В общем, числился в твердых середнячках, на которых, по убеждению начальства, и держится производство. Их, как правило, не обходят ни премиями, ни наградами. Но отсюда и никуда не выдвигают по той же самой причине — люди верные, надежные, но звезд с неба не хватают. Дело, что называется, хорошо знают, только мало этого для выдвижения. Нужны люди рисковые, с идеей, с воображением. И конечно, с характером — твердым, решительным, волевым. За четыре года работы мастером Сафаров много чего узнал, а уж психологию начальства до тонкости постиг. Недаром со всеми секретаршами был на короткой ноге, к каждой свой подход имел: кому цветочки к празднику, кому духи ко дню рождения, кому доброе слово в трудную минуту. Только дураки к начальству липнут, перед их глазами крутятся, во всем угождают, слово против боятся вымолвить. А они, начальники, разные — не всем это нравится. Есть и такие, с которыми каждый раз спорить надо, упираться до последней крайности, чтоб уступить не из-за страха, а как бы исчерпав все аргументы. Тогда о тебе не скажут — «упрям», а с уважением подчеркнут — «неуступчив».
Там — слабость, здесь — характер. Большая разница! Вот почему Сафаров не жалел времени на разговоры с секретаршами, которые о своих начальниках все знали: что любит и чего — не очень, как бумаги читает и какие резолюции накладывает, с кем дольше других беседует, кому чай в мельхиоровых подстаканниках подают, о ком за глаза добрые слова молвят, на кого голос повышают, а кого до самых дверей, поддерживая под локоток, провожают, чьи личные дела после рабочего дня к себе в кабинет запрашивают для просмотра…
Все это Сафаров цепкой молодой памятью схватывал, в голове своей несуетно вынашивал — выстраивал детальный план будущего наступления, потому что уже подходил к концу отмеренный им для себя срок пребывания в должности мастера. Нет, конечно, умен Сафаров, и удачливость его — от ума, от расчета, от терпеливой подготовки своего звездного часа…
На собрании смены, когда социалистическое обязательство, составленное заранее, кто-то нетерпеливо предложил принять сразу в целом, без обсуждения отдельных пунктов, Сафаров неожиданно попросил слова.
Председательствующий с недоумением посмотрел на него — сидел ведь и молчал на предварительном обсуждении, чего лезет сейчас? — но слово предоставил и со скучающей миной уставился в зал.
Рабочие недовольно загудели — чего тут объяснять, дело ясное: надо голосовать, и так засиделись!
Председательствующий уныло постучал карандашом по графину.
Сафаров откашлялся в кулак, вынул из кармана вчетверо сложенный листок, медленно развернул его и стал говорить, не поднимая глаз от бумаги.
Когда он закончил, наступила долгая, тягучая тишина. Люди ошарашенно разглядывали стоящего за низкой трибуной Сафарова, который невозмутимо складывал свой листок. То, что он предложил, ни в какие рамки не укладывалось и звучало вызовом: увеличить обязательства по всем пунктам в два раза!
— А может, сразу в четыре? — насмешливый чей-то голос нарушил затянувшуюся паузу. — Чего уж там мелочиться!
Рабочие задвигались, заговорили разом.
— В четыре нельзя, — спокойно сказал Сафаров, не обращая внимания на шум. — Я могу еще раз повторить расчеты, если кто не слышал.
— Гладко было на бумаге… — заметил пожилой рабочий, сидящий в первом ряду.
— А об оврагах я тоже говорил, — отпарировал Сафаров. — В них, собственно, вся суть. Если мы их устраним общими усилиями, можно будет значительно превысить даже этот рубеж.
— Так дело не делается! — вмешался председательствующий. — С панталыку, говорю, не решаются такие вопросы, товарищ Сафаров! У нас, как-никак, производство. А с экономикой шутки шутить опасно.
— Я консультировался у наших экономистов. Они в принципе с моими расчетами согласны. Более того. Главный экономист комбината считает, что при правильной организации работы мы сможем выполнить обязательства раньше замечаемого срока.
Теперь все взгляды обратились к начальнику цеха, который понуро крутил в руках авторучку: для него выступление Сафарова было полной неожиданностью. И уж совсем обескуражило известие о том, что мастер, минуя его, ходил со своими расчетами к экономистам комбината.
