— И я здесь живу, — улыбнулась Зифа.

Значит, ходили по этим улицам и не подозревали, как близко были друг от друга.

— Ты возмужал, похудел. Я тебя не сразу признала, — отважно соврала она, потому что узнала сразу.

— А ты мало изменилась, — тоже соврал он: она была лучше, чем мог себе представить.

— Ну, что ты! — отмахнулась она обрадованно. — Я очень изменилась.

Они стояли посреди тротуара, и люди обтекали их с двух сторон, сердито ворча. Но они их просто не замечали.

— У вас нет лишнего билетика? — спросил какой-то парень.

— Нет, — сказала Зифа.

— А почему он спрашивает? — удивился Гумер. — Какой билет? Куда?

Она засмеялась и показала на афишу в полдома, возле которого они стояли.

— Не видел?

— Нет.

— Хочешь посмотреть? Мы собрались с подругой, но она не смогла. И у меня есть лишний билетик.

Он покачал головой.

— Почему?

— Не знаю. А почему с подругой?

— Потому что мы с ней всегда ходим вместе в кино, — снова засмеялась она.

— Ты живешь одна? — наконец догадался он.

— Почему — одна? У меня есть дочь. Но сейчас она в деревне.

— А-а, — протянул он, пытаясь проглотить комок в горле.

— Ну, я пошла? — сказала Зифа вопросительно.

Он кивнул и пошел вместе с ней.

В зале было много людей, но ему казалось, что они одни. Полтора часа сидел, прикрыв глаза, чтобы не видеть экрана.

Правой рукой, лежащей на поручне кресла, он касался руки Зифы. Боже, какая теплая и мягкая была ее рука, которую ощущал даже сквозь плотную материю пиджака, и боялся пошевельнуться, чтобы не потревожить эту замечательную руку. Но думал о другом, и хорошо, что, охраняя покой руки Зифы, настороженно лежащей рядом, ему удалось привести в порядок мысли. Значит, она одна. Нет, не одна, у нее есть дочь. И подруга, но подруга тут, конечно, ни при чем. С подругой она ходит в кино. Всегда. Ходят с подругой в кино одинокие женщины. Он где-то читал об этом. Но, может, ее муж куда-то уехал? Может, он капитан дальнего плавания. Или геолог. Или — жулик, и его посадили в тюрьму. Надо было, конечно, спросить. Чудак, кто же об этом спрашивает?

— А где твой муж? — спросил он, наклонившись к Зифе и почти коснувшись губами ее уха.

— Мы не живем с ним, — так же тихо ответила она, словно ждала этого вопроса.

Он хотел узнать почему — но сзади зашикали: на экране кто-то кого-то хотел убить, и в зале требовалась полная тишина.

Гумер снова замер в своем кресле, чтобы взять под охрану замечательно теплую и мягкую руку Зифы…

Из кино они шли молча, потому что говорить было не о чем. Зифа жила недалеко, в пятиэтажном панельном доме.

— Вон мое окно, — показала она угловое окно второго этажа.

Оно было темное.

— До свидания, Гумер, — сказала она. — Я рада была тебя встретить.

— До свидания, Зифа, — сказал он, но ничего не добавил.

И она ушла, помахав ему на прощание рукой. Той самой, которую он охранял целых полтора часа.

А он постоял еще, дожидаясь, когда зажжется свет в угловом окне на втором этаже.

Свет зажегся быстро, и он был желтый.

«Светят окна в ночи!» — сказал он вслух и пожалел, что никогда не писал стихов. Если б у него был такой талант, сегодня он бы сочинил стихотворение, которое начиналось этими словами.

Домой идти ему не хотелось, и он долго бродил по темным, безлюдным улицам, поглядывая на окна. Странно, больше нигде желтых не было. И тогда он поверил в том, что все будет хорошо. Вот только сердце билось спокойно и сильно, словно он собирался бежать стометровку, а не радовался тому, что жизнь возвращала ему любовь.

Гумер посмотрел на свою руку, которой касался руки Зифы, и попытался вызвать в памяти ее образ. Той, что снилась ему, уже не было. Явилась другая, сегодняшняя: красивая, молчаливая, улыбающаяся, и он опять ничего не почувствовал.

Он даже не заметил, как подошел к общежитию, как долго стучал в дверь, пока ее не открыла заспанная и сердитая дежурная, не слышал, что она выговаривала… Ему было грустно и одиноко, потому что, найдя, он снова потерял. И теперь не знал, как дальше жить.

