— Чтоб мне так жить… Как я и полагал, цепочка позолоченная. Камень, правда, бриллиант на четыре карата. Сам крест золотой, но золото не червонное, процентов сорок примесей. В Ювелирторге это будет стоить две тысячи. Но там вы обязаны будете объяснить, где вы его взяли. Мне объяснения не нужны. Вместо объяснений я сбрасываю пятьсот рублей. Таким образом, моя цена полторы тысячи… Если вы согласны, по рукам!

Мне расхотелось продавать крест. Я сказал:

— Не согласен.

— Зря, — спокойно ответил хозяин. — Вы желаете получить больше?

— Я хочу четыре тысячи, — заявил я, твердо уверенный, что эту сумму мне никто не даст. — В бриллианте шесть каратов, крест из червонного золота. Цепочка тоже золотая, но, возможно, с примесями.

— Откуда у вас такая уверенность? — спросил хозяин.

— Я знаю, — ответил я.

Он подбросил крест на ладони. Вздохнул:

— Хорошо. Поскольку я от природы человек не любопытный, я не буду делать скидку относительно происхождения товара. Получайте свои две тысячи. Это очень хорошая цена, молодой человек.

— Я продам только за четыре, — упрямо повторил я.

Баженов потер виски, зажмурился, повертел головой, всем своим видом давая понять, что я поступаю глупо.

Капли дождя стали биться о крышу, мазаться о стекло. Темнота наметалась ветром. Я забрал крест и спрятал его в карман. Хозяин сказал:

— Молодой человек, чтоб мне так жить, наверное, вам приходилось торговать на рынке.

— Не приходилось.

— Однако законы торговли, купли-продажи вам знакомы, — он улыбнулся, но так, словно одновременно жевал лимон.

— Знакомы.

— Вы полагаете, что покупатель всегда предлагает вдвое заниженную цену? — хозяин не тяжело, но испытующе посмотрел мне в глаза.

— Я продам крест только за четыре тысячи.

Баженов нервно, как-то по-женски напомнил:

— Не забывай, что должен две сотни. Мне деньги к праздникам очень нужны.

— Деньги всем нужны, — ответил я хмуро и сухо.

— И всегда, — добавил хозяин. — Две с половиной тысячи — это очень честная цена.

— У меня есть покупатель, который даст больше, — выбросил я свой козырь.

— Ну, чтоб мне так жить, — сказал хозяин. — В Ростове, в Одессе… Конечно, где есть большие деньги. Интеллигентные люди и немножко верующие… При известной ловкости и настырности можно взять за ваш товар и пять тысяч. Но здесь, в этом нищем городе, где только один старший морской начальник получает уважаемую сумму, а директора четырех заводов имеют в месяц всего лишь по тысяче восемьсот рублей, кто здесь может дать четыре тысячи? И кому здесь нужно золото?

— Моя мать работала в торговле, — опять козырнул я. — И среди ее знакомых имеются люди, у которых есть деньги и которым нужно золото.

— Ну, торговля, — хозяин сел на кушетку. Лицо у него было очень недовольное. И не было прежнего спокойствия, с которым он открыл нам дверь. — Конечно, в торговле могут быть люди при деньгах. Но они тоже не выложат перед вами в страхе и поте накопленные сбережения. Они будут торговаться с вами. Три тысячи — и закончим разговор.

— Четыре, — равнодушно сказал я.

— Это нечестно. Чтоб мне так жить! — Хозяин вскочил с кушетки. Изо рта его летела слюна. — У вас нет никакой квалификации. Вы совершенно не умеете торговаться. Если я несколько повышаю цену, вы должны несколько понижать. Но вы твердите одну и ту же цифру, словно арифметика вам незнакома.

— Четыре тысячи, — сказал я и повернулся к двери.

— Три с половиной и мой магарыч.

Я не ответил. Открыл дверь и вышел в дождь. Где-то в пустыне Сахаре восьмой год не было дождя, а здесь бушевал настоящий ливень. Потоки воды неслись с неба, обрушивались на землю. И земли не было, а была вода — холодная, желтая, подвижная…

Наугад шел я в сторону калитки, забыв и думать о собаке. А собака, наверное, забыла думать обо мне. Жалко свисали виноградные листья, плыли щепки и палки. Вода пенилась, кружилась.

