– Господа, приглашаю вас к нам пообедать. Все уже приготовлено, чем богаты, тем и рады. Наши казачки расстарались…
– Черт, сам бы не видел, ни за что не поверил, – изумленный Горобко покачал головой. –Даешь. Такого стервеца обломал. Я их за версту определяю. Сволочь первостатейная. Чуть он тебя не кокнул. – Горобко пожал руку измученному экспресс-внушением Андрею. – Спасибо, брат, за ребят. Не знаю, надолго ли нас оставили в покое, но пока живем.
Ох, не нравилось Андрею, что Служба Контроля в последние часы не имеет никаких возражений против его действий.
Ротмистр Синильников поспешил к полковнику Кротову, где после туманных объяснений, сославшись на специальное задание начальника контрразведки корпуса, потребовал отпустить всех пленных и дать им сопровождение хотя бы на первые пять верст. Удивленный Кротов после некоторого раздумья согласился сделать это под личную ответственность ротмистра, хотя у него возникли кое-какие сомнения, да и выглядел Синильников как-то странно. Конечно, можно допустить, что среди пленных случайно оказался ценный агент нашей контрразведки, и отпущенные пленные будут служить ему прикрытием. Но такой непонятно великодушный жест с их стороны обязательно должен вызвать подозрения красных – с чего это беляки такие добренькие? А впрочем, черт с ним, ротмистром, пусть разбирается сам в своих делишках.
Синильников проверил исполнение приказа и даже сам проводил пленных до конца хутора. Вернувшись в компанию гулявших офицеров, он пил стакан за стаканом, почти не закусывая, но пьянел медленно, молча поглядывая на раскрасневшихся собутыльников. Они ежились под его тусклым, ненавидящим взглядом, и веселье за столом стало постепенно стихать. Наконец, подполковник Хлюзин – командир отряда бронемашин не выдержал:
– Господин ротмистр, если хотите добраться до Александровска засветло, вам следует
поторопиться.
До Синильникова дошел прозрачный намек, он побледнел, и рука его непроизвольно потянулась к кобуре. Хлюзин приподнялся из-за стола. Офицеры насторожились. Синильников, почувствовав общую неприязнь, с трудом овладел собой и, ни на кого не глядя, вышел.
– Правда, господа, – громко возмущался подвыпивший подпоручик, – испортил нам всю пирушку. Что он на нас смотрит, как на красных. В конце концов, сам их целый взвод отпустил.
Синильников, стоя на крыльце, услышал это, криво ухмыльнулся и не замечая боли, смял в руке дымившуюся папиросу.
«Что же случилось? – лихорадочно пытался понять он. – Почему я отпустил пленных? Так было надо? Для чего? И я не мог… Не было сил… Что же все-таки случилось сегодня? Не пойму… Эти меня презирают, – зло подумал он об оставшихся за столом. – Они чистенькие, убивают только в бою. А я для них, значит, мясник, жандарм, дерьмо. Брезгуют, сволочи…»
Пошатываясь, он прошел в вытоптанный конями и людьми огород, завернул за маленькую, вросшую в землю баньку. Лютая злоба и жестокая обида на весь этот
перевернувшийся, одуревший от войны мир захлестнули ротмистра, полоснув пронзительной, тянущей болью по сердцу. Ради чего он жил? Чему служил? Ни во что нет веры. Она давно умерла в этой бессмысленной бойне между соотечественниками, российскими подданными, оставив в душе пустоту. Синильников тихо, по-звериному завыл, и морщась от застоялого запаха порохового нагара, сунул дуло браунинга в рот…
Смеркалось. Пленные брели к Днепру. Сзади о чем-то негромко переговаривались казаки, наверное, обсуждали между собой непонятный приказ об освобождении красных, а может, вспоминали родную станицу или погибших товарищей. Андрей не улавливал их слова, он очень устал и шел в легком забытье, поддерживая сильно хромавшего Горобко. Когда перед ними тускло блеснула в лучах заходящего солнца водная гладь, казаки повернули коней, но за рекой вспыхнуло несколько огненных точек и снаряды подняли землю к небу.
Артдивизион стрелял умело и точно. Сразу после первого залпа, перейдя на картечь, он густо осыпал ей участок берега, где так нагло решили высунуться беляки.
