— Отлично.

Да, я ворчу. И, наверное, еще и дуюсь.

Она кивает головой.

— Ладно.

Кэлли смотрит на Снупи сверху вниз.

— Он все еще дуется после проигрыша, да? Я так и думала.

Я оставляю дверь открытой для нее, поворачиваюсь и возвращаюсь в свою гостиную, уткнувшись лицом в мой надежный диван. Он никогда меня не подведет.

Я не вижу ее, но чувствую это, когда Кэлли следует за мной в комнату.

— Итак, очевидно, мои родители никогда не удосуживались заменить матрас в моей спальне, никогда. И потребуется всего одна ночь, чтобы пружины действительно прокололи мой позвоночник.

Я хмыкаю в ответ.

— Коллин сейчас с ними, и, хотя я уверена, что тебе есть на что дуться, я подумала, может быть, ты захочешь на несколько часов покинуть бездну отчаяния и… пойти со мной за покупками? Это тебя взбодрит.

Я переворачиваюсь на другой бок.

— Подожди, дай-ка я проверю.

Я засовываю руку в штаны, обхватывая свое барахло.

— Да, у меня все еще есть член. С чего бы мне радоваться походу по магазинам?

Глаза Кэлли закатываются за густыми длинными ресницами.

— Потому что, Ворчун, я подумала, что ты, возможно, захочешь помочь мне опробовать новую кровать, после того как мы установим ее в моей комнате? — она разводит руки в стороны и насмешливо вздыхает. — Хотя-я-я, если ты предпочитаешь остаться здесь…

Я заинтригован.

— Кровать, говоришь?

Кэлли кивает.

— В твоей комнате? Той, что с дверью? И без твоих родителей?

— Да, — ее "да" заставляет меня смотреть на ее губы, ее рот. Я чертовски люблю рот Кэлли. — Что думаешь, Гарретт?

И она выглядит такой охренительно милой, сексуальной и милой. Мой член уже чертовски взбодрился. И мой хмурый взгляд превращается в ухмылку.

— Я думаю, мы купим тебе классную кровать, детка.

~ ~ ~

Я звоню на мобильный своему брату, чтобы мы могли одолжить его пикап. Когда меня перебрасывает на голосовую почту, мы направляемся в дом моих родителей. По дороге я бросаю взгляд на Кэлли, ее волосы развеваются на ветру от открытого окна, ее глаза загораются, когда я подаю сигнал, и она машет Олли Мансону. Есть что-то такое хорошее, такое чертовски правильное в том, чтобы видеть ее в машине рядом со мной — после всего этого времени — что наполняет мою грудь умиротворяющим ощущением. Я переплетаю наши пальцы вместе, держа ее за руку до конца поездки.

— Кэлли! — моя мать заключает ее в объятия.

Когда-то они были близки — сидели вместе на моих футбольных матчах, болтали о Бетти Крокер (бренд и вымышленный персонаж, используемый в рекламных кампаниях, посвященных еде и рецептам) на кухне. Моя мама была очень расстроена, когда мы расстались. В течение многих лет каждая новая девушка, с которой я начинал общаться, получала печать неодобрения — не так (заполните пробел), как Кэлли.

— Посмотри, какая ты красивая! Ты ничуть не изменилась. Разве она не прекрасна, Рэй?

— Красивая, — ворчит мой папа, уставившись на пульт от телевизора в своих руках, как будто он обезвреживает бомбу, меняя батарейки. — Рад тебя видеть, милая.

— Спасибо, мистер Дэниелс.

Затем он устремляет на меня свой суровый, неодобрительный взгляд.

Начинается.

— Твоих парней раздавили прошлым вечером, сынок.

Моральная поддержка никогда не была его сильной стороной.

— Да, папа, спасибо. Я был там. Знаю.

— Твой квотербек выглядел испуганным. У него нет уверенности в себе.

— Я работаю над этим, — вздыхаю я, потирая затылок. Я смотрю на свою маму. — Коннор где-нибудь поблизости? Нам нужно одолжить его пикап.

— Нет, он хотел увидеться с мальчиками. Это не его выходные с детьми, но у него был выходной, поэтому он хотел провести с ними немного времени.

Пока моя мама наливает Кэлли чашку кофе, и они начинают говорить обо всем, что происходит в Сан-Диего, я снова набираю номер телефона брата. Все равно провал — сразу на голосовую почту.

