— Бороться за что? Он мертв, и каждый день теперь может показаться, что я не заслуживаю того, чтобы быть здесь живой и здоровой.

— Сэмюэль умер не просто так. Он был злобным человеком, питался нашими слабостями, и всю свою ненависть он использовал против нас. Чтобы заставить себя поверить, что знает лучше всех, что он всегда прав… Что он был лучше.

Я молчу, когда он целует мой лоб, прежде чем снова посмотреть на меня.

— То, что он мертв, не делает его святым. Его жизнь не стоила многого, если его убеждения шли вразрез со всем, что наше общество пытается искоренить. Не трать ни секунды на то, чтобы думать иначе, Тея. С тобой все будет в порядке, со всеми нами. До тех пор, пока мы будем молчать.

Сдерживаю комментарии, потому что слова Ксавьера не соответствуют его точке зрения. Я точно знаю, что он считает нас лучше, потому что у наших семей есть деньги. Он считает, что высший класс привилегирован, а богатство наших родителей позаботится обо всем в случае, если все превратится в дерьмо. Дело в том, что Ксавьер не скажет этого вслух, чтобы кому-то стало хуже. Но у него есть свое мнение, которое иногда просвечивает сквозь его поведение. Правда, только когда он это позволяет. А это бывает нечасто.

Вместо того чтобы сказать это, я прикусываю нижнюю губу и киваю.

— Пойдем. Может, ты прекратишь эту драку и не дашь своему брату убить меня достаточно быстро, чтобы мы могли что-нибудь придумать.

Он берет меня за руку, и мы идем дальше в квартиру, в которой Ксавьер живет один.

Тея

Паранойя пронзает мое тело, когда я вижу остальных в гостиной. Уже были моменты, когда до меня доходила серьезность ситуации, но сейчас, когда все они смотрят на меня, все возвращается в десятикратном размере. В комнате воцаряется тишина, когда я сажусь на один из диванов, рядом с Ксавьером.

Глаза Уилла сужаются, так как он почти не замечает пространства между нами и выглядит несколько трезвым.

— Черт возьми, — слышу я бормотание Ксавьера, не сводя глаз с моего брата.

Впервые я должна согласиться с ним, что то, что Уилл знает о нас, не самая лучшая идея. Потому что это именно то, что он думает. Я его сестра, так что в какой-то момент он начнет относиться ко мне так же, как и раньше, но Ксавьеру это будет нелегко. Они были лучшими друзьями, может быть, до сих пор ими остаются, поэтому его предательство, вероятно, ранит сильнее.

— Нам нужно пойти в полицию, — начинает Офелия, ее голос дрожит. Ее глаза выдают, насколько она напугана. Она всегда была отличным другом и замечательным человеком, но никогда не была сильной духом. Не тогда, когда что-то идет не по ее плану. Она организованный и осторожный человек. Я могу только представить, как это повлияло на нее.

Воздух в моих легких замирает.

— Что нам нужно, так это полностью заткнуться и вернуться к своей жизни, — бормочет Уилл себе под нос, но в окружающей нас тишине мы слышим его отчетливо.

Элиас, обычно спокойный, прожигает взглядом дыру в моем брате, покачивая головой. — Рано или поздно они найдут его гребаное тело. Они начнут искать.

— Они его не найдут.

Голос Ксавьера снова спокоен. Он уверен в своих словах, без колебаний. Часть меня хочет знать, где именно находится тело Сэмюэля, но другая часть не хочет, чтобы я мечтала о другом. Взглянув на Офелию, я вижу, что она тоже не собирается спрашивать об этом.

— Он живет в студенческом общежитии. Его соседи по квартире поймут, что он ушел. Они обратятся в полицию, когда он не вернется. Пока они не подадут заявление, все хорошо. Но это ненадолго.

— Ты что, оглох? Они его не найдут, — повторяет Ксавьер.

Я вижу, как Ксавьер и Уилл обмениваются взглядами с некоторым пониманием. Они ведут бессловесный разговор, который я хотела бы понять. Они спокойны и собранны, в отличие от остальных. Офелия дрожит, жуя губу, а Элиас глубоко дышит. Я дергаю рукав своей толстовки, как будто это принесет мне покой. Я не говорю ни слова, потому что мне нечего сказать. Я не сдамся. Не ради такого человека, как Сэмюэль. И я не стану разрушать жизнь своих друзей ради него.

