– Послушай, старик, я заслушался твоей историей и, даже позабыл спросить. Откуда ты знаешь, все это в таких подробностях, будто ты все время незримо присутствовал рядом?

– Меньше всего этот вопрос я ожидал услышать от тебя… Впрочем, я знаю, ты просто почувствовал… Разумеется… Это был правильный вопрос. Конечно, я не досказал тебе эту историю до конца. Ее продолжение или, скорее, окончание весьма печально… Все дело в том, что этот человек вскоре вернулся. Уже спустя вторые сутки его бездыханное тело, найденное в ее келье, ожило, однако, даже те, кто уже немного был знаком с ним, не смогли узнать его вновь. Видимо, он вернулся не полностью или же вернулся не он… Такова была воля Тантры.

– И что же дальше? – спросил я, и странная тень догадки обратилась в лед где-то под ложечкой…

Старик медленно встал и направился к выходу.

– Да-да… А дальше, не найдя ничего лучшего для себя, он стал хранителем Веры и Власти этого ашрама и, как ты уже догадался, – рассказчиком этой истории…

Очень долго, наверное, с раннего детства,

Я искал то заветное место,

Где встречаются ветры…

И вот через годы, я нашел его и увидел,

Наивно ликуя пред редкой удачей,

И считая, что вся Мудрость мира

Теперь мне доступна…

Но, увы, только мрак запустенья,

И присутствие смерти всегда где-то рядом…-

Фернандо Санчес “У колыбели гения”

Сегодня на меня нахлынули воспоминания. Говорят, что это чаще происходит в старости, особенно, если это воспоминания перемешаны пополам с грустью. Я никогда не печалюсь по ушедшим временам, ностальгия – это совсем не мое. Я считаю, что лучшие времена – это те, в которых ты живешь. Я не жалею об утраченных возможностях, ибо у человека всегда возможностей более чем достаточно, но сегодня – особенная ночь: осеннее равноденствие и затмение Луны. А в полнолуние грусть и тоска – нередкие гости. Но чаще иного меня все-таки пробирает тоска по ушедшим друзьям, потому как это единственное, что всегда достается как подарок Мира и если теряется, то безвозвратно.

Нас было четверо. Когда-то давно они подобрали меня на одной из Алтайских троп. Помню, я заблудился и, попав в довольно странную, очень раннюю для этих краев пургу, и потеряв половину вещей и продуктов. Поняв, что я окончательно сбился с пути, я просто уселся, пытаясь прибегнуть к последнему – открыть внутреннее зрение, которое могло бы меня куда-нибудь вывести. Когда пурга закончилась и погода наладилась, я так и сидел посреди тропы, пытаясь вызвать нужное состояние. В это время они возвращались. Им было хорошо, и они с гиканьем и криками сбегали по склону. Увидев меня, они сразу все поняли, и уже через несколько минут передо мной стоял примус с булькающей на нем кашей. Так мы познакомились. Очень скоро я узнал, что это весьма отчаянные и по-своему странные люди. Наверное, это были единственные туристы в нашей стране, кто как к себе домой ходили в северные отроги Гималаев, минуя с особыми хитростями бдительных пограничников.

– Мало вам гор, что ли? – спрашивал я тогда.

В ответ они ухмылялись и говорили, что прочие горы – само собой, а Гималаи – это не просто горы…– такой был всегда ответ.

Один раз мы отмечали Новый Год у одного из них на даче. Возле пылающего камина стояли кресла и столик, на который внезапно лег лист бумаги:

– Полюбопытствуйте!

Мы склонились над листом, на котором были начертаны несколько линий и что-то отдаленно напоминавшее контурную карту Евразии и Африки. «Верно, это она и есть, – прозвучало в ответ»

– Ребята, я тут такое раскопал, что даже боюсь говорить, потому, как вы прям щас в тапочках и побежите!

Это был Тимур – заводила – рыжий Овен, необычайно сильный и задиристый.