«Далеко пойдет парень!» — шепнул он невозмутимому парторгу и поднялся, понимая, что в такой ситуации тот ему не помощник. Надо выкарабкиваться самому и, главное, не терять лица.
— Ну что же, товарищи! — сказал он, лучезарно улыбнувшись. — Мы тут посоветовались… — он развел руки в стороны, объединяя всех сидящих в президиуме сразу. — Дело, которое предложил товарищ Сафаров, несомненно стоящее. Но… как бы это точнее выразиться? Одна ласточка весны не делает. Есть и другая смена, с которой тоже не мешает посоветоваться. Это раз. Второе — надо увязать наши возросшие возможности с коллективами других цехов, которые, как вы сами понимаете, будут нас за штаны, извиняюсь, дергать, если мы вдруг в одиночку так рванем…
В зале одобрительно засмеялись. Начальник цеха переждал шум и закончил свою импровизацию на высокой торжественной ноте:
— Будем считать, что у нас состоялся полезный обмен мнениями, и в общем и целом мы все поддерживаем ценное предложение товарища Сафарова. Предлагаю поручить руководству цеха совместно с общественными организациями еще раз провентилировать это предложение и вынести его на утверждение коллектива всего цеха…
Вызвав к себе в кабинет Сафарова, начальник цеха устроил ему хорошую головомойку за партизанщину, но обратный ход давать уже было поздно. Через несколько дней в городской газете появилась статья, поддерживающая молодого мастера, и теперь пришлось выслушивать неприятные слова самому начальнику цеха.
Инициативу Сафарова поддержали в объединении на всех уровнях. Генеральный директор, посетив цех, побеседовал с ним накоротке, остался довольным и погрозил шутливо начальнику цеха пальцем: «А говоришь, не с кем работать! Смотри, какого молодца вырастили!»
К чести Сафарова надо сказать, что он все-таки оказался прав — взятые повышенные обязательства цех выполнил, правда, с небольшим опозданием, но это уже были мелочи. Люди поверили, что можно работать по-другому. Конечно, не обошлось без неприятностей и накладок — пришлось закручивать гайки, налаживать дисциплину. Несколько человек было уволено за прогулы и опоздания, десятка полтора квалифицированных рабочих подали заявления об уходе. Особенно много забот доставили Сафарову ремонтники — механизмы стали чаще выходить из строя, участились поломки. Инженеры хмурились: режимы работ были почти предельными для этого класса машин, но — удачливым оказался Сафаров! — серьезной аварии не случилось. Сам он работал за троих, тут ему никто ничего не мог сказать, и, когда спустя год его назначили сразу главным инженером фабрики, большинство восприняло это как должное. Тогда он и обзавелся своей знаменитой кепкой, которая одних приводила в священный трепет, других — раздражала.
Энергии Сафарову природа отпустила, очевидно, с таким солидным запасом, что рядом с ним просто опасно было находиться…
Еще одна легенда, рожденная, очевидно, недоброжелателями и завистью!
Неистощимый на выдумки, он давно бы уже поставил все здесь, на фабрике, вверх тормашками, если бы не овладел еще одним весьма редким в наше время качеством — дальновидностью. При всем тщеславии своем был он и предусмотрителен, и осторожен, легко перестраивался, уступая в тактических вопросах, и потому новое дело повел неспешно, с оглядкой на соседей. И год фабрика закончила, вопреки ожиданиям, весьма скромно, заняв второе место. Неуспех отнесли за счет старого трусоватого директора, которого давно пора отправлять на пенсию.
Сафарова даже не упрекнули ни разу, и это произвело впечатление. Понимали, что за таким отношением к нему кроется нечто большее, чем вексель на будущий стремительный рывок.
Знали бы они, прорицатели и пророки, как трудно и тревожно жил Сафаров, проводя бессонные ночи в поисках решения. Его беспокоило состояние техники: агрегаты эксплуатировались почти безостановочно. И если раньше каждый из них до пятидесяти часов ежеквартально находился в ремонте, теперь после устранения очередной поломки он сразу же запускался. Не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы не понимать, что рано или поздно механизмы выйдут из строя, и это будет катастрофой для всего объединения. Однако и останавливаться было нельзя — планы наращивались от достигнутого, к этому времени они почти вплотную подошли к тем цифрам, которые совсем недавно огласил перед изумленным собранием Сафаров.