— Ты чего? — поднял голову сосед, когда он зажег лампочку без абажура. — Пьяный, что ли?

— Нет, — сказал Гумер. — Я встречался с прошлым.

— Ну и как? — зевнул сосед. — Очень интересно?

Гумер неожиданно начал рассказывать о Зифе. Он смотрел в окно и рассказывал, выискивая в памяти разные мелкие подробности. И чем больше вспоминал, тем обиднее ему становилось, тем сильнее жалел себя. Сейчас, в рассказе, вся история выглядела и смешнее, и банальнее, словно не было уже красивой девушки Зифы, рядом с которой он каждый раз терялся, очарованный и завороженный ее таинственной улыбкой, мягким, вкрадчивым голосом, чуть замедленными движениями рук. Была другая — сильная, уверенная в себе молодая женщина, оставившая в дураках неизвестного ему Сабира, а сначала надругавшаяся над его, Гумера, любовью…

Когда он повернулся к соседу, тот спал с широко открытым ртом и тихо посапывал носом.

Утром Гумера, невыспавшегося, злого, поджидало чепе у склада запасных частей, куда через порог начала протекать вода: дождь лил всю ночь, и во дворе образовались гигантские лужи с длинными языками ручьев. Один из них пробил дорожку в склад. Пока спохватились, собрали людей, нашли инструменты, вода залила бетонный пол по щиколотку. Гумер первым делом взялся за запасные детали — они были на вес золота.

— Давай лом! — крикнул он молодому рабочему, топтавшемуся у входа. — Чего стоишь как столб?

Рабочий побежал за ломом, а он, надсаживаясь, попытался перевернуть громоздкий ящик, но едва шевельнул его. В проеме дверей показался комсорг фабрики Ирек; Гумер махнул рукой, и тот, поколебавшись, шагнул в воду. Вдвоем они сдвинули ящик на сухое место. Потом взялись за второй, третий — и так до ряби в глазах.

Рабочий, посланный за ломом, не появился.

— Вот чертяка! — ругнулся Гумер, вспомнив о нем, когда все уже было закончено. — Небось твой воспитанник. Ножки побоялся замочить.

— А чего же ему их мочить? — философски заметил Ирек, выливая из ботинка воду. — Вот кабы вы тут не зевали, ничего бы и не было.

— Да? — огрызнулся Гумер. — Твоими бы устами да мед пить.

— А что, неверно говорю? Как дождь посильней, так у вас в сушильном то сверху течет, то снизу подтекает. Не надоело?

— Вот и возьмите со своими комсомольцами шефство над нами, отстающими! — сказал Гумер, остывая. Чего, в самом деле, прицепился к комсоргу, он-то тут при чем? И парня того, наверное, перехватили вместе с ломом — там, наверху, тоже дел хватало. Но с Иреком у него были сложные отношения, и хотя помогал тот, вон и воды набрал в свои шикарные штиблеты, все равно добрых чувств к нему не испытывал.

Был комсорг говорлив и заносчив, до черновой работы неохоч, но как-то сумел держаться на плаву и даже считаться хорошим комсомольским работником. Поговаривали, что собираются забрать его в горком вслед за предшественником, место которого он занял два года назад.

— Надо идти домой переодеваться, — озабоченно проговорил Ирек. — Штаны и носки мокрые…

— А ты почихай! — предложил Гумер. — Бюллетень получишь…

— Слушай, чего ты ко мне цепляешься? — спросил Ирек. — Я тебя не трогаю, в дела твои не лезу, а ты все норовишь меня укусить. Вот и начальник цеха, едва рот открыл, к тебе послал: и его, видать, кусаешь?

Он старался говорить спокойно, добродушно даже, но голос выдавал накипавшее раздражение.

— Кусаю, — согласился Гумер. — Потому что, если вас не кусать, вы на работе скоро спать начнете… Чего приходил-то?

— Велено создавать комсомольско-молодежные бригады. Решили с вас начать.

— Велено? — удивился Гумер. — Кем велено?

— Горкомом, кем же еще!

— А им-то зачем?

— Как зачем? Есть такая форма работы, не слышал, что ли? Очень эффективная, если, конечно, с умом организовать.

— А если без ума? Вот, например, как ты собираешься?