На этот раз резолюция главного отличалась краткостью:
«3-й отдел. Тов. Кутузову В. Д. Для сведения».
Четвертое письмо
«Дорогая редакция!
Не знаю, как благодарить Вас, что приняли во внимание мое первое письмо и ответили мне. Публиковать мои письма в журнале я возражаю. Так как, если Илья узнает, что есть ребенок у нас, то может возвратиться ко мне. И я верю. Он не такой плохой человек. Отец погиб. Мать осталась одна. Сам находится среди хорошего коллектива. Но все-таки по какой-то причине он не пишет мне. Я не знаю, что с ним. Хотя он отлично знает, что, кроме него, я не имею ни родных, ни близких, чтобы могла бы уехать, ждать ребенка. И потому прошу вас очень, помогите мне. Может быть, Ваше письмо убедит его, если напишете ему самому. Я прошу Вас очень об этом. Напишите ему. Я верю, что Ваше письмо убедит его и он может вернуться к родному будущему ребенку.
Прошу Вас очень, помогите мне. Он все время разъезжает на соревнования, но в августе должен быть в своей части.
Его адрес…
С искренностью к Вам Аглая».
Резолюция главного:
«Напишите письмо ее жениху по адресу, указанному в этом письме».
— Написали? — спросил Игорь у Кутузова.
— Нет. Потому и дал вам на чтение…
— Я не возьмусь, — сказал Игорь.
— Почему?
— Я больше верю рядовому Кошкину, чем Аглае с редкой фамилией Линда.
— Основания? — спросил Кутузов.
— Интуиция.
— С точки зрения юриспруденции, это не довод. Рядовой Кошкин не отрицает, что ребенок может быть его. Он просто не уверен. Он не знает, его ребенок или не его. В этом случае женщине виднее.
— Линда — лживая девушка. Она не вызывает у меня симпатии. В первом письме она говорит, что отец у нее пьяница. Кошкину сообщает, что дочь генерала, а в последнем письме жалуется, что родных у нее нет вообще…
— Так… — протяжно сказал Кутузов. — А если сделать скидку на молодость?
— Двадцать пять лет такой возраст, когда даже девушке пора отвечать за свои поступки.
— Так… — повторил Кутузов. — Вы не видите в этом материале проблемы?
— Я вижу проблему распущенности. Мне ее не поднять. Но и осиль я это, полковник Федоров все равно не согласился бы на публикацию материала.
— Это другой вопрос… И как раз в этом вы ошибаетесь… Я вот о чем хочу спросить… Не находите ли вы, что публикация материала пошла бы на пользу и Линде и Кошкину.
— В семейном плане…
— И в плане создания семьи… И в том, чтобы в дальнейшем не совершать ошибок.
— Они их не совершили. Там, в Закарпатье, они делали то, что хотели. Они проводили время. Получали удовольствия… Василий Дмитриевич, если человек взялся за электрический провод, не ведая о действии электричества, то это ошибка. Но если то же самое он сделал сознательно, какая уж тут ошибка?
— Убедительно.
— Мало того, есть еще одна проблема. Заботы, неприятности, вернее, преодоление, разрешение их, возникших в результате распущенности, переадресовываются обществу. В данном случае нашему журналу… Даже если бы мы были волшебниками и соединили их в браке, ничего хорошего это не принесло бы. Они плодили бы не только детей, но проблемы, которые мы своей волшебной силой обязаны были решать.
— Я ваш должник, — сказал Кутузов. — Пойду к главному выдавать ваши мысли за свои.
В конце Метростроевской Игорь по подземному переходу вышел к станции метро «Парк культуры». Доехал до «Киевской». Вышел к пригородным платформам. Электрички стояли заснеженные и прямые. Он доехал до Матвеевской — второй остановки от Киевского вокзала.
В почтовом ящике его ждало письмо, написанное Жанной Луниной.
3
В открытую дверь подполковник Хазов вошел вкрадчиво, неслышно. Матвеев кинул взгляд на пол. Случаем, не в тапочках ли командир первого батальона? Дежурный по части капитан Сосновский закрыл за Хазовым дверь.
