Всё закончилось очень быстро: вот ты висишь между небом и землёй, только теперь ощущая кайф свободы. И вот — удар в ноги, амортизация, перекат. Вспоминая тренировки, гасишь купол…

Потом я уже ловил ощущение свободного полёта, ждал его, предвкушая выброс эндорфинов.

Интересно, почему я потом, после дембеля не прыгал? Можно было бы и крыло попробовать, мне ведь интересно было. Не стал. Боялся? Вряд ли. Скорее, находились дела поинтереснее.

Что было бы, реши я продолжить военную карьеру? Или если бы подался бы в спорт и прыгал бы профессионально? Или пошёл бы учиться куда-нибудь, скажем, на программиста? Неожиданно, учитывая мой послужной список, но почему нет? Почему всегда надо поддаваться давлению того, чего от тебя ждут?

В какой-то момент я понял, что девушка китаянка в соседнем ряду пристально смотрит мне в глаза. Кажется, я задумался, глядя на неё. Я смущённо улыбнулся. Она в ответ помахала мне рукой, ответив на улыбку.

Симпатичная девушка. Даже красивая. Интересно, по каким делам она летала в Россию? Студенческий обмен? Вполне может быть — по возрасту подходит. В другом мире и в другой реальности я бы обязательно познакомился, и кто знает, что бы из этого вышло?

Ли, которая сидела рядом со мной и делала вид, что дремлет, настороженно приоткрыла глаза. Но потом лишь вздохнула и поправила сумочку у себя на руках.

В самолёте кормили. На выбор предлагали горячий рис с рыбой или лапшу с курицей. Я выбрал лапшу. Довольно неплохо — хотя со специями, на мой взгляд, перебор. Только во время еды я почувствовал, что всё это время был голоден.

— Не люблю лоукостеры, — заметила Ли, наблюдая за моей трапезой; сама она ограничилась чаем и сладкой булочкой.

— Что? — переспросил я.

— Я с детства привыкла, что авиаперевозки — это что-то приличное, — пояснила профессор, — что в самолётах обязательно кормят, а стюардессы — улыбаются. Сама концепция лоукостеров превращает волшебство перелёта в… — она щёлкнула пальцами, пытаясь подобрать слово.

— В рутину? — предположил я.

— Хуже. В скотовозку! — Ли улыбнулась, — к счастью, в Китае они не очень популярны. Вроде в Шанхае есть одна авиакомпания, но, надеюсь, она скоро разориться.

— Да, еда была очень кстати, — согласился я.

— Вот и отлично, — Ли улыбнулась, положила голову на край надувной подушки, надетой на шею, и закрыла глаза.

Я же вернулся к иллюминатору.

Горы мы уже пролетели. Теперь внизу снова тянулись бесконечные поля, перемежаемые с лоскутными одеялами городов и посёлков.

Кажется, я тоже задремал. Меня разбудила стюардесса, попросив, чтобы я привёл спинку в вертикальное положение.

Заход на посадку, поля, карстовые горы и речка, блестящая на ярком солнце — и вот мы бежим по полосе к уже знакомому мне терминалу.

Паспортный контроль мы прошли так же, как и при вылете — едва заметив, что он вообще бывает.

А возле входа нас ждал автомобиль с тонированными окнами. Я заметил, что со стороны водителя — там, где зеркала — на стёклах остались треугольные участки, куда тонировка не наносилось. «Наверно, особенности местного законодательства», — подумал я.

Кай выглядел отлично. Увидев меня, он откинул простынь, которой был укрыт, и попытался встать.

— Эй, эй! — остановил я друга, — давай правила соблюдать!

— Да что они там знают с этими своими правилами! — улыбнулся Кай, но вставать передумал, лишь свесив ноги с кровати, — на мне же всё заживает в два раза быстрее. Поверить не могут, былин. Как бы из меня подопытного кролика не сделали! — сказал он и тут же добавил тише: — так понимаю, всё хорошо прошло?

— Насколько можно судить, — осторожно ответил я.

— Атаки прекратились окончательно, — сказал Кай, — Гриш… — добавил он, глядя в глаза. Произносить вслух свой вопрос он поостерегся, ведь палата наверняка прослушивалась, впрочем, я без труда понял его: «Теперь можно домой?»

Я опустил глаза и покачал головой. Кай разочарованно нахмурился.

