Ксавьер берет меня за руку и без единого слова провожает наверх, в нашу спальню. Дверь закрывается за нами. И тут же его тело прижимается к моему, когда он прижимает меня к стене. Его голова опущена, глаза устремлены на меня. Одна из его рук хватает меня за подбородок.

— Не позволяй Финну так с тобой флиртовать, — пробормотал он, ошеломляя меня.

Я хмурюсь. — Он не флиртовал со мной. Мы просто разговаривали, и поскольку ты подслушивал большую часть разговора, ты прекрасно знаешь, что он был о тебе.

Он наклоняется. — Сначала. И да, он флиртовал. Это то, что он делает. Начинает с простых вопросов, на которые я могу поставить деньги, ответы на которые его не волнуют.

— Не ревнуй.

— Я не ревную. — Я хихикаю, потому что он лжет. Он целует меня резко, как будто пытается заставить меня поверить в свои слова. Я целую его в ответ с такой же силой. — Ты моя. Только моя.

Да, это так.

Тея

Я не могу выбросить из головы вчерашний разговор с Эмилией. Сегодня Финн упомянул мне об агрессии Ксавьера, что было не менее странно. Поэтому, когда наступает вечер и Эмилия решает пойти в свой зимний сад на задней стороне дома, чтобы полить растения, я тоже иду.

Возможно, это не мое дело — знать все, если Ксавьер не считает нужным мне об этом рассказывать, но я должна спросить. Я всегда хожу туда-сюда в своих чувствах — как и сказала Эмилия. Незнание Ксавьера в полной мере, может быть тому причиной.

Пока Эмилия поливает растения и цветы, их здесь много, я пытаюсь придумать, как подойти к этой теме. Я не хочу показаться любопытной девчонкой, которая просто не знает границ. Тем более что я только познакомилась с семьей. Если разговор будет из разряда тяжелых, то, возможно, будет бесчувственно даже начинать его. Если это что-то, о чем знает только семья.

Может, Уилл знает больше?

Я подумал о том, чтобы сначала позвонить брату. Было бы проще выяснить это, не спрашивая маму Ксавьера. Однако если это окажется что-то, о чем не знает даже его лучший друг, было бы плохо распространяться об этом. Кроме того, Уилл не хочет говорить о Ксавьере, да и вообще он почти не разговаривает со мной, так что это не то, что я могу сделать.

Я вздыхаю, понимая, что нет другого выхода, кроме как спросить Эмилию.

— Могу я спросить тебя кое о чем? — начинаю я, глядя на нее, когда она убирает лейку.

Она улыбается мне, кивая. — ¡Por supuesto! (прим. с испан. «Конечно») Что такое?

Наступает пауза. Я чувствую, как мое сердце бьется быстрее. Мой рот открывается. — Что случилось с Ксавьером? — спрашиваю я наконец.

Эмилия садится на деревянную скамейку в центре сада.

— Ты сказала мне, что он изменился в детстве, и что ты не удивишься, что бы я тебе ни рассказала.

Она снова кивает, выдыхая воздух. Затем она указывает мне на место рядом с собой, чтобы я села. Я сажусь. Мои руки слегка дрожат. Неужели я спросила это в дурном тоне?

— Если ты не хочешь говорить об этом, ничего страшного. Я знаю, что это не мое дело и…

— Ксавьер — это определенно много всего. Но я вижу, что он любит тебя, так что это твое дело, — говорит она. — И я знаю, что он вообще не говорит об этом. Он никогда бы не поднял эту тему. Кроме того, спрашивать об этом тоже не всегда хорошо. Даже в нашей семье это как большой слон в комнате, когда кто-то вспоминает о прошлом, о детстве мальчиков.

Я жду, пока она продолжит, стараясь не торопить ее.

— Когда Ксавьер был ребенком, он часто играл с Лео Кэмпбеллом. Они были лучшими друзьями с детского сада. Всегда вместе, всегда попадали в неприятности. — Она улыбается при этой мысли. Сегодня я встретила Кэмпбеллов. Хотя только родителей и их дочь-подростка Лолу. Мистер Кэмпбелл участвовал в матче. Очень приятные люди. — Они ходили на озеро, которое находится в нескольких километрах дальше парка, где мы были сегодня.

То, как ломается ее голос при упоминании озера, заставляет меня перестать дышать.

