Жена Малышева была красавицей. Сам он, судя по фотокарточке из личного дела и отзыву заместителя по науке, ничего особого собой не представлял. Но когда в ответ на звонок на пороге квартиры появилась высокая, стройная молодая женщина в брючном костюме, с туго обтянутыми смуглой кожей высокими скулами, точеным носом, огромными темными глазами и гривой распавшихся по спине волос, прихваченных голубой лентой у чистого лба, Кологривов растерялся и в ответ на ее приветствие, сбиваясь, пересказал заранее заготовленную легенду об общем друге-геологе, которому срочно понадобился адрес ее мужа. Лепет его, сам это чувствовал, казался бессвязным, тем более что красавица на глазах теряла приветливость и учтивость.

— Малышев? Не знаю, где он болтается, и знать не хочу! Нет, не пишет. Не пишет и не звонит. А чего волноваться? Мы же не дети, надо будет — сообщит. Что? Приезжал? Ах да, я забыла, в конце июня приезжал, получил деньги и снова уехал. Куда? То ли в Сибирь, то ли на Урал, он туда каждый год ездит. Нет, не знаю. Вряд ли кто вам скажет, где искать. Друзья? Так они все такие, все в поле. Хорошо, если что-нибудь узнаю или вспомню, обязательно позвоню. До свидания.

Вернувшись к вечеру после безуспешных розысков адреса Малышева в управление, в кабинет подполковника, и анализируя с ним вместе дневной розыск, Виктор понял внезапно, что Ираида Николаевна Малышева переиграла его и специально или не специально чего-то недоговорила. Или попросту провела...

— Отношения семейные — дело трудное, — махнул рукой Куницын. — Тут с налету ничего не поймешь. Кто знает, что там между ними? Поди разберись... Но если другой зацепки не будет, придется их распутывать.

УВД Пермского облисполкома.

УГРО.

На ориентировку № 286 от 4 июля 1974 г.

В восемнадцати километрах от г. Красноуфимска вблизи дороги Пермь—Красноуфимск 18 июня был обнаружен затопленный в реке автомобиль ВАЗ 2103 синего цвета без государственных номерных знаков.

По номерам двигателя и кузова установлено, что затопленная автомашина принадлежит жителю г. Первоуральска Кичеву В. Н. и с 9 июня 1974 г. числится в розыске как украденная у владельца.

В настоящее время автомобиль возвращен владельцу.

Вой двигателя и вибрация скоро перестали ощущаться, вертолет легко скользил над заболоченной тайгой; внизу расстилался утомительный однообразный пейзаж — сплошной бурый покров болот, посверкивающий, как новогодними блестками, пятнами открытой воды, прочерченный косыми линиями редких и чахлых падающих сосенок. Но унылость эта, убожество юганского пейзажа привораживали взгляд, и трудно было оторвать глаза от окна, от скучной этой равнины, как от рвущихся мимо колес железнодорожного состава.

Владимир Геннадьевич пересилил себя и поглядел на спутника — младшего лейтенанта Муртазеева, хозяина участка, что «больше двух Люксембургов». Тот, перехватив взгляд Миронова, подмигнул и скосился вниз: видал, мол, какие у нас тут Палестины.

В Юганск Владимир Геннадьевич прибыл два дня назад, и оказалось, что немного опоздал: буровой мастер Ветров Павел Николаевич только накануне с бригадой улетел на вахту на две недели.

— Если погода не испортится, — добавил участковый, с любопытством рассматривая гостя.

— А если испортится?

— Тогда свободно могут еще недельку-две прихватить. Всякое бывает.

— Да?! Ну и перспективы ты рисуешь! Что же делать?

— А что хотите, — пожал плечами тот, — можете здесь дожидаться, а можно и туда, на буровую, слетать.

— Ну ладно, за приглашение спасибо, полет мы отложим, а пока ты бы рассказал что-нибудь о Ветрове.

— А что рассказывать? Мужик как мужик. Хороший мастер и человек хороший.

— Прямо-таки и хороший?