— Я не могу оставить это всё, не разобравшись до конца, — сказал я.

— Понимаю, — кивнул друг.

— Да и тебе не помешало бы всё-таки долечиться.

— Ты прав, наверное. «Терпение — важнейшая добродетель, без которой невозможна победа», — процитировал он.

— «Воин не принадлежит себе», — ответил я, тоже цитатой из «Книги Ветра и Крови».

Кай грустно улыбнулся.

Я ждал наступающей ночи. Кажется, сотрудники института, включая доктора Ли, тоже. Они понимали, что весь дальнейший план действий будет зависеть от того, что случится там, на той стороне, и что скажет Захар.

Я ожидал от хозяев, что они будут принимать меры предосторожности; не давать нам с Каем вернуться, если мы вдруг у нас появится такое намерение — но после тщательных наблюдений за окружением и анализа в режиме я понял, что это не так. Мы могли уйти в любой момент. И это открытие меня почему-то встревожило.

Значит, хозяева не видят больше опасности. Или, что намного хуже, просто не знают, что делать.

Уснул я легко и со спокойным сердцем. Я чувствовал, что развязка близка, и это меня не пугало. Наоборот: мне хотелось, чтобы как можно скорее все недостающие кусочки паззла встали на своё место, чтобы я мог увидеть картину в целом.

И проснулся я в таком же настроении спокойного ожидания.

Меня разбудил солнечный луч, скользнувший по подушке.

Ещё пару минут я надеялся, что это начало сна; что сейчас в мою комнату войдёт Захар, и мы, наконец, поговорим.

Но тщетно. Я уже понимал: эта ночь прошла без сновидений.

Я встал, принял душ, оделся. Хотел было пойти на завтрак, но понял, что не чувствую голода.

Внутри росло ощущение странной, звенящей пустоты.

Наверняка сегодня будет разговор с Ли. Возможно, в расширенном составе. Будем гадать, миновала ли опасность, и строить гипотезы, одна безумнее другой.

А потом… потом мне придётся уйти. Оставляя позади и Захара, и те загадки, которые остались непонятыми.

Сама мысль об этом казалась мне невыносимой.

Я спустился на первый этаж и направился к выходу из здания. Мне никто не мешал: охрана на дверях только скользила фальшиво-равнодушным взглядом и отворачивалась.

Я вышел в парк. Направился куда глаза глядят по узкой дорожке.

На улице всё ещё пахло ночной свежестью, но солнце быстро нагревало воздух, обещая жаркий день. Звенели насекомые. Где-то надо мной проносили птицы, отбрасывая стремительные тени. Мне хотелось раствориться во всём этом; не думать, не решать, быть собой.

Но перед глазами постоянно вставало сиреневое небо. Я ожидал, что вот-вот увижу силуэт Захара.

«Что же с тобой случилось? — думал я, — чем я мог помочь? Может, уже поздно, да?..»

Но ответа, конечно же, не было.

Я упорно продолжал идти вперёд. Спустился с пологого холма. Тут росла небольшая бамбуковая роща и я нырнул в её зелёную прохладу. Где-то слышался шум воды. Тропинка вела в ту сторону, и через некоторое время я оказался на берегу быстрой речушки, которая бежала в долине, зажатой между высокими столбами карстовых скал.

Тут было красиво. Почему-то я вспомнил первобытный лес, где впервые встретил Гайю, только здешние места были более… домашними, что ли.

Я сел на большой плоский белый камень у самой воды. Опустил ладонь в прохладную влагу. Прямо возле берега в прозрачной толще носились мальки.

Я прикрыл глаза. Вспомнил Катю. Её глаза. Её волосы. Попытался воскресить в памяти её запах — и не смог. Память сохранила только ощущение чего-то тёплого и родного.

И вдруг в этот момент я ощутил чьё-то присутствие.

Очень осторожно, опасаясь спугнуть это чувство, я открыл глаза и медленно обернулся.

Про себя я надеялся, что всё-таки это сон — пускай и очень реальный, и сейчас я, наконец, встречусь с Захаром.

Но нет. У меня за спиной, на тропинке, стоял старый лис. Он глядел на меня большими грустными глазами.

Я посмотрел по сторонам, высматривая пути отхода. Если животное выходит к людям — это недобрый знак, совсем не добрый.