Чувство вины останется. Мне нужно справиться с ним как можно лучше, скрыв его под сотнями слоев своих эмоций.

Офелия встает, расхаживая по комнате взад-вперед. — Что, если кто-то видел, как мы выходили из библиотеки? Люди тоже видели нас там. Мы отстали. Сэмюэль был с нами.

— Он ушел. Мы поссорились из-за того, какую стратегию для суда использовать, и поскольку он был пьян, мы просто сказали ему уйти. И именно так он и поступил, — рассказывает Уилл. — Мы остались на следующий час, пока мы с Ксавьером не ушли, чтобы быстро выпить в пабе. Вы втроем вернулись, чтобы разложить книги по полкам, и отправились домой. Ты проводил Тею до ее квартиры, потом Элиас проводил Офелию, и он был последним.

Они, конечно, говорили об этом. Иначе у них не было бы этой истории придуманной с ходу.

Я смотрю на брата.

— А ты? — тихо спрашиваю я.

— Я что?

— Ты ходил в паб?

Ксавье кивает в ответ. — Мы не пошли сразу домой, а ушли раньше, чтобы разобраться с Сэмюэлем. Нам нужны были свидетели, которые видели нас, на всякий случай.

Это умная мысль. Где бы они ни избавились от тела, им все равно нужно было учесть потерянное время. Быть замеченным клиентами в пабе — хорошее алиби.

— Нам нужно научиться говорить, что мы делали в ту ночь, задом наперед, — говорю я и вижу, что все, кроме Ксавьера, смотрят на меня так, будто я сошла с ума. Он знает, почему, а другие нет. — Лжецы не смогут сказать все то, что они делали с конца. И на случай, если полиция будет нас допрашивать, а они, вероятно, будут, когда будет подано заявление о пропаже человека, нужно думать о том, куда ты смотришь. Предположительно, смотреть в левый верхний угол во время разговора равносильно тому, что вы используете свое воображение, а не говорите правду.

Я слышу тихое фырканье, исходящее от моего брата. — Для человека, который ужасный лжец, ты, конечно, много знаешь о том, как поймать кого-то на лжи.

Он говорит это, чтобы задеть, но у меня нет сил отвечать на это. Я чувствую себя выжатой от всего произошедшего, и мне интересно, если бы я легла прямо сейчас, проспала бы остаток дня и ночи? Возможно.

— И все же она скрывала отношения от всех нас, — добавляет Офелия, пожимая плечами. Она злится на меня за то, что я не рассказала ей. — Интересно, как Сэмюэль узнал о вас двоих, а мы нет?

— У нас есть проблемы поважнее, чем чертовы отношения Теи и Ксавьера, тебе не кажется? — шипит Элиас.

В то время как Офелия все меньше и меньше уверена в том, что сдаться — хорошая идея, Элиас все еще на грани того, чтобы пойти в полицейский участок. Уилл наклоняется, его глаза буравят Элиаса. — Настучишь на нас, и это будет последнее, что ты сделаешь.

— Ты действительно хочешь попасть в тюрьму из-за того, кто назвал тебя гомиком (прим. в оригинале «bender» сленг у британцев, используется как грубое слово в адрес гомосексуалиста). Он был гомофобом, Элиас, — говорю я, пытаясь успокоить его. Угрожать ему, возможно, не самая лучшая идея.

— Думаешь, меня это волнует? Я не гей, так что он был совершенно не в себе.

Сэмюэль не ошибся, это мы знаем. То, что Элиас боится признаться, что ему нравятся мужчины, сейчас, после этой ночи, как никогда, не делает это менее правдивым. Мы дружим уже более двух лет. Это нетрудно заметить.

— В конце концов, он был прав насчет каждого из нас в той или иной степени. Я более чем готов это признать. Он знал, что Офелия увлеклась своим инструктором по лошадям, он был прав в том, что у нас с Ксавьером были отношения, он был прав в том, что…

Он был прав в том, что я была жалкой, держась за свои чувства к Ксавьеру.

Но я не говорю этого. Я не помню даже половины того, что Сэмюэль сказал, или того, что произошло. Но не мне говорить за своих друзей или говорить Элиасу, что мы ему не верим. Это его жизнь. Если он не готов, то это его решение. Мы не должны осуждать его за это.