Итак, немного позже мы с Кэлли подъезжаем к огромному дому Коннора с каменным фасадом. Его пикап стоит на подъездной дорожке, голубая ель, которую он посадил в первый год, когда они переехали, растет во дворе перед домом, а его немецкая овчарка, Рози, лает сзади.

Но внутри… Весь ад вырывается на свободу.

Прежде чем мы добираемся до входной двери, я слышу, как Стейси и мой брат спорят, кричат, их голоса перекрываются резкими, сердитыми словесными выпадами. Но их слова заглушает рев…

Бензопила? Это что, бензопила?

Я смотрю на окно наверху, почти ожидая увидеть Кожаное Лицо, уставившееся на меня.

В фойе мои племянники выглядят так, словно не знают, куда себя деть, — как три медвежонка, потерявшие маму.

— Дядя Гарретт! — подбегает ко мне Спенсер. — Папа сходит с ума — он рубит дом!

И звук плюющейся бензопилы становится громче.

— Что, черт возьми, происходит? — спрашиваю я своего старшего племянника Аарона.

— Папа повел нас за мороженым, — объясняет он, его лицо напряжено и раскраснелось. — Мы должны были пойти в парк после, но у Спенсера заболел живот, поэтому мы пришли домой пораньше. А мама была здесь… с мистером Лоусоном.

— Он ее новый друг, — говорит Спенсер, невинно округлив глаза.

— Он тренер Брейдена по баскетболу, — тихо добавляет Аарон. — Они были наверху.

— Он выбежал через заднюю дверь, когда папа достал бензопилу из гаража, — заканчивает Брейден.

Иисус. Из нас четверых… Коннор, бл*дь, самый спокойный.

— Подождите здесь, — говорю я мальчикам, затем поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

В спальне мой брат только что закончил отпиливать последнюю стойку кровати с балдахином и приступает к ножкам.

Стейси машет руками, ее темные волосы развеваются вокруг лица.

— Прекрати это! Ты ведешь себя как псих, Коннор!

Мой брат просто щурится за защитными очками.

— Хочешь трахнуть кого-то другого — вперед. Но это будет не в нашей постели. Вот где я провожу черту.

Зззззз…. бум… и кровать падает.

— Эй! — я подношу ладони ко рту. — Вы, два гения, понимаете, что у вас внизу трое детей?

Только они больше не внизу. Они шаркают через дверной проем, уставившись на то, что осталось от кровати их родителей, и садятся в первом ряду на семейную драму уровня Джерри Спрингера.

Мой брат выключает бензопилу. Но Стейси все равно визжит, потому что она всегда так делает.

— Скажи это своему брату! Он вдруг решил стать суперпапой, хотя его никогда не было рядом со мной!

— Я. Был. На работе! — мой брат проводит руками по волосам, заставляя их торчать во все стороны. — Я врач. Когда меня вызывают — я должен идти, даже если у тебя эта чертова ночь для девчонок!

И они швыряют друг в друга грехи и обиды, как теннисный мяч на Уимблдоне.

Пока тихие, смертоносные слова Аарона не прорезали воздух.

— Ты такая шлюха.

И весь кислород высасывается из комнаты. Как тем пищевым вакуумным консервантом, которым пользуется моя мама. Никто не двигается, никто не произносит ни слова, все тихо.

Пока не раздается шлепок ладони Стейси по лицу Аарона, резкий и трескучий.

— Никогда больше не говори со мной так. — Она указывает на него, ее голос дрожит от ярости и душевной боли.

Мой брат срывает с лица защитные очки.

— Аарон. Ты не можешь так разговаривать со своей матерью.

Глаза тринадцатилетнего Аарона мечутся между родителями, наполняясь слезами.

— Ты сейчас серьезно? У тебя в руках бензопила.

Мой брат бросает взгляд на электроинструмент в своих руках, как будто только сейчас осознает, что держит его в руках.

— Посмотрите на себя… вы оба… — голос Аарона срывается. — Посмотрите, что вы с нами сделали.

И именно поэтому у меня нет собственных детей. Почему я, вероятно, никогда этого не сделаю.

Помните те задания по яйцам, которые мы все получали в средней школе? Те, где нам приходилось носить яйцо в течение недели, заботиться о нем, как о настоящем ребенке? Так вот это полная фигня.