Нет, будь на их месте он, Сашка, не полез бы уже в запрет очертя голову. Андрей Петрович, видно, узнал тогда одного Баландина, раз ходил домой к нему, а не к ним, Ершовым, и, конечно, теперь глаз с него не спустит. Почему они этого не понимают? Или надеются перехитрить инспекторов?

Сашка побежал на берег, разделся и, положив одежду на мостки, бросился в воду. Купался долго: плавал и нырял, загорал, лежа в куласе, пока мать не позвала обедать.

Стол был накрыт в беседке и, когда Сашка подошел к нему, отец с Баландиным уже выпили по стаканчику и закусывали вяленой воблой и зеленым луком.

От ухи он отказался, но мать на этот раз не ворчала, что ему никогда не угодишь. Она принесла из сарая большую и глубокую сковородку с рыбой, которую жарила там на костре, и Сашка с удовольствием уплел два добрых куска. Потом он съел миску холодной простокваши, посмотрел на захмелевшего отца, добившего с Баландиным водку, и решил, что сегодня обязательно скажет ему про Полосухина, вот пусть только он останется один.

Но Баландин после обеда увел отца к себе.

Сашка было расстроился, но, подумав, решил, что, быть может, это и к лучшему: когда отец трезв, с ним легче договориться. Он увидел весла, брошенные им у шалаша, и, подняв их, понес на место: ставя в шалаше в угол, случайно зацепил ими шест, висящий под крышей на проволоке, через который был перекинут режак. Шест качнулся, но Сашка не обратил на это внимание и пошел к выходу. И лишь услышав, что позади что-то глухо шлепнулось на землю, обернулся и увидел сеть. Она лежала на затухшем очаге, где мать недавно готовила рыбу.

«Так она ведь расплавится на углях!» — испугался он и тут же схватил ее в руки, внимательно осмотрев.

Нет, пряжа ячеи цела, капрон не успел расплавиться, угли сверху уже потухли, покрывшись пеплом, и только глубже, когда Сашка ковырнул щепкой очаг, он нашел красные глазки головешек.

«А что если я?..» — мелькнула мысль, и он на мгновение обомлел, почувствовав, как у него вдруг громко заколотилось сердце.

Вот он, кажется, выход, да еще какой!..

Сашка перевел дыхание, поднял голову и бросил взор на шест, затем выглянул из шалаша. Во дворе никого не было. И, уже не думая о том, чем может все это кончиться, он разгреб горящие угли, как следует раздув, бросил на них режак и скорее пустился наутек.

Теперь пусть они попробуют поймать рыбу!..

А вдруг отец догадается, что режак с шеста упал не сам, а его сбросили на угли нарочно?.. Не должно. Шест висит как раз над самым очагом, и сеть вполне могла с него сползти. После того, как мать вынесла из шалаша сковороду с жареной рыбой, туда никто больше не заходил, а то, что он был там, никто не узнает.

Сашка успокоился и, облегченно вздохнув, улыбнулся своей находчивости. И теперь уже недоумевал, как это он не сообразил такое сделать раньше! Но ничего, не поздно и сейчас. Что было, то прошло, и больше отец не полезет в запрет за рыбой. Сетью с мелкой ячеей и тонкой пряжей осетра не поймаешь — порвет, а сметать новую не сможет. Нет у него больше толстой пряжи, сам слыхал, как он говорил об этом Баландину…

Сашка огляделся и лишь только сейчас с удивлением заметил, что он сидит на палубе полузатонувшего сейнера. И чего это он сюда забрался? Ребята, наверное, что-нибудь делают, а он схоронился сам не знает от кого. В штаб надо идти, в штаб, и опять все будет хорошо и ладно!..

Подбегая к школе, Сашка не заметил, что двор пуст, и, только ворвавшись в калитку, с недоумением посмотрел по сторонам. Потом он перевел взгляд на широкие окна пионерской комнаты и, не увидев и там никого из ребят, удивился еще больше.

Куда это они делись?!

Он хотел уже повернуть назад, но для пущей убедительности решил проверить, заперт ли штаб, и завернул за угол к крыльцу. Тут его внимание привлек лист бумаги, прикрепленный к двери конторскими кнопками.