— Можно сказать, что мы были очень безответственны, отпуская их туда. Но им больше нравилось сидеть у озера, играть в игры, чем думать о том, чтобы искупаться там. Кроме того, мы всегда говорили им, что не стоит этого делать, если рядом нет взрослого, чтобы проконтролировать. Они были проблемными, но всегда слушались нас. — Она сглатывает. — Однажды они ушли, чтобы встретиться с другими детьми из соседнего района. Их не было почти весь день, пока не начало темнеть. Когда мы с Джошуа сидели в гостиной, мы услышали крики Ксавьера, который звал нас. Он прибежал домой и сказал нам, что Лео упал в озеро и не может выбраться. Мы побежали, и Джошуа прыгнул туда, куда сказал ему Ксавьер. Он вытащил Лео на поверхность, но…

Она подавилась воздухом, слезы начали бежать по ее щекам, и я чувствую, как мои наворачиваются на глаза.

— Он был бледным. Это был сентябрь, поэтому вода была холодной. Он не дышал, и искусственное дыхание не помогало. Я вызвала скорую помощь. Они забрали его.

Ей не нужно заканчивать, чтобы я знала, чем все закончится. Лео не выжил. Он не мог, судя по тому, что сказала Эмилия. Если он упал в озеро, которое находится в нескольких километрах от их дома, и Ксавьер побежал за ними, но на это нужно время. Под водой недолго потерять дыхание, холод тоже не помогает.

И все это видел и пережил девятилетний Ксавьер. Он видел, как погиб его лучший друг, когда он был еще ребенком.

— После этого Ксавьер стал агрессивным. Он дрался с другими детьми, ругался с учителями и даже с нами. Мы отправили его к психологу, потому что не знали, как ему помочь. Он не рассказывал ни о том несчастном случае, ни о том, что он видел. Он даже не плакал и не показывал никаких эмоций. Только гнев. Ярость, я бы сказала.

Я видела агрессивную сторону Ксавьера, когда он избил парня, когда я начала учиться в Кембридже. Хотя в любое другое время он прекрасно себя контролировал.

— Это помогло, не так ли? Эти визиты, — мягко говорю я, сжимая руку Эмилии. Я вижу, что она все еще вспоминает тот момент, и это причиняет ей боль.

— И да, и нет. Психолог — наш хороший друг. Он предложил дать Ксавьеру выход его чувствам, не заставляя его говорить. Это просто заставит его полностью замкнуться.

Я вспомнила слова Финна, сказанные ранее.

— Он начал играть в футбол.

Эмилия кивает. — Это точно уменьшило его агрессивное поведение. Настолько, что он никогда не использовал его против меня или Джошуа, или своих братьев. Но оно не исчезло полностью. В какой-то момент ему даже стало трудно сосредоточиться на чем-то или заснуть. Поэтому врач прописал ему лекарства. Он попробовал несколько, но только диазепам, казалось, сработал. Он был достаточно взрослым, чтобы попробовать его. Каким-то образом это очень помогло.

Таблетки. Маленькие, которые Ксавьер всегда держит под рукой. Те, которые он давал мне уже дважды. Те, названия которых он не хотел мне говорить.

Теперь все это имеет смысл.

Если бы он сказал мне, что это за таблетки, я бы начала задаваться вопросом, зачем он носит с собой такое лекарство. В конце концов, это не обезболивающее. Он не хотел, чтобы я спрашивала, потому что это привело бы к тому, что он рассказал бы мне точно такую же историю, как сейчас его мама.

Я сглатываю. — Он когда-нибудь рассказывал о том дне?

— Нет. Чарли и Финн говорят, что он несколько раз упоминал Лео то тут, то там, но никогда не вдавался в подробности. Мы думали, что это нездорово, но наш друг сказал нам, что Ксавьер просто вытеснил воспоминания, и заставлять его говорить об этом, когда он не готов, было бы катастрофой, которая только и ждет, чтобы случиться. — Она вздыхает. — Вот почему мы никогда не настаивали.

Мы молчим некоторое время. Это подавляет, просто думать об этом. Я могу только представить, каково это для Эмилии, Джошуа или Ксавьера, которые испытали это на собственном опыте. Или Кэмпбеллы, которые потеряли своего сына таким молодым. Они выглядят счастливыми, но такая боль не проходит. Это просто невозможно. Поэтому они все должны скрывать это. И Ксавьер тоже.