Горобко, заслонявший Андрея своим телом, отвалился в сторону и сдержанно застонал. Похоже его правую ногу на второй раз зацепило уже покрепче. Стараясь не обращать внимания на боль, он приник к груди Лагинского и ощутил биение его сердца. Проведя рукой по груди Андрея, он нащупал помятую крышку медальона и почувствовал теплую кровь на пальцах. Вероятно, осколок наискосок ударил в медальон и лишь потом в тело. Разорвав на себе рубашку, Горобко перевязал Лагинского, а потом свою ногу. Силы покидали его.
– Слышь, есть кто живой? – сдавленно крикнул он, но кругом было тихо. Неужто все полегли? Эх… Но доктора он вытянет, волоком допрет до своих, привяжет к бревну и вплавь. Нельзя погибать такому человеку. Революционной науке, медицине он будет полезен. Горобко взвалил Лагинского на себя и, временами теряя сознание, все же упрямо полз к Днепру.
Прошедшие два контрольных срока передатчик Андреаса молчал, и Сальников приказал
немедленно провести принудительное возвращение. Зашитая в подмышечной впадине левой руки Лагинского маленькая дробинка аварийного маяка часто запульсировала, и возникшая из пустоты капсула накрыла одного из лежавших без сознания людей и беззвучно растворилась в смутной предрассветной мгле.
Когда Горобко выкарабкался из очередного провала беспамятства, рядом с ним никого не было. Лишь примятая пожухлая трава в этом месте, не тронутая росою, сохранила отпечаток человеческого тела.
Из донесения шефу отдела внутренней безопасности корпорации «Юпитер». Дополнение.
«Сегодня в Институте успешно закончен первый целевой Выход. Комплекс WC-06А работал в соответствии с программой. Руфи».
Глава 6
Ⅰ
Установка WC-U отличалась от оригинальной разработки МНИЦ своими размерами, если WC-06А была рассчитана максимум на двух человек, то доктор Уоллс добавил к своей еще и грузовой отсек объемов в 12 кубометров. Для перемещения во времени и пространстве это потребовало некоторого увеличения энергомощности, но не слишком значительного. А вес здесь не имел никакого значения, главное – площадь (перебрасываемого) модуля.
Корпорация «Юпитер» выбрала для золотого навара штат Калифорния – это была близкая пространственная составляющая, по временнóй линии (ветви), решили выйти в 1855 год – самый разгар разработки огромной золоторудной зоны под названием Материнская залежь.
Чтобы определиться, на сколько отличается от настоящего параллельный мир и вместе с тем проверить теоретические разработки Уоллса и его коллег, туда сначала забрасывали животных, в том числе и собак, оснащенных разнообразными датчиками. Это напоминало первые этапы освоения человечеством ближнего Космоса, таким сравнением доктор втайне гордился, хотя крысы и собаки, как подопытный материал участвуют во многих экспериментах по всему миру. Что тут такого? Умненькие псы, сбросив с себя часть высокочувствительной аппаратуры, закамуфлированной под обыкновенные камешки, благополучно вернулись к капсуле, а вместе с ней в точку возврата. А когда разведчики окажутся там, просмотр многодневных записей поможет их Внедрению. Историки и лингвисты проанализировали первичные данные, но не смогли найти каких-то существенных отклонений по ряду известных факторов, относящихся к истории данного региона середины ХΙХ века. Видимо, доктор Уоллс был прав, предполагая, что в этой близкой временнóй ветви, отклонения от основной могут составлять не более 3%-5%. Подтвердить или опровергнуть это мог только специалист-историк, отправленный туда, но корпорация преследовала другие цели.
Разведчик Ричард Гастон, прошедший интенсивный курс спецподготовки и показавший отличные результаты, в качестве подопытного кролика отправился в неизвестное. Надо признать, у парня были стальные нервы – вариант благополучного возвращения оценивался 50 на 50.
Гастон знал древнегреческий, латынь, одиннадцать европейских языков и еще китайский, корейский, японский, суахили и хинди. По техническим причинам оставшись в прошлом навсегда, Ричард бы не пропал без работы, вдобавок, для такого случая у него были несколько больших бриллиантов, правда, искусственных, но такого качества, что никто в ХΙХ веке даже бы и не усомнился в их подлинности.