Баженов нагнал меня на улице. Трубил пастуший рожок. Мокрые козы торопились домой и тихо блеяли.

— Он согласен, — сказал Баженов, вытирая ладонью лицо.

— Я передумал, — ответил я, не останавливаясь.

Его пальцы крепко взяли меня за плечи, развернули.

— Это не по-джентльменски, — сказал он. — Так не принято. За подобные шутки сурово наказывают. Раз тебе дают цену, которую ты назвал сам, ты обязан продать. Понимаешь?

— Хорошо, — без всякой охоты согласился я, понимая, что в данном случае Баженов, конечно, прав. — Я продам. Пусти.

Он снял руки с моих плеч, и мы пошли назад.

— Не забудь, — напомнил Витек. — С тебя четыреста комиссионных.

Еще из сада я увидел, что на террасе горит свет. Хозяин находился там не один. Рядом с ним стоял очень худой мужчина в двубортном синем костюме. Волосы у него были совсем короткие: еще недавно его стригли наголо.

— Давай товар, — сказал хозяин.

Я дал.

— Чтоб мне так жить… Намочил только зря.

Худой мужчина, которого, как я узнал позднее, звали почему-то женским именем Сима, бросил на крест быстрый взгляд и почти незаметно подмигнул хозяину. Хозяин ушел из комнаты. А мы остались втроем.

— Ну как? — спросил Витек.

— Подходяще, — ответил Сима. Голос у него оказался звучным, как у радиодиктора.

Хозяин вернулся с пачкой сторублевок. Протянул их мне. Столько денег я не только никогда не держал в руках, но и никогда не видел.

— Здесь четыре тысячи, молодой человек, — сказал хозяин. — Надеюсь, магарыч за ваш счет.

— За мой, — согласился я.

Отсчитал шесть бумажек и передал Баженову. Витек радостно тряхнул ими, достал бумажник и, сложив деньги пополам, спрятал их. Сказал:

— Безусловно, деньги не делают человека счастливым. Но очень способствуют этому…

Я не имел бумажника. Карманы и пиджака и брюк были мокрыми. Я бросил одну бумажку на стол, а остальные спрятал за пазуху.

— На эти деньги купите себе магарыч, — сказал я.

— Чтоб мне так жить, — ответил хозяин. — Считайте, что мы его уже купили.

Он сгреб сто рублей и опять ушел в дом.

— Я пойду, — сказал я.

— Погоди, — остановил меня Баженов. — Дождь скоро прекратится. А пока пропустим по стаканчику.

— Мне не хочется, — сказал я.

— Нужно уважать обычаи, — веско заметил Сима.

Хозяин вернулся с двумя бутылками «Столичной» и пивом. Потом принес хлеб, соленые огурцы и тарелку с нарезанным салом. Сразу налили по стакану. Хозяин поднял свои стакан и попросил слова:

— Я хочу выпить за Антона. Я хочу выпить потому, что мое старое сердце всегда радуется, когда видит крепкий характер, твердую волю, слышит трезвые суждения из уст молодого человека. Я хочу заверить вас, Антон, что мы совершили честную сделку, не обманули друг друга. Разве что я немножко переплатил, но уж больно вы мне понравились. Ваше здоровье!

Дождь лил и лил. Но после водки стало тепло и было наплевать, какая на дворе погода. Хозяин рассказывал, что он хочет ломать этот дом и ставить кирпичный, в два этажа. И непременно красивый, как в Прибалтике.

Потом в руках у Симы появилась гитара. Он весело запел:

Витек постукивал в такт песне костяшками пальцев по столу. Хозяин блаженно улыбался: вспоминал свою одесскую молодость.

Дождь не кончался. Мы сидели втроем: я, Баженов, Сима. Хозяин вытер стол и унес посуду в комнаты.

— Перекинемся, — сказал Сима, доставая из кармана своего синего двубортного костюма колоду карт.

— Во что? — спросил Баженов.

— В очко.

— Я только в дурачка умею, — признался я.