным тоном пообещал Иван Аркадьевич и снова обратился к залу. — Ещё вопросы есть?

— Раз уж мы подняли вопросы, касаемые деятельности Лидии Степановны, — встал со своего места Эдичка Иванов, — то у меня тоже есть вопрос. Почему вы, товарищ Горшкова, раздаете путёвки в лучшие санатории Советского Союза своим друзьям и родственникам?

— Каким друзьям и родственникам? — не поняла наезда я.

— Поясните, товарищ Иванов, — потребовал Иван Аркадьевич.

— Да пожалуйста. Вот, к примеру, ваша подруга Смирнова поехала по путёвке в санаторий в Алушту, — мерзко улыбнулся Иванов. — А как же другие наши работники? У нас же много ветеранов, есть инвалиды. А вы свою подружку отправили на курорт. Рука руку моет?

Счёт к ребятишкам из «списка мести» вырос.

— Товарищ Иванов, я что-то не совсем пойму суть претензии, — развела я руками, — с чего вы взяли, что раз Смирнова моя подруга, как вы изволили выразиться, то поехать в санаторий она не имеет права? Это что ж, выходит, руководству нельзя общаться с другими сотрудниками, чтобы тех не сочли особо приближенными? Разве у нас, Советской стране, нынче не все равны? Есть те, кому можно ездить в санатории, и те, кому нельзя?

— Не надо передёргивать, Лидия Степановна! — ехидно ухмыльнулся Эдичка, — вы прекрасно понимаете, о чём я.

— Нет, не понимаю, — покачала я головой, — поясните и мне, и товарищам.

— Па-а-азвольте! — с места вклинилась пожилая Роза Шавкетовна, которая сидела в одном кабинете с Зоей. — Смирнова вообще никогда не была на море. Ни разу в жизни! У неё пять лет на руках лежачая свекровь была. Трое детей. А она ещё и такую общественную нагрузку несет. Она заслужила! Правильно я говорю, товарищи?!

В зале поднялся шум.

— Я хочу выступить! — внезапно на сцену, к трибуне, полез Иваныч.

Иван Аркадьевич нахмурился, но кивнул.

— Товарищи! — стукнул кулаком по трибуне Иваныч и графин с водой жалобно звякнул, — это что ж получается?! Лида Горшкова ещё только стала заместителем, а ей уже претензий столько выдвинули, что хоть вешайся! Причем все какие-то надуманные! Вы что там все, сговорились против неё?

В зале враз стихло. Все заинтересованно вытягивали головы.

— Что вы себе позволяете?! — возмущённо вскинулся Альбертик.

— А то, Альберт Давыдович, — скривился Иваныч, — что только Лидия начала порядок в депо наводить, сразу мешать вам всем стала!

— Вы ответите за свою клевету! — проверещал Альбертик, — это возмутительно!

— Я-то отвечу. И мы все, если надо, ответим, правда товарищи? — обратился к залу Иваныч.

Зал согласно зашумел.

— А вот ты нам теперь ответь — ты зачем формуляр не показал? — зло прищурился Иваныч.

— Я показывал! Горшковой не было на работе! — процедил Альбертик, но вышло это как-то неубедительно.

И зал прорвало:

— Врёшь! Это саботаж и подлог!

— Мы могли без премиальных остаться!

— Да что ж это получается, товарищи! Сам у себя гадит!

— У самого зарплата большая, а мы копейки считаем! — кричала уборщица Люся.

— Тихо, товарищи! — гаркнул Иван Аркадьевич и все враз притихли. — Давайте не будем устраивать из собрания балаган. Это недостойно советских людей. С этой ситуацией мы обязательно разберёмся. А теперь, если претензий к товарищу Горшковой больше нет, давайте продолжим заседание. Итак, второй вопрос…

Опять началась скучная рутина совещания. Я поймала на себе злобный взгляд Альбертика. Иванов смотрел куда-то в сторону. Щука сидела с каменным лицом, поджав губы.

Да, ребятишки, можно было вас всех сегодня здесь и похоронить. Но ваше время ещё не пришло. У меня на вас слишком большие планы. А уж потом я верну всё сторицей. Потерпите. Совсем немножко осталось…

А на следующий день рано утром я отправилась проходить диспансеризацию в ПНД (психоневрологический диспансер) по месту жительства. При всём при этом, он находился на окраине города, ещё дальше, чем приснопамятный профилакторий имени Орджоникидзе. Пришлось двумя автобусами добираться.

За день перед этим у меня состоялся важный разговор с Симой Васильевной.

— Ты почему так тянешь с проверкой, Лидия? — как обычно, без обиняков и не подбирая выражения, напала она на меня.

— Не знаю, — расстроенно нахмурившись, призналась я, — боюсь, наверное. Вдруг найдут что-нибудь у меня. И тогда рухнет всё — и моя работа, и опекунство над Светкой и Риммой Марковной.

— Так, — сурово молвила Сима Васильевна и побарабанила пальцами по столу, — какой там у тебя диагноз был?

Я растерянно пожала плечами.

— Что, вообще не помнишь?

— Плохо помню, — покаялась я, в душе коря себя за то, что за весь год не прояснила этот важный вопрос (да я много не прояснила ещё вопросов этих, и важных, и не очень важных).

— А всё-таки? Давай, постарайся припомнить хоть что-нибудь.

— Ну, Элеонора Рудольфовна вроде говорила, что шизофрения у меня была.

— Если это так, то плохо, — нахмурилась Сима Васильевна. — Очень плохо. Хотя верить твоей бывшей свекрови — себе дороже. Тем более она могла точно не знать. Нет, я не думаю, что шизофрения. Если бы это было так, ты бы уже давно стояла на учёте в ПНД. У нас с этим строго.

Я растерянно пожала плечами — чего не знаю, того не знаю.

— Так. А давай-ка поступим так, — Сима Васильевна взяла телефонную трубку и покрутила диск.

Пошли гудки. Наконец, с той стороны провода отозвались.

— Алё! — сказала она сухо. — Фёдор Игнатович? Да! Сима Васильевна беспокоит… и я вас рада… Как это почему?... Ну да… нет… нет… Да подожди ты! Слушай, глянь карточку Горшковой. Ага… да, диктую… Горшкова Лидия Степановна… тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения… Что? Нет такой? Да не может этого быть! Смотри хорошо!

— Может я там была под девичьей фамилией? — тихо подсказала я, — Скобелева.

— Фёдор Игнатович! — сказала Сима Васильевна, — а глянь-ка ты фамилию Скобелева! Что? Да, также… Лидия Степановна… тысяча девятьсот пятьдесят первого года рождения…

— Место рождения у тебя где? — прикрыв трубку ладонью спросила она.

— Деревня Красный Маяк, — тихо ответила я.

— Фёдор Игнатович! — повторила за мной Сима Васильевна, — смотри, на той полке, где деревня Красный Маяк. Нашёл?

В трубке затрещало и забулькало.

— Вот и ладненько, диктуй… — обрадованно сказала она, взяла ручку и принялась черкать что-то на листочке, — да помедленнее, записываю же! Ага… ага… да… повтори ещё раз последнее слово и шифр… ага! Вот, значит как! Ну спасибо тебе, Фёдор Игнатович! Сочтёмся. До свидания!

От напряжения я аж забыла, как дышать, и вдохнула воздух только тогда, когда совсем уж начала задыхаться. Сима Васильевна посмотрела на меня понимающими глазами и сказала:

— Успокойся, Лидия. Не надо себя накручивать. Ничего там страшного…

— Я дважды там лечилась! — не согласилась я, нервно теребя ручку сумочки.