— Разрешите, товарищ полковник?
— Садитесь, Василий Филиппович.
Хазов сел на стул. Перед ним блестел полированный узенький столик, стоявший перпендикулярно к большому письменному столу командира полка. На столике красовалась пепельница, тяжелая, из хрусталя. Хазов знал, что полковник Матвеев ездил вчера в Сезонное. И догадывался: вызов в штаб полка связан с этой поездкой.
Матвеев долго и задумчиво смотрел на пепельницу, возможно, любуясь тем, как переливается в ней падающий из окон свет. Потом сказал:
— Я докладывал о вашем рапорте командиру дивизии. Вчера.
…Да, вчера в Сезонном полковник Матвеев докладывал генералу о рапорте командира первого батальона. Но разговор шел не только о том, чтобы отпустить Хазова в распоряжение министерства.
Генерал сказал:
— Однажды я был свидетелем случая, когда в большом городе среди бела дня глыба снега сорвалась с крыши и убила человека. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю, товарищ генерал.
— Глыба снега сама по себе сорвалась… Вчера еще снега не было. За ночь намело. Днем неожиданная оттепель. В результате несчастный случай. На первый взгляд виновных нет… Но они есть. Городские власти. Отсутствие с их стороны должного каждодневного контроля привело к тому, что начальник данного ЖЭКа не позаботился о своевременном сбросе снега. Вот и несчастный случай!
— Несчастные случаи бывают разные, — угрюмо заметил Матвеев.
— К какой бы категории ни относился несчастный случай с вашим прапорщиком, он не украшает вас как командира. Вам понятно?
— Понятно, товарищ генерал.
У генерала неживые, стеклянные глаза. На лице никаких эмоций. Правда, время от времени он вертит шеей. Слова произносит старательно, будто читает в микрофон:
— Вас считают опытным командиром полка. Это справедливо, учитывая вашу боевую биографию и деловые качества… Но вот я познакомился с результатами прошлогодней осенней проверки…
— Этой осенью были другие результаты.
— Прошу вас, полковник, не перебивайте… На протяжении ряда месяцев вы докладывали, что полк и штабы батальонов держат под действенным контролем ход учебы и социалистического соревнования. Однако первые же контрольные занятия выявили несостоятельность вашей информации. Большинство рот не подтвердило тех высоких оценок, которые ставили им ваши штабные офицеры.
Конечно, Матвеев мог напомнить генералу, что контрольные занятия проходили в исключительно неблагоприятных погодных условиях. В туман, ливневые дожди, ветры… Но это была бы только половина правды. Полковник Матвеев не имел права снять с себя вину: передоверил он контроль начальнику штаба полка. Штабные офицеры неоднократно присутствовали на занятиях в подразделениях. Но проверка в основном сводилась к просмотру планов-конспектов. Темы тактической подготовки отрабатывались на местности в упрощенной обстановке… Потом было партийное собрание полка, совещание офицеров. Все эти вопросы получили должную критическую оценку. Положение выправилось… И то, что генерал вспомнил об этом год спустя, когда полк вышел в передовые, неприятно резануло Матвеева, обидело.
— Не ошибается тот, кто ничего не делает, — напомнил Матвеев.
Генерал дернулся, сдвинул брови. Глаза его в гневе ожили:
— Я вызвал вас сюда не для того, чтобы выслушивать прописные истины. Дивизия борется за звание передового соединения. И наш и ваш контроль должен быть упредительным. Недостатки необходимо выявлять тогда, когда их еще можно успеть устранить, исправить…
…Полковник Матвеев вновь перевел взгляд на пепельницу. Лицо его было суровым и усталым, несмотря на то, что рабочий день только начинался. Хазов напрягся. Стало ясно, полковник не порадует его.
Рапорт, конечно же, отклонен командиром дивизии. И вполне возможно, Матвееву приказано сделать командиру батальона внушение, разъяснить, что перед ним стоят сейчас иные задачи. Задачи конкретного повышения боевой и политической подготовки вверенного ему подразделения.
