Он закатывает глаза, а затем шевелит бровями на Кэлли.

— Если ты уволишься в первую неделю, Эван должен будет выложить сотню.

И моя грудь сжимается, гораздо сильнее, чем следовало бы.

— Она, бл*дь, не бросит, — я смотрю на нее сверху вниз. — Ты не бросишь. Ты справишься, Кэлли.

Она качает головой, и кулак, сжимающий мое сердце, ослабляет свою хватку.

— Я не ухожу. Но мне бы не помешало выпить.

Я киваю.

— Нам всем не помешает. В "У Чабби» каждый год действует специальная акция — если покажешь удостоверение учителя, получишь двойную скидку.

~ ~ ~

В Лейксайде много баров, но "У Чабби» — фаворит среди старожил и местных жителей, желающих выпить пива после работы. Он тусклый, без окон, тихий, за исключением старого музыкального автомата в углу и одного маленького телевизора над барной стойкой, который всегда был настроен только на ESPN. Мой брат Райан работал здесь барменом летом, когда приезжал из колледжа, и поскольку мы были не против, он ставил мне и моим друзьям пиво. Теперь это место принадлежит старой театральной подруге Кэлли, Сидни. Она разведена, у нее двое детей, и она великолепна — далеко не та бабушка в очках, с вьющимися волосами, которой она была раньше.

Ни один из моих нынешних учеников не пришел бы сюда — они предпочитают пробовать свои фальшивые удостоверения в новом, более молодом, более нью-йоркском клубе "Колизей", вниз по улице.

Я, Кэлли, Дин, Меркл, Джерри, Эван и Элисон Беллинджер отправились в "У Чабби» и за столиком в дальнем углу за несколькими кувшинами пива выражали сочувствие.

— Две недели. Я не улыбаюсь первые две недели в школе.

Элисон Беллинджер — одна из самых милых и счастливых людей, которых я знаю. Если бы вы сказали мне, что она какает радугой и мочится солнечным светом, я бы вам поверил. Очевидно, она также неплохая актриса.

— Они все считают меня сукой высшего сорта, — говорит она Кэлли, вытирая рукавом пену с верхней губы. — Злая, противная, холодная и бессердечная.

По ее виду этого не скажешь, но малышка Элисон тоже умеет пить, как гребаный чемпион. Я видел, как она выпивает за столом с парнями вдвое больше нее и не уступает. Это впечатляет.

— Но это то, что я должна делать, чтобы напугать их. Я молодая, маленькая, если я буду милой с самого начала, они подумают, что им сойдет с рук убийство. В мой первый год преподавания никто не делал уроки, никто не приносил ручки в класс — все время были походы в туалет и к медсестре. Хаос.

Она покачала головой, вспоминая.

— Если они боятся меня, они меня уважают или, по крайней мере, делают вид, что уважают. Потом, в течение года, я могу постепенно расслабиться — позволить им узнать меня настоящую. Но уважение остается.

Кэлли проводит пальцем по стенке своей кружки.

— Думаю, меня нужно учить, как учить, — она фыркает, возможно, только полушутя. — Ребята, вы знаете каких-нибудь доступных репетиторов?

Не менее трех потрясающих фантазий о репетиторе и ученике-неумехе возникают в моей голове одновременно, и в каждой из них фигурируют я, Кэлли… и ее старая католическая школьная форма.

Я наклоняюсь вперед и начинаю.

— Приходи ко мне домой завтра вечером. Я приготовлю тебе ужин и расскажу все, что знаю о преподавании. У меня это потрясающе получается — спроси любого. Когда я закончу с тобой, ты тоже станешь потрясающей.

Элисон переводит взгляд с меня на Кэлли, которая разглядывает свое пиво.

Улыбка Кэлли застенчивая, а голос немного задыхающийся. Хороший знак. А потом… она меня отшивает.

— Я бы с радостью… но мои родители… Я не могу их бросить.

Я протягиваю руку.

— Дай мне свой телефон.

Кэлли смотрит, как я набираю номер ее сестры.

— Коллин, привет, это Гарретт Дэниелс. Я в порядке, спасибо. Слушай, мне нужно одолжить твою сестру завтра вечером. Можешь прикрыть ее перед родителями?

Коллин начинает мне впаривать, что у нее уже есть дневные родительские обязанности и что у ее ребенка по субботам тренировки по баскетболу.