— Ну да. Настоящий мужик. Кавалер орденов, коммунист, депутат райсовета. Чего еще-то? Нормальный мужик, все бы здесь такими были.

Миронов присвистнул:

— А ты того, про ордена и Совет-то не путаешь? Может, про кого другого говоришь?

— Как это про другого? У нас бурмастер Павел Николаевич Ветров один. Что я путать буду?! Он еще и дружинник, мне помогает, бичи здешние его боятся!

— Да, задал ты, Рустам, задачку, но ничего, разгадаем.

Два дня разгадывал ее Владимир Геннадьевич. Успел побывать в геологическом управлении, слетать в райсовет, поговорить с десятками разных людей, получить массу информации о бурении скважин в условиях Зауралья, о перспективах нефтеносности «площадей», о трудности работы с «кадрами», выслушать множество жалоб и просьб, откровений и поучений, и понял, что искать нефть в Ханты-Мансийском округе дело трудное, хлопотное и дорогое, но искать ее надо, и будущее у этого малообжитого и холодного пока края большое, что в следующий свой приезд он найдет не возочки на колесах под непонятным названием «балки́», а города с большими домами, театрами, светлыми магазинами и другими необходимыми элементами городской культуры.

Еще он понял, что не «контингент» определяет здесь жизнь, что живут и трудятся в неуютных краях этих в основном прекрасные специалисты, преданные своему делу люди, по разным причинам приехавшие сюда геологи, буровики, вышкомонтажники, эксплуатационники, инженеры и рабочие, сварщики и дизелисты. Одним из достойнейших среди трудовой этой гвардии был буровой мастер Ветров Павел Николаевич, чья художественно исполненная фотография, на которой он был снят у вышки, в залитой нефтью, антрацитово сверкающей робе, по праву украшала управленческую доску Почета.

Жизнь, прожитая Павлом Николаевичем до того момента, как попал он в поле зрения Миронова и его коллег, казалась простой и ясной, как арбуз: война, которую будущий бурмастер прошагал от звонка до звонка, три ранения, контузия, медали и два ордена, работа на стройке, заочный нефтяной техникум и буровая. Здесь Ветров тоже прошел весь положенный путь от верхового до помбура, и восемь лет назад, приехав в Сибирь из более теплых и сытых мест, получил бригаду, быстро освоился, навел порядок в разношерстном своем коллективе, выдвинулся в передовики, начал бить местные рекорды и приближаться к союзным, получал новые, мирные уже награды, не потеряв при этом уважения коллег и подчиненных. Успехи его зависти не вызывали.

И брал бурмастер, как понял Владимир Геннадьевич, справедливостью и добротой. Но работу требовал всегда. «Ветров, — воскликнул один из его сошедших с круга бывших рабочих, склонный, видимо, к философской созерцательности, — да он же стукнутый! Он же в работу, как долото в породу, лезет! И других туда же!»

Но в интонациях не было осуждения, наоборот, послышалось Миронову скорее восхищение необыкновенными ветровскими способностями да сожаление сбежавшего от возможного своего счастья, измытарившегося, не вконец еще опустившегося «бывшего интеллигентного человека».

Нет, недруги были и у Ветрова. И их тоже разыскал Владимир Геннадьевич и расспросил осторожненько, между прочим, не бросив тени на заслуженного мастера. У каждого обиды были свои: одному отказал в доверии и выгнал из бригады за кражу, другой, пытаясь использовать былое дружеское расположение уважаемого депутата, надеялся вне очереди получить столь дефицитное здесь отдельное жилье, да просчитался, третий лично Павлом Николаевичем уличен был в злостном браконьерстве. Но даже ругань их могла быть зачтена Ветрову плюсом. Не только криминала, элементарных житейских, всеми прощаемых слабостей Миронову в поведении бурмастера найти не удалось.

И сегодня утром, когда на ветровском портрете не осталось неясных мест, Миронов созвонился с полковником, получил добро, пришел в тесный кабинетик участкового и, вытирая пот скомканным платком, бросил младшему лейтенанту Муртазееву: