Итак, я стал осторожно двигаться вдоль стены, слегка вроде бы, касаясь земли и осторожно огибая возникающие у меня на пути предметы. Время от времени мне попадались какие-то двери или ворота. А может, это было что-то другое, но – очень похожее. Иногда возле них даже встречались люди. Некоторые из них сидели в полном молчании, иные беседовали. Речь их была непонятной и, кажется, неодинаковой. Вообще все они были абсолютно разные. Среди них были арабы, китайцы, эфиопы и даже, как мне показалось, шведы. Все они двигались как-то замедленно, словно находились в воде или даже масле. Обогнув один поворот стены и, пройдя еще несколько дверей, я увидел, что одна из них приоткрыта. Возле нее сидел человек в головном уборе, похожем на тюрбан и пристально меня разглядывал. Из-за двери тоже кто-то смотрел, но я вспомнил слова старика и, отшатнувшись, двинулся дальше – это была явно не моя дверь.

– Эй, ты ошибся,– услышал я голос позади себя.

Обернувшись, я увидел, что из-за двери выглядывает мой старик. Впрочем, это уже был не давешний старец. Этот человек походил на него, как две капли воды, но выглядел значительно моложе. Сам не знаю, что меня тогда остановило, но я стал, как вкопанный и мысленно призвал дух Юго-Западного ветра. Дверь хлопнула, будто от сквозняка и «старик» исчез. Двигаясь дальше, мне приходилось сталкиваться с подобными «чудесами» раза три или четыре. «Главное – чтобы не охватил страх»,– стучала в голове одна и та же мысль.– «Если он придет, то тогда – всему конец. Меня просто вышвырнет из этого мира… и кто знает, что будет дальше? Может, я повторю судьбу мужа Марии, а может, о его судьбе мне придется лишь мечтать…»

Стена поворачивала направо, и передо мной возникла еще одна стена, образуя как бы два прохода. Я двинулся вправо.

Вскоре я миновал небольшую группу людей, которые сидели прямо на земле и, раскачиваясь, что-то пели. За ними я увидел дверь, показавшуюся мне знакомой. Она выглядела массивной, казалось, что она была оббита железом и, кроме того, по всей ее площади были прибиты железные полоски, образующие правильные ромбы. Вместо ручки было приделано витое кольцо. Вспомнил! Я видел эту дверь в пещерах. Но каких? Лаврских или Китаевских? Нет, не помню… Сам не знаю почему, но я решил, что это моя дверь и, толкнув ее, я увидел, как она медленно открывается, и будто бы даже услышал ржавый скрип. За ней была кромешная темнота.

– Смелее, – послышалось за спиной. Обернувшись, я увидел ночного гостя.– Пойдем, время не терпит. И мы шагнули за ворота. То, что было за дверью описать очень сложно. Поначалу это была просто какая-то теплая, довольно приятная тьма, в которой мы словно бы плыли. Очень это походило на плаванье в подземном озере в какой-нибудь глубокой пещере. Затем стало понемногу проясняться, и я увидел, что мы пролетаем мимо каких-то предметов или построек. Они были, как будто завернуты в марлю и не имели четких очертаний и цветов.

– Это улицы города,– пояснил старик.

– А куда мы летим?

– К царской библиотеке. Там моя лаборатория.

Вскоре мы оказались внутри какого-то дымчатого куба, по стенам которого также стояли предметы неясных очертаний. Далее я как будто куда-то проваливался и между провалами врывался голос старика, сующего мне прямо под нос то какой-то пергамент, то дощечку, на которой он что-то старательно царапал. Все, что он говорил, было, на удивление, так ясно, что я даже где-то внутри себя поражался: как мне это не приходило в голову раньше и почему это стало ясным именно здесь и сейчас? Теперь было понятно как день, что именно было неверно в моих экспериментах. Правда, кое-что так и осталось не до конца понятым. Например, я не могу объяснить, что значит его фраза: «Ты замыкал на том маленьком сарайчике энергии двух миров, и мне вообще странно, почему ты остался жив?» Старик рассказывал все, что я просил. Говорил он медленно и бесстрастно, все также контрастируя своим выражением лица и артикуляцией. Оставалось ощущение, будто он лишь выполнял долг по отношению к некоему объекту, к которому, в общем-то, равнодушен.

Так, мне кажется, мы проговорили часа четыре или же дольше, а затем вышли за ту же дверь и старик сопровождал меня почти до самого окончания стены.

– Все, ступай, далее я тебе бесполезен… – он уже повернулся, чтобы уйти.

– Что можешь пожелать на прощание?

– Ступай, путь долог. Времени мало,– проскрипел он.

– Сколько?

– От тебя зависит, – ответил он, повернувшись на полкорпуса ко мне, – но думаю, в этот раз – не более двухсот. Схождение Миров ты, скорее всего, переживешь.

Затем, он повернулся и очень скоро исчез за поворотом стены, оставив меня в ужасном недоумении. Мне бы очень хотелось спросить, что он имеет в виду, но смысл сказанного уже и так стал постепенно доходить до моего сознания. Я легко вышел в свой мир и раскрыл глаза. Солнце отодвинулось от третьего зубца совсем немного: так, будто я провел в том мире минут пятнадцать. Я встал, еще раз произнес уже благодарственную молитву и, закинув на плечи рюкзак, тронулся в обратный путь. Мне тогда показалось, что я стал немного другим, и при этом даже мои эксперименты, ради которых все, собственно, и затевалось, уже не представлялись теперь такими уж важными. Меня распирало, хотелось орать, благодарить чуть не каждый встреченный цветок или дерево. Энергия просто била фонтаном! Казалось, что я могу подпрыгнуть, ухватиться за небо и притянуть его к земле! В общем, я сделал новый и очень важный шаг, я шагнул за ворота, за которыми начинался новый, потрясающий и совершенно неведомый мне путь.

Вместо эпилога…

      И все же, знаете ли вы, что потрясло меня тогда больше всего? Нет, не в «городе теней», уже после. Наверное, это смешно, но я, просто сел на землю и закрыл лицо руками и так сидел, не в силах подняться. Дело в том, что обратно я решил пройти через поселок Сучак, с тем, чтобы еще раз поблагодарить Акима. Но я неожиданно узнал, что никогда там не знали мужика по имени Аким. А дед Степан, который знал по округе просто всех, утверждал, что мужиков с таким именем вообще и не было… Вернее, был один, но он погиб вроде бы где-то под Сталинградом, а других не бывало. Да и коней-то табунами, почитай, с послевоенных лет уже никто и не держит…

Tantaen animis caelestibus irae?

(Ужели столько гнева в душах богов? )

Вергилий “Энеида” I,11

      Всякий раз, когда я заканчиваю работу над каким-нибудь странным случаем, я, словно бы наполняюсь до краев туманом, отдающим среди прочего явной философической ленью. Размышления плавно, словно в полярном дрейфе, уводят меня далеко-далеко… Да в общем-то, в этом и нет ничего странного: одно дело слушать лекцию какого-нибудь буддолога о карме, реинкарнации и всякой подобной экзотике, а другое дело, когда тебе дают к этому прикоснуться, почувствовать! И не просто прикоснуться… Дают окунуться во все это, рассмотреть со всех сторон с тем, чтобы у тебя надолго захватило дыхание от потрясающих масштабов увиденного: «Ой! А лектор тот буддолог, оказывается, не врал!..»

Сегодня всякие буддийские и индуистские словечки вроде «кармы» используются в повседневной речи всеми, кому не лень. Но особенно этим отличаются разного рода «целители», которые оказывается бессильными перед болезнью или каким-нибудь иным людским горем. За этими разговорами нередко мелькает не только отсутствие какого-либо понятия о том, что это такое, но и простое равнодушие – «Твоя болезнь продиктована кармой,– слышал я много раз, – а посему ступай умирать! Ничего поделать нельзя!»

– Как же так? – спрашивал я себя, – Карма не может быть выше Бога! А он – есть любовь! Как же тогда совместить эти понятия? Потом, я постепенно пришел к выводу, что, собственно, глубокое понимание законов Причинности, именуемое в буддизме и индуизме «кармой», начинается тогда, когда человек перестает верить в случайности, когда для него становится очевидным, что случай есть имя закона, который попросту еще не распознан. Я перестал верить в случайности давным-давно, еще в раннем детстве и, вероятно, именно это обстоятельство и разбудило во мне мистическое видение мира. Сегодня, коль скоро разговор зашел об этом, я бы хотел рассказать одну историю, произошедшую довольно давно и закончившуюся весьма странно. Иногда, особенно по вечерам, я вспоминаю об этом, и тогда во мне зарождаются всякого рода сомнения. Все ли я сделал? И все ли правильно? Не знаю…