«Все ушли на перекрытие Сухого ерика», — прочитал он объявление, написанное крупными печатными буквами, и подумал, что вода на полоях, должно быть, резко пошла на убыль.

Ну вот, товарищи делом занимаются, а он притворился больным и отсиживался дома да еще развлекался — ловил рыбу!.. Но ведь и его надо понять: не хотел он, чтобы ребята кололи ему глаза отцом-браконьером, как это сделал Вовка Баландин, вот и маялся, не знал, что предпринять, пока не нашел выход. А теперь он готов делать все, что потребуется, и не пожалеет для этого ни сил своих, ни времени…

Выскочив со школьного двора, Сашка побежал к околице, затем свернул к реке и берегом — к устью Сухого ерика. Но там уже все было закончено. В самом узком месте, где два длинных пологих холма стиснули ерик, воду пересекла узкая насыпь, земля по обоим берегам была разворошена и зияла свежими желтовато-серыми ямами и канавками.

Опоздал! Куда же они отсюда ушли?

Сашка мысленно представил себе весь ерик, от верховья до его устья, и подумал, что за мостом у водокачки, где они караулили в засаде Ивана Кердяшева, ерик хотя и шире, чем здесь, но зато мельче, и там раньше чем где бы то ни было всегда после спада воды пересыхает русло. А раз так, то и ребята сейчас должны быть там, значит, ему надо спешить туда!

Он повернулся и берегом зашагал обратно, но тут услышал гул мотора и увидел идущую с полеводческой бригады автомашину. Побежал к дороге, поднял руку. За рулем ехал знакомый шофер. Он остановил самосвал, посадил Сашку в кабину и через несколько минут доставил его в село.

Остальной путь Сашка проделал пешком и еще издали, не доходя моста, увидел ребят.

Так и есть, они перед водокачкой у ерика. Скопились у насыпи, суетятся. Одни, орудуя лопатами, копают землю и бросают ее в ведра и на носилки, другие снуют с ними от ерика к валу и обратно, сбрасывая землю в воду на перемычку.

Сашку встретили так, словно его давно уже не было в селе и он толком ничего не знает о делах.

— А мы сегодня с самого утра работаем, — едва он подбежал к ребятам, похвалился Славка Косарев. — Уже сделали одну плотину, это где ерик впадает в речку…

— И после обеда сюда пришли, — добавил Витька Бубнов.

— С тех пор, как у тебя заболел зуб, мы каждый день по три раза замеряли на полоях воду, — рассказывал Горка Щетинкин. — Сперва она убывала совсем незаметно, на один-два сантиметра в сутки, потом как будто даже остановилась и вдруг за одну ночь ушла сразу на четверть!

— Вот Андрей Петрович и поднял весь отряд по тревоге!..

И тут Сашка увидел Полосухина. Все еще с загипсованной рукой на перевязи, он сидел на сухой кочке перед редкой порослью камыша и, не торопясь покуривая сигарету, внимательно наблюдал за ним, Сашкой.

Сашке не хотелось идти к нему, он почему-то опасался неожиданных вопросов и боялся при ответе на них попасть впросак, но ноги сами несли его невольно к Полосухину.

— Как зуб, Саша, — не спуская с него глаз, спросил он, — не беспокоит?

Сашка мотнул головой и почувствовал, как у него загорелось лицо.

— Я… я к ребятам пойду, — растерялся он, — помогу… землю буду таскать…

Полосухин чуть помедлил, что-то раздумывая, и кивнул головой. Сашка, не сдержав облегченного вздоха, бросился к товарищам.

Что с мальчишкой происходит?

То был веселый, жизнерадостный, энергия из него так и била через край. А сейчас будто подменили. Стал грустный, задумчивый, глаза потускнели, и в них словно какой-то испуг застыл, а когда говорит с тобой, старается отвести взгляд в сторону, точно в чем-то виноват или ему стыдно за что-то, но он не может об этом сказать и переживает…

Да и с зубом у него, кажется, что-то не так.

В тот день, когда пожаловался Сашка в штабе на зубную боль и пошел по его, Полосухина, совету, в больницу, он случайно узнал, будучи в амбулатории, что на приеме у врача Сашки не было. Почему же мальчик не захотел показаться ему? Испугался, что врач предложит вырвать больной зуб? Или же он у него вообще не болел?