— Ладно, я все это понимаю, но ей нужно время от времени отдыхать. Ты хочешь, чтобы она сорвалась?

Зеленые глаза Кэлли сверкают на меня, заставляя мое сердце биться быстрее, сильнее, потому что она такая чертовски красивая. И я не могу вспомнить, когда в последний раз мне так сильно хотелось проводить время с кем-то — просто разговаривать, смеяться, слушать, смотреть на кого-то. Наверное, не хотелось, со времен средней школы.

Не после нее.

— Отдай ей субботние вечера, и я буду давать твоим детям уроки вождения, бесплатно. Эмили осталось всего несколько лет до получения прав, верно? Это хорошая сделка для тебя, Кол.

Она думает об этом секунду… и потом соглашается. Потому что даже по телефону никто не может устоять передо мной.

— Круто. Отлично, спасибо.

Я кладу трубку и передаю телефон обратно Кэлли.

— Ты свободна. Я заеду за тобой к твоим родителям в шесть.

Яркая, красивая улыбка растягивается на ее лице — лице, о котором я мечтал больше раз, чем могу вспомнить.

Ее глаза темнеют, а голос становится сладким.

— Это свидание.

У меня свидание с Кэлли Карпентер.

Черт возьми, я согласен.

Я подмигиваю.

— Да, так и есть.

Мне очень нравятся мои сиськи.

У каждой женщины есть одна часть тела, которой она особенно гордится. Коллин всегда говорила, что из нее получилась бы отличная модель ног, потому что у нее потрясающие пальцы на ногах. Для меня это мои сиськи — красивые, полные C-чашки — упругие, задорные, счастливые груди.

Я поворачиваюсь боком в зеркале ванной комнаты и разглаживаю простую белую футболку поверх темных джинсов. Я тренируюсь несколько раз в неделю, стараюсь высыпаться, правильно питаться, пить много воды. Я использую увлажняющий крем и крем вокруг глаз — после того, как мне стукнуло 30, это было необходимо, — но мне повезло с цветом лица.

Наклоняюсь ближе и оттягиваю кожу на висках. Затем я делаю то же самое со своими щеками, стирая морщинки от смеха вокруг рта, делая меня похожей на сумасшедшую, голодную рыбу.

Кажется, все эти годы я держалась довольно хорошо. Но, интересно… Гарретт тоже так думает?

Я бьюсь головой об облицованную известково-зеленой плиткой стену, пытаясь подавить разочарование.

— Прекрати, — я хмуро смотрю на себя в зеркало, — не имеет значения, что думает Гарретт. Сегодня вечером дело не в этом.

Он согласился, что это свидание. Он подмигнул, — шепчет Плохая Кэлли.

Я закатываю глаза, и зеркальная Умная Кэлли делает то же самое.

— Гарретт — кокетка, очаровашка, он не знает, как быть кем-то другим.

Гарретт одинок, ты одинока. Вы могли бы быть восхитительно, грязно одинокими вместе. Парень хорошо двигается… Ты помнишь. Держу пари, став мужчиной, он двигается еще лучше.

Умная Кэлли качает головой.

— Я не могу усложнять это. Я здесь на десять месяцев, а потом все вернется к реальной жизни. Тюлени — помни о тюленях!

Десять месяцев — долгий срок. И ты видела его со своими учениками и игроками на поле? Признайся, у тебя спонтанная овуляция при виде него!

— Работа моей мечты ждет меня на другом конце страны. Гарретт только даст мне несколько советов, чтобы меня не уволили или я не сошла с ума.

"Советы" на самом деле не то, на что ты надеешься, что Гарретт даст тебе сегодня вечером.

— Мы будем коллегами, — настаивает Умная Кэлли, как практичная девушка, которой она и является, — друзьями, хорошими друзьями.

С преимуществами. Мы обе знаем, что "полный пакет" преимуществ Гарретта относится к высшему классу.

Черт, Плохая Кэлли умеет убеждать.

Я слышу стук в парадную дверь, и мой шурин впускает Гарретта — ровный гул их светской беседы доносится сквозь стены. Его голос становится яснее, когда он входит в гостиную, где мои родители играют в Dance-Dance Revolution, 70-го года выпуска, со своей больничной койки.