– Ну, ты уж попытайся, а я их подержу, – встрял я, поскольку считался в этой компании человеком холодным и рассудительным.

– Не могу, вот еще грогу бы мне… тогда, может, спьяну я бы и выболтал, хотя, скажу я вам, все военные тайны дешевле стоят, чем …– он постучал себя пальцем по темени. Выпив еще полстакана грогу, как всегда, за безнадежное мероприятие, рыжий Тимур пустился в повествование. Он достал довольно потрепанную тетрадь, объявив, что это его походный дневник позапрошлого года.

– Вот, читаем, – он стал водить пальцем по карандашным строкам, – «Здешние скотоводы – это было на Памире, в Таджикистане, – добавил он мимоходом, – считают, что наиболее зловредный ветер тот, что дует со стороны пика Исмоила Сомони, он же – пик Коммунизма. Когда задул этот ветер, то пастухи-таджики отговорили нас двигаться в путь, и мы действительно два дня пережидали ужасную непогоду».

– Ну и что? – спросил я.

– Помолчи! Мы тогда были примерно в пятидесяти километрах к югу от поселка Хайдаракент. – Тимур поставил точку на карте, где должен был находиться поселок, затем была отмечена точка пика Коммунизма и через них проведена линия.

– Дальше… Я читал, что у индусов, проживающих в северных штатах, по крайней мере в некоторых племенах, существует обычай располагать алтарь и жертвенник в северной или же в северо-восточной части дома, но чаще все-таки в северной. Это продиктовано тем, что, по их мнению, самые зловредные – это духи северных гор и севера вообще. Они считают, что на север утекают силы человека, и на север же улетает его душа после смерти, особенно, если человек вел неправедный образ жизни. С подобными поверьями я встречался не раз, но в данном случае речь идет о касте посвященных браминов из Сринагара и Джаммы.

Он отметил на бумаге Сринагар и Джамму и также линии азимутов на север и северо-восток. Линии пересеклись примерно на широте горы Чогори в северо-западных Гималаях.

– И последнее, что я хотел сказать на сегодня…– он сделал паузу, – Признаться, я сразу воспринял этого человека, как посланника, ибо его слова прозвучали для меня, подобно грому, я тогда чуть не рухнул прямо на тротуар. Он… Да, кстати, я не сказал, что это мой сокурсник-афганец, у него все предки из города Пули-Хумри. Собственно, это скорее не город, а ПГТ по-нашему, я о нем и узнал-то совсем недавно, недалеко от него Костя погиб, ты помнишь его, – он обратился к Кару, это было прозвище одного из них. Тот кивнул.

– Так вот в том разговоре мне Ибрагим, ну это имя того афганца, говорит, что, дескать, все зло идет с востока. Ну, это он к тому, что мы тогда говорили о какой-то секте буддийского толка, а может, и не буддийского, в общем – восточного. Ну, вот он по востоку-то и прошелся. Я сразу его перебил и говорю, что, мол, это что же у вас там про восток пословица такая есть? А он и отвечает, что да, мол, пословица, дед его еще любил повторять, и, кстати, на охоту ездил только в западном направлении. Ну, теперь вот вам Пули-Хумри, – он поставил точку, – и вот направление на восток, – он провел луч азимута. Линии пересеклись, ну или почти пересеклись, неважно это. В комнате воцарилось молчание.

– Я так понимаю, что вы обалдели, – продолжал Тимур, – но я все же позволю себе подвести некоторые итоги. В точке, которую мы с вами только что наметили, сосредоточен источник земного зла. Это, если хотите гнездо дьявола, ну, или, может быть, одно из гнезд. И в этой связи: какие будут соображения?

Когда я взглянул на их лица, то уже тогда понял, что препятствовать бессмысленно, ничего уже сделать нельзя, разве только следовать вместе с ними, и вместе с ними разделить все.

Это во многом были странные люди, не верящие ни в Бога, ни в черта, и одновременно очень тонко чувствующие природу и строго выполняющие абсолютно все заповеди странников, многие из которых домоседу могут показаться нелепыми.